Евгений Сухов - Воровская правда
— Я готов.
Видно, так же отвечал самурай-камикадзе императору, перед тем как направить самолет на американский крейсер.
— Когда мы все выйдем, ты подойдешь к Лесовику как можно ближе и воткнешь ему заточку под самую ложечку, чтобы получилось наверняка. Ты меня хорошо понял, Белый?
В голосе Муллы столько же ноток участия, сколько у отца-командира, отправляющего бойца на верную смерть.
Когда законные отправляли «торпед» — воров, проигравших свою жизнь в карты, — на уничтожение ссученного, у тех оставался небольшой шанс выжить. Но Белому не светило ровным счетом ничего. Лесовик всегда ходил в окружении плотной охраны, не менее бдительной, чем у влиятельного члена Политбюро. Вся хитрость заключалась в том, что добраться до ссученного пахана можно было лишь в тот момент, когда кодлы, еще вчера ненавидевшие друг друга, примутся обниматься в знак наивысшего доверия — некое братание воюющих армий.
— Лучше, чем когда-либо, Мулла… Знаешь, я с нетерпением буду дожидаться завтрашнего утра.
И утро наступило. Оно началось не с криков рассерженных вертухаев, подгоняющих зэков на поверку, не с хриплого лая собак, а с лязга тяжелого засова.
Дверь отворилась, и вместе с солнечным светом в барак ворвались голоса ссученных.
— Как спалось? Бессонница не мучила? — весело поинтересовался Лесовик. Взъерошенный, малость помятый, он как будто только что выбрался из берлоги. Ссученный вор стоял в окружении своих быков — мордастых детин с огромными кулачищами. Они с равнодушным видом поглядывали вокруг: им было все едино, что исполнять в следующую минуту — убивать или спешить с объятиями. Поодаль кучковались еще десятка три зэков — самых разных мастей, пехота, одним словом… — Ну, так что надумал, Мулла? Мы к тебе за ответом пришли.
Мулла сделал шаг вперед, демонстрируя добрую волю, после чего бодро произнес:
— Крепко ты меня прижал, Лесовик! Мы тут немного с бродягами покумекали…
— И что решили?
— Пойдем в твою сучью зону!
Лесовик улыбнулся, словно говоря: «А куда ж ты денешься?» Но голос его прозвучал вполне миролюбиво — все-таки в уме ссученному пахану отказать было нельзя:
— Вот и ладушки, не век же нам друг дружку резать! Наша война только в радость оперсосам.
Следом за Муллой шагнули вперед и остальные зэки из его кодлы — в их движениях не было ничего настораживающего, даже руки против обыкновения не прятались в карманах. Игра была чистой — ни дать ни взять утренняя роса.
— Только мне, Лесовик, хотелось бы с тобой кое о чем потолковать.
— Само собой, Мулла, без этого нам просто не обойтись. У меня к тебе тоже вопросиков предостаточно накопилось. Но это все потом… Давай сначала почеломкаемся, чтобы между нами вера была.
Мулла не двинулся с места, пропустив шагнувшего вперед Белого. Такое поведение законного Лесовик расценил по-своему. Он укоризненно покачал головой и произнес:
— Или ты брезгуешь?
Объятия между правильным вором и ссученным в принципе были недопустимы. Это все равно что испоганиться о самого последнего чертилу или поменять благородную масть на презренные бубны. Но ссученные воспринимали этот обряд всерьез. Для них объятия служили неким очищением «черного» вора, он как бы намагничивался их верой, становился их заединщиком. Этому ритуалу они придавали такое же большое значение, как верующие — клятве на Библии или на Коране.
Мулла знал об этом. Наслышаны об этом были и остальные воры. Как только Заки Зайдулла раскинет руки для дружеского объятия и притронется колючей щекой к улыбающейся физиономии Лесовика, он будет мгновенно развенчан и поменяет не только свои убеждения, но и масть. И вернуться потом в прежнее состояние будет столь же невозможно, как восстать из мертвых.
— Я уже все решил, Лесовик, — как можно спокойнее произнес Мулла.
Заки и сам был королем — не полагалось ему шествовать без пышной свиты, и правильные воры ступали следом. До «крещения» Заки Зайдуллы оставалось каких-нибудь три шага, когда сбоку вывернулся Белый и точным ударом продырявил Лесовику горло. Кровь брызнула фонтаном, как из раненого кабана, и в несколько секунд залила стоявших рядом быков. Потом Белый полоснул лезвием по лицу ближайшего быка и, развернувшись, бегом устремился к правильным ворам, которые уже ощетинились ножами и заточками и готовы были схлестнуться в последнем бою. У Белого появился шанс выжить. Толпа воров вот-вот должна была разомкнуться и впустить храбреца в свои недра, словно камень, упавший в болотину. Разве мог он предположить, что бубновый туз для него окажется удачной картой! До спасения оставался только шаг, когда Белый ощутил тупой удар в спину и тотчас почувствовал, как ноги его наливаются неимоверной тяжестью. Вор зашатался, беспомощно взмахнул руками, грохнулся на землю и в предсмертных судорогах задергался в пыли.
— Стоять! — заорал Мулла. — Всех порежем!
Вспомнив о долге, из-за ограждений бешено залаяли собаки, а потом с вышек над толпой зэков рассерженным роем просвистели пули, и молодой голос отчаянно завопил:
— Назад!!!
Две разъяренные кодлы отступили друг от друга. Еще одна очередь просвистела над их головами.
— Назад! Всех положу!
Угроза была нешуточной — вновь затрещали автоматы, выхаркивая из раскаленных стволов смертельные плевки, и один из зэков, ойкнув, ухватился руками за живот.
Власть ссученных закончилась вместе с кончиной Лесовика. На зоне установился порядок хозяина.
* * *Тимофей Беспалый не перебивал Леватого, слушал его с интересом. О произошедшем в Красногорске Леватый поведал начальнику Печорского лагеря со всеми подробностями, благо был в команде сопровождения этапа.
— Ай, малай-малахай! Ну и молодец! Узнаю Муллу, только он один мог на такое отважиться, ушатал самого Лесовика! Осиротели ссученные воры, не скоро они оправятся от такого удара. Не ошибся я в Мулле. Признаюсь, мне хотелось посмотреть, как он выберется из этого дерьма, в которое я его засунул с головой. И вот надо же, выкарабкался! Я даже горжусь, что мы когда-то с ним крепко корешили. Знаешь, Леватый, почему я отправил Муллу в сучью зону?
Беспалый почти забыл о том, что когда-то сам состоял в зэках у Леватого, и обращался с бывшим барином подчеркнуто покровительственно. Леватый, кряхтя, терпел. Вот и теперь он нерешительно топтался у порога, не смея пройти в комнату. Беспалый приглашать не спешил.
— Почему же, товарищ полковник?
— От любви!
Ответ был неожиданный, и Леватый не сумел сдержать скептической улыбки.
— А что ты лыбишься? — дружелюбно поинтересовался Тимофей Егорович. — Как в той пословице: кого люблю, того и бью! Я его и дальше любить буду. Очень мне интересно, как он из следующих помоев выкарабкается. Так ты говоришь, они готовы были умереть?
— Так точно, товарищ полковник, — отозвался Леватый. Он уже давно смирился с тем, что находится в полном подчинении у бывшего вора, и только удивлялся тому, как быстро бывший зэк перевоплотился в барина.
Тимофей любил окружать себя роскошью: так всегда бывает с теми, кто в юности голодал и прозябал в нищете. На полу огромные ковры, в ворсе которых утопают ноги. Создавалось впечатление, что ступаешь по луговой весенней траве. В комнате было чисто и уютно, и этот уют явно создавался умелой женской рукой. Леватый знал, что Беспалый не любит подолгу держать около себя баб. Место прежней полковничьей полюбовницы Вероники уже заняла красивая юная арестантка с обыкновенным именем Мария. Зэки уже начали злословить по этому поводу, называя Беспалого Иваном. Дескать, Иван да Марья! В прошлой, долагерной жизни Мария была подругой и любимой игрушкой одного из московских воров в законе. Впрочем, в ее жизни мало что изменилось: ведь до своей карьеры в НКВД Тимофей был тоже известным московским паханом.
— Знаешь, что я придумал на этот раз? — начал Беспалый. Он явно не желал замечать того, что его бывший начальник переминается с ноги на ногу у самого порога. — Я организую ему встречу с Рябым. Представляешь, какой будет занимательный концерт! Ты когда в Москве служил, часто ходил в театр?
— Редко, товарищ полковник.
— Да что ты говоришь? — искренне удивился Беспалый. — Такой интеллигентный человек — и не любишь театр? С кем служить приходится… А мне вот часто приходилось. — В голосе Тиши послышались трогательные нотки. — Была у меня одна краля, которая любила выводить меня на всякие премьеры. «Дни Турбиных» там и все прочее. И, знаешь, пристрастился! Я даже один раз самого товарища Сталина видел… Так вот, мне всегда нравились пьесы с эффектным финалом. Встреча Муллы с Рябым будет очень впечатляющей, и занавес опустится под громкие овации.
Беспалый, видимо, чувствовал себя злым гением, роком, который посылал главному герою всевозможные испытания, чтобы в конце длинного пути ему достался главный приз — Елена Прекрасная.
