Данил Корецкий - Свой круг
— Манеры, речь, запросы, интеллект, круг общения… Десять минут с человеком поговори — и он весь как на ладони. Поэтому и сбиваются в стаи. И выкобениваются друг перед другом: я книжку достал про интриги французского двора, а я попал на закрытый просмотр, а я с писателями на охоту ходил… Вот, мол, какие мы умные да способные, а что аттестат в тройках да в каждом слове ошибку делаем — ерунда, с оценок не пить, не есть, не развлекаться, пусть отличники себе глаза портят да язву наживают, а мы ничуть не хуже! Только карлик и на ходулях — карлик!
Наблюдая за мной, Лагин успокоился и улыбнулся, как бы подтрунивая над собственной горячностью.
— Если бы кучковались в своем стаде — полбеды. Но им надо с нормальными людьми перемешаться, чтобы не бросаться в глаза, внимания не привлекать, да и для самомнения… Чего только не придумывают! — Юрий Львович улыбнулся шире, с обычным сарказмом. — Один завмаг держал в кабинете портрет Дзержинского. Спросят — объясняет: я, мол, старый чекист, двадцать лет в органах, вышел в отставку, послали на укрепление торговли… Врал, конечно. Но действовало. На недовольных покупателей, общественных контролеров, корреспондентов. Даже на молодых сотрудников ОБХСС!
— Лагин подмигнул мне. — Старый стал, болтливый, завожусь с пол-оборота. Но это я для них, — он кивнул практикантам. — Помните, заманивает такая нечисть нормальных людей в свою стаю. Лестно им с актерами знаться, писателями, журналистами, а особенно с нашим братом. Ничего не пожалеют: улыбаться будут, приятные слова говорить, услуги оказывать, дефицит предлагать… Психологи великие: слабости отыскивают, пристрастия и играют на них умело!
Лагин снова стал серьезным, даже мрачным.
— А палка копченой колбасы из-под прилавка, даже за свою цену — это первый крохотный шажочек… Второй, третий, все безобидно, а оказывается — повязан накрепко! — Юрий Львович встал. — Заболтался, пойду работать. А вы, ребятки, имейте в виду: собрались заниматься следствием — думайте, чьими услугами пользоваться, с кем дружбу водить, к кому в гости ходить.
— Фраза прозвучала слишком официально, и Лагин смягчил ее шуткой:
— А то ваш наставник, Юрий Владимирович, повеселился в одном зале с Золотовым, а потом неделю оправдывался да отписывался!
…Когда через несколько дней я вызвал на допрос Золотова, он тоже начал с ресторанных воспоминаний.
— Нехорошо, гражданин Зайцев! Вместе пьем, гуляем, а потом вы меня в клетку…
Как на это посмотрит начальство?
Бравада объяснялась просто: он смирился с новым положением, продумал линию поведения и держался как человек, которому нечего терять.
— А вы черкните для памяти, при случае и просигнализируете. Письменные принадлежности имеются, времени много, прокурору писать разрешается. Правда, тетрадочку вашу я изъял, придется завести другую.
Золотев на миг запнулся. — Давайте ближе к делу!
— Пожалуйста, — я положил на стол обрезок плотной зеленой ткани. — Обнаружен у вас дома. Марочникова шила из нее некие предметы. Один предмет вы принесли Петренко, квартирная хозяйка подтвердила это на очной ставке. Второй, начиненный золотом и валютой, изъяли у вас работники милиции.
Рядом с зеленым лоскутом я выложил хитроумные чехольчики с кнопками, застежками, тесемками — пустой и наполненный.
— Цепочка доказательств опровергает объяснения о «провокации». Вопрос: откуда у вас ценности?
— Объясняю: нашел. Возвращался из города на дачу, под кустом — газетный сверток.
Принес, развернул. Как честный человек решил сдать властям. Для большей сохранности упаковал в этот чудесный мешочек. Утром увидел в лесу каких-то людей, подумал — грабители, попытался спрятать ценности в дупло. Оказалось, советская милиция. Извините, ошибся. Прошу официально зарегистрировать находку и выплатить мне причитающееся по закону вознаграждение. Ясно?
Золотев издевательски ухмыльнулся.
— Не вполне. Есть некоторые неувязки. Их придется прояснить с помощью Шахназарова и Гришакова.
Будто жесткая губка прошла по лицу подследственного, стирая не только ухмылку, но и естественный цвет кожи: передо мной застыла безжизненная гипсовая маска.
— Выяснив происхождение ценностей, мы должны будем объяснить, для чего изготовлялись из специальной ткани эти… как бы их лучше назвать? — Я похлопал по зеленым чехольчикам. — Контейнеры для контрабанды!
Золотов заметно вздрогнул.
— Кстати, сколько у вас было по физике? Эта ткань от металлоискателя не защищает, не стоило и стараться. Вообще, извините, у вас детские представления о государственной границе!
— Пьете вино из моего бара, — голос у него был хриплым и напряженным.
— Да еще нахваливаете.
— То есть?
— Принимаете догадки за факты. Я запомнил вашу метафору.
— Почему же догадки? — Я вытащил из портфеля журнал, открытый на нужной странице. — Вот пожалуйста: «Граница на замке», репортаж с таможни. И фотографии тайников, всевозможных контейнеров. Сравните этот снимок с вашими изделиями — один к одному.
Золотов молчал.
— Разматываем цепочку далее, к моряку загранплавания Петренко, которого вы усиленно обхаживали последнее время, которому принесли контейнер для контрабанды и который убит на вашей даче. Не слишком ли много совпадений?
— М-м… Мало ли какие бывают совпадения, — с трудом выдавил он.
— Есть и факты. Вершикова рассказала, как вы старались прибрать к рукам Петренко, как знакомили его с иностранцем, как просили взять на себя убийство.
Следственный эксперимент ее первоначальные показания не подтвердил.
Судмедэксперт отметил необычную силу и технику удара. Фехтовальщик вполне может его нанести. О ваших занятиях спортом я говорил с Григорьевым. Это еще не все, но попробуйте опровергнуть хоть что-нибудь.
— Н… не об… за… н. В… ввы… док… вайте.
Речь у Золотова стала почти нечленораздельной.
— Хотите воды?
Он кивнул.
Я набрал две цифры на разболтанном диске черного, образца пятидесятых годов аппарата, привыкший ничему не удивляться старшина принес алюминиевую кружку.
Золотов, давясь и обливаясь, выпил воду.
— Значит, кругом обложили? — ощерился он. — И Григорьева отыскали!
— Не только Григорьева. Следствие — это серьезно. Особенно по таким преступлениям. Допрошены ваши учителя.
— И Фаина? — зло перебил Золотов. — Представляю, что она наболтала. Хоть сразу к стенке!
— Как раз нет. Ваши бывшие товарищи, соученики, отзывались более резко. И ваша приятельница… — Золотов весь подобрался. — Валентина Хохло…
— Какого черта! — Золотов вскочил. — Может, вскроете мне череп и станете копаться в мозге?
— Сесть! — резко приказал я, и подследственный медленно опустился на потертый табурет.
— Собираете всякое, чтобы меня обмазать, — Золотов говорил спокойно, своим обычным тоном, но я уже представлял, какое у него было лицо в момент смертельного выпада. — Даже эту дрянь спросили! Да если хотите, из-за нее у меня жизнь сломалась! Застрелиться хотел! Утащил Марголина с тренировки, лег на землю в лесочке возле дачи и сунул в рот дуло. Задираю повыше, как в книжке читал, чтобы не искалечиться, а наверняка мозги вышибить. Мушка высокая, небо царапает, не пускает, масло горькое, противное, короче, вырвало меня, валяюсь в блевотине с разбитой мордой.
Голос Золотова прервался. Сейчас он искренне верил, что именно так все и было, а перевернутый мусорный контейнер, затхлые отходы под руками, узкий собачий лаз, скользкая финка в одеревеневшей руке — это кошмар из чужой жизни, страшный сон, неведомо как затесавшийся в сознание.
— Значит, все на меня! И валютчик я, и контрабандист, и убийца! Мне и говорить ничего не надо, вам уже все ясно, все расписано.
— Внешняя картина действительно ясна. А вот мотив. Из-за чего вы его убили? — Этот вопрос действительно занимал меня больше всего. — Неужели потому, что Петренко отказался участвовать в контрабанде?
Золотев провел рукой по лицу.
— Вас послушать — все хорошие, один я плохой. Несчастный случай вышел, понимаете, несчастный случай!
Он откинулся назад, прислонившись к холодной грязно-серой стене, и закрыл глаза.
Из-за чего?
Федун раздражал независимостью, ослиным упрямством, нежеланием признавать его, Валерия Федоровича, авторитет. Но не из-за этого же? Не надо было брать морячка на дачу…
В конце вечеринки, когда свет стал мягким, расстояния неопределенными, очертания предметов зыбкими, а тело легким и сильным, девочки разошлись по спальням, он учил эту дубину уму-разуму, вместо признательности натыкался на колкости и насмешки и допивал, не чувствуя вкуса, остатки спиртного, а поток сознания бежал по причудливому, с неожиданными поворотами руслу.
Тезка папахена. Тот, сволочь, мало издевался в детстве, надо же придумать — «эвакуатор», правдоподобно до жути, и сам-то без дела полный ноль, даже машину купить не может, как собирался, гараж впустую простаивает, а этот осел от верного дела нос воротит да умничает, фуфлыжник, а что делать с фуфлыжниками, известно, где та железка, дохлая рыбка, узнаешь, как из параши жрут, чего он там молотит?
