Сергей Белошников - Палач
— Но мобильный же у вас есть?
— И мобильный есть. Но звонить будете только с дачи, — отрезала я.
Было уже совсем поздно. Но мне необходимо было заехать еще в одной место. Я затормозила на углу, припарковалась между двумя темными силуэтами машин. Заглушила двигатель. Он ничего не спросил; сидел отвернувшись, глядя в окошко. «Большая Посадская» — гласила слабо освещенная уличным фонарем табличка на доме.
— Я быстро, — сказала я ему, вылезая из машины. — Никуда не выходите. Свет не зажигайте. И ничего не бойтесь.
Он ничего не ответил.
* * *Я бегом поднялась на третий этаж. Позвонила. Она долго не подходила к двери. Потом послышались шаркающие неуверенные шаги. И она как-то неуверенно-боязливо спросила:
— Кто там?
— Светка, это я, Ольга. Открывай немедленно!
Звонко защелкали замки, дверь приоткрылась. Она посмотрела на меня в щель, дурища: цепочку она снова не поставила. Я толкнула створку двери от себя.
— Ты одна?
Она качнулась вперед и пробормотала:
— Конечно одна…
Я вошла, наклонилась к Светке и втянула ноздрями воздух. Несло от нее, как из бочки — была она смертельно пьяна. Расхристанная, ненакрашенная и пьяная. Я захлопнула за собой дверь и притянув Светку к себе, зашептала:
— Слушай внимательно. Ты должна немедленно уехать из города. Куда угодно. К родственникам, к друзьям, куда угодно. Лучше всего к себе домой, в Пороховец. Минимум на пару недель, а еще лучше на месяц. Ты меня слышишь?
— Ага. Коньяку хочешь?
— Ты меня понимаешь? — я встряхнула ее за плечи.
— А как же, понимаю. Уехать. На месяц.
— Вот, держи, — я вынула из кармана приготовленные заранее деньги и сунула в ее безвольно висящую ладошку. — Здесь пятьсот долларов.
Она не взяла — кажется, она вообще не понимала, что я говорю и делаю. Я засунула доллары ей в карман халатика.
— Завтра же уезжай, — продолжала я шептать. — Никому не звони, никому не отвечай на звонки, никому не открывай дверь. Ты поняла? Ты меня поняла?!
— Поняла, Оля, — слабо икнула она. — Никому. А что случилось…еще?
Я промолчала.
— Я боюсь, Оля…
Рот у нее скривился, она беззвучно и некрасиво заплакала.
— Не бойся. И уезжай завтра же. Исчезни из Питера на месяц. Через месяц я обязательно найду тебя, помогу. Когда доберешься до места, позвонишь моей маме, чтобы я знала — где ты. Ты меня поняла, Света?
— Ага-а… — пробормотала она сквозь всхлипывания. — Но я все равно боюсь… Ты ведь тоже уезжаешь, да?.. Возьми меня с собой, а, Оля? Возьми, я все для тебя сделаю… Я тебе отслужу, Оля, а?..
Она смотрела на меня снизу вверх: зареванная, жалкая, донельзя перепуганная. И я, не выдержав, обняла ее, стала молча гладить по растрепанным волосам, а она, прижавшись ко мне, тихо и безостановочно плакала.
Глава 29. СВИДЕТЕЛЬ.
Вразнобой лениво брехали собаки.
В поселке царила темень — хоть глаз выколи. Кое-где только маячили хилые огоньки фонарей. В дачах же — темно. Уже заколоченные на зиму, без света и привычных летом дымов из труб они маячили черными силуэтами среди переплетения лысых яблоневых веток. До моего слуха донесся отдаленный посвист проходящей мимо электрички.
Она загнала машину в гараж. Закрыла заскрипевшие жестяно ворота и повернула ключ в замке. Я стоял возле сумок и рюкзака. К рюкзаку был прислонен карабин.
— Пошли, — сказала она, беря в одну руку фонарик, а в другую — карабин. И добавила раздраженно, когда я попытался взять маленькую сумку. — Да не трогайте вы ничего! Я сама потом все принесу.
Мы поднялись по ступеням на крыльцо дачи. Она зажала карабин подмышкой, включила фонарик и посветила на дверь. Провела пальцем по дверной ручке, поднесла палец к свету. Палец весь был в грязной пыли. Но и на этом она не успокоилась: я заметил, что она незаметно сняла карабин с предохранителя и только после этого открыла входную дверь. Надеюсь, она понимала, что делает.
— Оставайтесь пока что здесь, — сказала она негромко.
Стоя на крыльце, я услышал, как она щелкнула в прихожей рубильником. Потом включила там свет. Прошла с карабином наизготовку в глубину дачи и там — везде — тоже включила свет. Вернулась ко мне на крыльцо уже без карабина.
— Проходите.
Входя в дом, я оглянулся: она шла к оставшимися на улице вещам.
Дача была большая, каменная, двухэтажная. Я уселся на диван в просторном то ли холле, то ли гостиной напротив камина. Возле дивана стоял ее карабин. Я взял его, осмотрел. Он снова стоял на предохранителе. И был заряжен.
Послышались ее легкие шаги. Я быстро поставил карабин на прежнее место. Она вернулась с рюкзаком и сумками, поставила их рядом со мной. Закрыла входную дверь на засов и без лишних слов скрылась где-то в глубине первого этажа. Двигалась она стремительно и почти бесшумно, как большая кошка. Спустя какое-то время вышла ко мне, неся в охапке несколько пледов и подушек. Шмякнула их на диван.
— Встаньте, я постелю, — приказала она.
— Да, ничего, я как-нибудь…
Она жестом согнала меня с дивана, постелила один плед, бросила подушки. Заставила улечься и укрыла сверху еще двумя пледами. Я, откровенно говоря, не очень-то и сопротивлялся — меня слегка познабливало.
— В доме — плюс десять. Пока что, — сказала она, заметив, как я лязгнул зубами. — Скоро будет теплее.
Достала из сумки градусник, молча сунула мне подмышку. Потом еще немного пошустрила в сумке, побренчала и протянула мне стакан тонкого стекла, наполовину наполненный коричневато-золотистой жидкостью. Я принюхался: коньяк. Я заколебался — уж больно смущала такая неслабая доза. Да еще в моем-то состоянии.
— Пейте. До дна, — опять приказала она.
Я чуть не задохнулся, залпом проглотив коньяк. Перед носом у меня возникло большое зеленое яблоко.
И я лежал, лениво жуя антоновку, от которой сводило скулы. Она погасила верхний свет, оставив включенным только торшер в изголовье дивана. Окна в холле были снаружи закрыты ставнями — все до единого.
— Отдыхайте, — бросила она через плечо, удаляясь из холла. — А я пока что тут разберусь.
Я доел яблоко и закрыл глаза. Мне уже стало тепло и уютно. Мне не хотелось ни о чем думать, ни о чем не беспокоиться. Все осталось там, в ее питерской квартире. Я понимал, что засыпаю. Сквозь необоримо наваливающийся сон я почувствовал, как у меня забирают градусник; как на ухо мне легла маленькая мягкая подушка — но глаз я уже не был в силах открыть.
И еще мне показалось, что она поцеловала меня в щеку легким скользящим поцелуем.
* * *В камине трещали, полыхали ярким пламенем здоровенные поленья. Я полулежал на диване, сонно щурясь спросонья на огонь. В доме было уже тепло, я с трудом, но самостоятельно стащил свитер — ее свитер, который она заставила меня надеть перед нашим поспешным бегством из города. Она вошла в холл, держа на вытянутых руках поднос с едой. Поставила его перед диваном на журнальный столик. Я покосился на заставленный поднос. Посмотрел на нее. Она очень изменилась за эти дни. Похудела и я бы сказал — явно и заметно помолодела. Хотя куде еше?.. Кстати, я до сих пор не знал, сколько ей лет.
— Вам надо поесть, — сказала она сухо.
— Зачем вы меня сюда привезли, Оля? — спросил я. — И вообще — что происходит?
Она не ответила. Отошла к огню, взяла с мраморной каминной полки сигареты, закурила. Карабин стоял уже рядом с камином возле двери, ведущей в коридор — к выходу с дачи.
Диана-охотница. В джинсах и свитере.
— Они — ваши друзья? — вместо ответа спросила она.
Я думал недолго.
— Нет. Скорее, просто приятели. Хотя мы и давно знакомы. Разве что Саша… Да и то….
— Скульптор?
— Да… Я не могу ему дозвониться. Ни ему, ни Виктору… Ни Игорю. Телефоны не отвечают. Что с ними, Оля?
— Я не знаю.
— Как это — не знаете? — я почувствовал нарастающее раздражение. — Вы же… Это ведь вы придумали всем нам, четверым…достойные наказания?.. Вы же наш…палач?
— Никакой я не палач! И ничего я не придумывала, — повысила она голос. — То есть я придумала, но только для этого, номера первого… Игоря! Это он первый тогда…начал… Его это была идея насчет меня, его, — я знаю, — мне Светка потом все рассказала!..
— А для остальных?
— Я не успела, — как-то виновато сказала она. — Правда. Времени было мало…
Я почувствовал, что к горлу подкатывает истерический смех. Я с трудом сдержался. Посмотрел на нее.
— И что же — вы ничего не знаете? Никаких предположений?.. Вы же наверняка встречались с этими… Ну, кому поручили всех нас порешить. Не так ли?
— Да я действительно ничего не успела придумать, поверьте мне! — зачастила она. — И я ничего не знаю. Я просто ему заплатила — заплатила за то, чтобы они сделали вам…ну, плохо. Но я не просила кого-нибудь из вас убивать!
— И на том спасибо большое, человеческое, — пробормотал я. — А карабин-то зачем?
