Татьяна Гармаш-Роффе - Вторая путеводная звезда
Что она вела себя точно так, как повел бы себя в подобной ситуации он сам!
От этого было почему-то тревожно.
– Вешал, – покаялся он. – Пока я не был уверен, что Михаську выручили, я не мог сказать тебе об этом.
– А сейчас ты уверен?
Громов кивнул.
– Я бы тоже так повела себя на твоем месте, – вдруг сообщила Юля.
– Откуда ты можешь знать, что ты бы чувствовала на моем месте? – вдруг рассердился Серега.
– Но это же очень просто, – удивилась она. – Любой нормальный человек не смог бы сказать матери, что его сына похищают в данный момент бандиты! Только потом, когда все закончилось благополучно…
Действительно, как просто.
Особенно если иметь дело с нормальным человеком…
– Или если неблагополучно… – подумав, добавила Юля. – Тогда бы тоже пришлось сказать правду.
Так и есть. Совершенно верно.
– Но у нас с тобой все закончилось благополучно, Юль…
Она вдруг поднялась, подошла к нему, взяла его ладони, соединила их «лодочкой» и поцеловала в середину этой «лодочки».
Взгляды их встретились.
И обожгли друг друга.
Икар расправил крылья. Кажется, он еще не разучился летать к солнцу…
…Подъехали машины, и снова пошла суета.
Привезли Михаську, – Юля, услышав об этом, выскочила из кабинета, кинулась обнимать сына.
Привезли бандитов, и Громов принялся распределять своих людей на допросы.
Чуть позже доставили Любовь Михайловну, Серега самолично записал ее показания, быстро и неутомительно, считаясь с тем потрясением, которое пережила старая женщина. После чего протянул ей распечатанный листок на подпись.
Бабушка надела очки, прочитала.
– А вот тут, про утюг, подчеркни! Мне его так и не привезли!
Серега, улыбнувшись, подчеркнул, после чего Любовь Михайловна удостоила документ своей подписью.
Когда он наконец вернулся в свой кабинет, Юля и Михаська сидели там, прижавшись друг к другу.
…Серега совершенно не представлял, как обращаться с детьми, но на этот раз ему задумываться не пришлось. Мальчуган, так похожий на свою маму, и темными кудрями, и ямочкой на правой щеке, и золотистыми веснушками на носу, – без смущения забрался к нему на колени, с любопытством разглядывая экран Серегиного компьютера.
– А «Покемон» у тебя есть?
– Нету… – расстроился полковник.
– А что у тебя есть? «Морской бой»?
«Морского боя» у него тоже не имелось.
– Ну, хоть крестики-нолики?
– Михась, подожди чуток, мы с тобой сейчас все загрузим… Вот тут, смотри, на этом сайте все есть! – Серега покликал мышкой. – Так тебе что интереснее, «Покемон» или «Морской бой»?
Юля вышла из кабинета: «Бабушку проведаю».
– «Покемон»!
– Сергей, – произнесла Юля, вернувшись, – нам бы домой… Бабушка едва держится после всех потрясений…
Что правда, то правда: Любовь Михайловна уже давно клевала носом над свободным столом одного из оперов, в данный момент отсутствующего, а под ее рукой клевала розовым носом рыжая кошка.
– Да и я тоже едва держусь, если честно… – добавила Юля.
Серега посмотрел на ее избитое лицо. К синякам на скулах прибавились синие круги под глазами.
Конечно. Понятно. После всех потрясений хочется домой. Это естественно.
Да только малюсенькое такое тело угнездилось у него на коленях, теплое, душистое… Серега вдруг расстроился, что придется снять его с колен.
– Юль, если ты еще немного подождешь, то я отвезу вас домой. В данный момент допрашивают Тароватого и Голявкина, я должен быть на рабочем месте. Но если не можешь, то я распоряжусь, чтобы вас доставили.
Юля посмотрела на сына, который увлеченно орудовал мышкой: Серега успел ему открыть «Покемон», и теперь прожорливый колобок хавал, под руководством пацаненка, одного чудища за другим. Серега иногда ему подсказывал, куда повернуть «колобок».
– «Немного» – это сколько?
– Трудно точно сказать, – честно ответил Громов. – Смотря как дело пойдет. Может, полчаса, может, час… Или больше.
– Михаська-то может до вечера играть и про сон не вспомнит, – улыбнулась она. – Но бабушка моя… Ей нужно отдохнуть. Она слишком много пережила за эту ночь.
Юля не добавила «да и я тоже».
Серега кивнул и распорядился, чтобы их отправили домой.
* * *Остаток дня Серега мучился. Не так уж много времени провели они с Юлей в темнице, но провели бок о бок, в экстремальной близости, физической и… душевной, что ли…
И теперь что-то саднило в душе у Громова, словно у него что-то отняли. Ампутировали. То ли часть тела, то ли часть души… Тот бок, который «о бок».
В то же время подслушанный им разговор Гарика с Юлей не давал покоя. Прав ли Балатаров и Юля действительно нашла эти камешки, перепрятала их?
На допросе Гарри сделал неожиданное признание: оказывается, он никогда не сомневался, что Михаська его сын! Но нарочно отрекся от него: учитывая, что добычу из ювелирного магазина Гарик поделить с корешами не успел (просто не успел, а то бы непременно поделился, – заверял Балатаров), – он боялся, как бы его и в тюрьме не достали, шантажируя ребенком.
Платочки вынимайте, пожалуйста. Какой честный грабитель, какой заботливый папаша!
…И Юлю он по той же причине от себя отлучил как неверную жену: чтобы кореша ей вреда не причинили и Гарика не смогли шантажировать любимой супругой.
Пожалуй, тут новая порция платков понадобится. Какой прекрасный муж!
Однако на вопрос, где теперь «брюлики», он плечами пожимал и твердил, что рад бы государству вернуть, да пропали они…
Своими подозрениями, что нашла их его бывшая жена, он с ментами не поделился.
Но Серега помнил их разговор у дома Колдуньи. Если Юля нашла драгоценности и припрятала их… Что, «грабь награбленное»?
Серега ненавидел эту фразу, нечистоплотный лозунг нечистоплотных душ.
Если Юля…
Нет, не надо строить домыслы. Надо все точно узнать!
Он с трудом дотянул до вечера, подавляя желание ее навестить.
Ночь проворочался без сна.
С утра поехал к Юле.
Дверь ему открыл Михаська и сразу же, с разбегу, оседлал Серегу, обхватив ручками за шею.
– Пойдем играть?
Юля вышла в прихожую. Свежая и невероятно красивая, несмотря на синяки на лице.
Любовь Михайловна выкатилась в прихожую, зыркнула на него – поскольку Серега вчера самолично снял с нее показания, они успели познакомиться, – и проговорила:
– А, как раз к завтраку. «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!» – съехидничала она.
– «Тарам-парам-тарам-папам, на то оно и утро»! – весело закричал сияющий Михаська. – Ну, пойдем играть?
– Человека с утра кормить нужно, – категорически заявила бабушка, – а игры потом, если у товарища полковника время будет! Давайте на кухню, – кивнула она всей троице, – сырники стынут!
– Ты половник? – поднял Михаська удивленную мордочку к Сереге.
– Полковник, – поправила Юля с усмешкой.
Серега, на самом деле, собирался только поговорить с Юлей, выяснить тревожащий вопрос, ему это было необходимо! Ему нужно знать, что делать с этим «бок о бок», как лечить ноющую пустоту, образовавшуюся от разделения их тел и душ.
Но мальчуган смотрел на него с такой надеждой…
Понятно: в доме мужчины нет, Михаська вырос с двумя женщинами, а он, как любой в мире мальчик, нуждался в мужском присутствии…
– Добро, поиграем, – произнес он.
– Сначала за стол! – распорядилась бабушка и попилила на кухню впереди них.
Сергей поймал взгляд Юли: он был полон странной нежности. Хотя ничего странного: эта нежность относилась наверняка к сыну…
Громов отработал программу до конца: и сырников отведал, и чаю выпил, и с Михаськой полчаса посидел у компьютера, помогая ему расставить корабли в «Морском бое». Юля устроилась позади них и смотрела, как увлеченно топят вражеские судна двое мужчин, маленький и большой. На лице ее сияла все та же нежность, и Громову казалось, что она согревает его затылок.
Наконец, посмотрев на часы, – на работу пора! – он аккуратно ссадил невесомое детское тельце с колен, поднялся, обернулся к Юле.
– У меня к тебе пара вопросов есть. Где можно поговорить?
Выражение нежности медленно угасло на ее лице.
– Пошли в другую комнату, – произнесла она деловито.
Серега плотно закрыл за ними дверь, хотя подслушивать их было решительно некому: бабушка глуховата, а Михаська все равно не поймет.
– Я слышал твой разговор с Гариком.
Юля не выказала ни удивления, ни смущения. Она спокойно ждала продолжения.
– Что за знак такой Гарик оставил на даче?
– Я не знаю, о чем он говорил. Я там не была много лет.
– Я хотел сказать… Я имею в виду, если бы он оставил там знак, то какой?
– Наверное, елку.
– ?
– У него есть родимое пятно на бедре в виде елки. Верхушка и по две треугольной лапы с каждой стороны. Пятиугольник такой своеобразный… Гарри иногда рисовал его вместо подписи под записками ко мне.
