Татьяна Полякова - Жестокий мир мужчин
Сашка мог знать, что Илье кто-то назначил встречу в парке «Дружба», вот он с ловкостью фокусника и провернул это дельце. Чем Илья мешал ему? Являлся препятствием на пути к «мировому господству»? Друзей предавали и за меньшее. Сашка столковался с армейским дружком, перестрелял авторитетов и засадил моего мужа в тюрьму… Не годится, убийства произошли практически одновременно. Трудно поверить, что Сашка учинил расправу на Катинской, успел спрятать автомат, потом явился к Андрею, застрелил его, подбросил пистолет Илье, и все это за считанные минуты. Кто-то ему помог… Севка? Если удастся отсюда выбраться, спрошу об этом у него самого. Эх, Севка, Севка, хороши у тебя дела с моим братом! Я закрыла глаза, потому что свет лампочки стал раздражать…
Мой любимый старший брат, разделавшись со всеми конкурентами, стал править в городе… Занятно. Сашка в роли коварного Нерона… или Калигулы? О, черт, какая разница?
Однако братишка где-то дал маху, и Илья узнал о его проделках, но согласился немного поиграть. Поэтому и ждали его с большим нетерпением. Последний акт губернской драмы.
Как поведет себя Илья? Согласится с сегодняшней расстановкой сил или рискнет и погибнет? Мое сидение в подвале может объясняться просто: Сашка будет использовать меня для давления на Илью. Мой муж меня любит: любил раньше, любил все эти пять лет и любит сейчас. И ему предстоит сделать трудный выбор: или я, или…
Эта лампочка здорово действует на нервы, лежать в темноте куда приятнее…
А если все не так и я нахожусь у Сашкиных врагов? Почему бы таковым и не быть? Недруги, воспользовавшись появлением Ильи, начали военные действия и шантажируют вовсе не моего мужа, а Сашку. В этом случае я себе не завидую. Любимый старший брат уже предал друга, жену и… Не мог он убить Лерку. Он не знал, что она у меня, а когда узнал, ее уже не было в живых. Он мог догадаться, когда я сказала о свидетеле. Мог. Но с той минуты всегда был рядом… И не звонил… То есть звонил один раз, Илье… и сказал что-то… Ну да, о том что Лерка поделилась своей выдумкой. Выходит, Илье Леркина версия известна? Стоп… не разбрасывайся, сосредоточься на одной мысли. Сашка не мог убить Лерку и не мог отдать приказ об этом… если не сделал этого раньше, до встречи со мной… А его лицо? И слезы… Я в жизни не видела, чтобы Сашка плакал. Даже когда хоронили родителей.
— Сашенька, — позвала я. — Объясни мне, ради бога… объясни…
Я уткнулась лицом в подушку, но… неожиданно успокоилась. Слез не было, скорее злость. Не на Сашку даже, а на то, что проще назвать одним словом: судьба. У меня никогда уже не будет мужа и брата… или тот, или другой… Я не хочу об этом думать, не хочу…
Что затеял Илья? С Сашкой он ведет себя так, точно не знает, что тот упек его в тюрьму. И Илья тоже советовал мне уехать. Чтобы руки были развязаны? А когда я вернусь, та самая судьба сделает за меня выбор? Меня встретит муж… или брат… Не могу я лежать в этом дурацком подвале, когда там происходит такое… А что бы я там смогла? Остановить их… остановить…
— Может, еще скажешь как? — ядовито осведомилась я и вновь легла на спину.
Тут свет погас. Я удивленно огляделась и стала ждать, что будет дальше. Ждала долго, но ничего не происходило. Совсем ничего. Я лежала, ждала, веки наливались тяжестью, иногда мне казалось, что слух улавливает какие-то движения, и я, напрягаясь, почти не дыша, всматривалась в темноту, вслушивалась, но вокруг было тихо. Я соскальзывала в эту тишину, все дальше, дальше… Мысли путались, а я засыпала…
Свет опять горел, а возле двери стояли два термоса и большой поднос. Я медленно поднялась с кровати и подошла к ним. Количество и качество пищи, а также сервировка намекали на то, что я не заштатный арестант, а почетный тюремный гость. Нож и вилка отсутствовали — меня уважали. Это навело на некоторые мысли, и я тщательно обследовала свою тюрьму. К сожалению, о подкопе пришлось забыть.
Дверь, вот что меня интересовало… дурацкая дверь без ручки, выглядевшая непробиваемой, как броня. Однако эта дверь открывается, иначе, как здесь появилась еда, и будет открываться впредь, если они, конечно, не решат вдруг уморить меня голодом. Судя по меню, о моем здоровье трепетно заботились. Клубника со сливками и мороженое — это кое-что. Мороженое, правда, успело растаять и выглядело препротивно, но я все-таки с ним расправилась.
Наевшись до отвала, прошлась по комнате. Тюремщик выбрал для визита время, когда я спала. Надо проявить бдительность и не проворонить столь светлый миг в следующий раз.
Тут я додумалась взглянуть на часы. Они показывали половину третьего. Дня, ночи? А если дня, то какого? Если я не путаю, сегодня пятница, а если учесть, что меня только что кормили супом, то время обеденное. Логичность и глубина умозаключений прямо-таки поражает… Глупо кормить человека ночью… Ладно, будем считать, сегодня пятница, половина третьего дня. Интересно, питание здесь трехразовое? Как бы не проворонить мне этого парня… А может, это вовсе не парень? Кто ж тогда, интересно? Вот и займись выяснением.
Этого типа я засекла только на третий день, если, конечно, ничего не напутала, и с момента моего заключения прошло двое суток. Надо сказать, что чувствовала я себя препаршиво, что неудивительно. Свет то выключали на несколько часов, то включали, на пороге появлялся поднос с термосами — вот и все события моей жизни. Плюс дрянные мысли о брате и страх за Илью.
И в этот раз я могла пропустить миг, когда дверь откроется и кто-то оставит мне пищу. Кормили меня дважды в день и отнюдь не по часам. Как я ни старалась, а поднос появлялся и исчезал именно в то время, когда я спала. Должно быть, у моего тюремщика сильно развит дар предвидения.
И в этот раз свет выключили уже довольно давно, меня клонило в сон, и тут я различила шум за дверью, вроде бы что-то звякнуло, потом осторожные шаги, дверь открылась, а я вскочила и в три прыжка оказалась возле нее. Перед моим носом она захлопнулась, и тут же зажегся свет. Под ногами стоял поднос, а под дверью кто-то весело хихикнул.
— Придурок! — крикнула я и, схватив поднос, швырнула его об стену. Это мне понравилось, и я еще немного пошвыряла: термос, стол и стул.
— Эй, не валяй дурака! — раздалось из-за двери. — Будешь плохо себя вести, привяжу к кровати.
— Пошел к черту, дурак! — ответила я.
— Сама дура! — обиделся парень, в общем, у нас завязались какие-то отношения.
Прошли еще сутки, за это время мы трижды заводили беседу, то есть я обзывала его придурком, а он каждый раз обещал привязать меня к кровати. Голос один и тот же, выходит, парень не меняется и живет где-то здесь, над подвалом.
— Когда меня выпустят? — рискнула спросить я на третий раз.
— С чего ты взяла, что тебя выпустят? — ехидно осведомился он. — Так и будешь здесь сидеть, если не перестанешь швыряться подносами.
— А чего не убьете, зачем продукты переводить?
— Умная, да? — обиделся он и ушел, а я легла на кровать.
На следующий день он заговорил сам. Когда я проснулась, поднос уже стоял у дверей, но стоило мне вернуться из-за ширмы, парень спросил:
— Как спалось?
— Хуже некуда, — ответила я. — А тебе?
— А я сплю хорошо.
— Молодец, значит, сторожем при мне тебя назначил мой брат?
— Кто? — проявил он живой интерес.
— А то ты не знаешь: Сашка Романов.
— Он твой брат? — вроде бы удивился парень и тут же добавил:
— При чем здесь он? Болтаешь всякую чушь, — и убрел, я слышала удаляющиеся шаги. Судя по звуку, он поднимался по лестнице, что немудрено, поскольку я нахожусь в подвале.
Появился мой стражник меньше чем через час. Услышав шаги, я крикнула:
— Ты бы хоть книжку какую мне принес, свихнешься тут от скуки!
— Ничего, я вот не свихнулся, мне, может, тоже невесело.
— Тогда давай поговорим, — предложила я.
— О чем?
— К примеру, о моем брате.
— О твоем брате мне неинтересно, я про него и так все знаю. У него ночной клуб в центре, классная забегаловка. Я там был один раз.
— Тогда расскажи про себя.
— Ага… дурак я, что ли?
— Я не биографию прошу и не военную тайну. Например, какие женщины тебе нравятся?
— Блондинки, — подумав, ответил он. — Ну, и чтоб все при ней было.
— Ким Бессинджер тебе нравится?
— Чего-то я такую не помню…
— Как же, «Девять с половиной недель»…
— А-а… нравится.
После этого мы немного поговорили об американском кинематографе.
— Слушай, здесь очень жарко, — вздохнула я, решив, что взаимопонимание достигнуто. — Нельзя ли эту берлогу проветрить?
— Дверь, что ли, открыть? — обиделся он и ушел, но вернулся уже не через час, а минут через сорок. Парень точно был один, трудился без выходных, скучал и томился.
В подвале в самом деле стало невыносимо жарко. Я вылила на себя трехлитровую банку воды, а парень за дверью насторожился.
— Опять дурака валяешь?
Выходит, он меня видит? Я решила проверить свои подозрения и принялась буйствовать.
