Сергей Белан - Ресурс Антихриста

Мутненькая, под шуточки-прибауточки лихих кавалеров, шла на удивление легко. Аркаша налегал исключительно на курочку, Гриф предпочитал сальце и яйца вкрутую, которые заглатывал в таком количестве, что Верховцев начал опасаться за его желудок. Под воздействием выпитого, дамы заметно повеселели, а желтоватый оттенок их преобразился в оранжеватый, приближенный к цвету зрелого мандарина. Они хохотали над байками и анекдотами, которыми попеременно сыпали то Гриф, то Аркаша, записывали на салфетках свои адреса, куда их новые знакомые поклялись приехать сразу же после съезда то ли финансистов, то ли монархистов, чего Олег так и не расслышал.

В разгар застолья дверь купе открылась; какой-то угрюмого вида субъект, молча положил на сиденье рядом с Грифом толстую кипу фотографий и, снова закрыв дверь, исчез. Юрий Юрьевич выложил снимки на общее обозрение. Ничего неожиданного они не содержали — обычное порно, причем весьма посредственного качества. Кореянки, зыркнув щелочками глаз на это непотребство, брезгливо сморщили свои широкие носики. Гриф, к некоторому удивлению Верховцева, тут же сгреб халтуру в кучу и небрежно выбросил за дверь с видом строгого блюстителя морали:

— Фу, как это пошло! Я думаю, уважаемая публика разделяет мое мнение?..

В ответ на что обе дамы благосклонно закивали, по-видимому, окончательно уверовав в то, что перед ними находятся джентльмены до кончиков ногтей.

Верховцева, не выспавшегося в прошлую ночь, начало смаривать, и он, поблагодарив подружек за хлеб, соль и алкоголь, удалился к себе в купе с тайной надеждой, что все обойдется без приключений, во всяком случае, серьезных.

Какое-то время он поворочался на полке, полежав с закрытыми глазами, попытался забыться, но это ему не удалось. Мало того, из соседнего купе, где продолжалась дорожная гулянка, стали доноситься странные звуки непонятного происхождения. Он соскочил с полки и направился туда, причем, из всех чувств, которые его к этому побудили, преобладало чистое любопытство.

Зрелище, которое он увидел в приоткрытые двери, если не потрясло, то, по крайней мере, было весьма неожиданным. Окно купе было больше чем наполовину задернуто дерматиновой шторкой; в полумраке в одних трусах стояли совершенно пьяные Гриф и Аркаша и пытались музицировать; в руках Аркаши была скрипка, которую он держал как гитару, пытаясь сбацать при этом пару блатных аккордов, Гриф же безбожно истязал инструмент, точного названия которого детектив не знал, но для себя решил, что это гусли. Юрий Юрьевич вдохновенно бил по струнам, по щекам его стекали слезы умиления и капали с подбородка на семейные трусы в горошек.

«Ну, прямо-таки былинный Садко», — подумал Верховцев, подходя поближе. Его, кажется, и не замечали.

Из глубины купе на этот несуразный дуэт не без тревоги взирали их дамы, но прекратить эту какофонию почему-то не решались. Тем временем Гриф, отвратительно гнусавя, затянул какую-то балладу, а Аркаша, не зная слов, продолжал аккомпанировать. Творческое самовыражение двух пьяных обалдуев набирало ширь и полноту, достигало апофеоза, но до полного маразма чего-то не хватало. До шедевра идиотизма не доставало последнего штриха, Верховцев чувствовал это, но не знал какого. И в этот момент Гриф оглушительно и раскатисто, как гром, протяжно, как гудок паровоза, звезданул. Бестия Аркаша, словно предвидел, что аккомпанемент партнера закончится именно таким аккордом и моментально среагировал — поймав Грифа на этом стоне души, он, оставив скрипку, успел поднести к его заднице зажженную зажигалку. Язык пламени на мгновение осветил купе, вырвав из мрака две пары глаз, полных мистического ужаса. Перед ними был легендарный Данко или, на худой конец, Змей Горыныч, правда, пламя било с другого конца, но…

Такого скотства Веховцев вынести уже не смог, — коротким, но очень точным ударом под дых он отправил Грифа в легкий нокаут, другой рукой придержав от падения инструмент.

— Меньше яиц жрать надо было, — сердито бросил Олег, укладывая Грифа отдыхать. — Сдуреть можно, видать, не только от пьянства, но и от избытка калорий.

Аркаша не возражал, он принял стойку «смирно», и по его глазам Верховцев увидел, что тот его вдруг резко зауважал.

«Распусти сразу — потом хлопот не оберешься», — с этой мыслью детектив отправился обратно к себе.

К вечеру, когда поезд наконец дополз до Симферополя, Аркашу с Грифом все еще мучил похмельный синдром. Выглядели они помятыми и не очень удовлетворенными. Верховцев, чувствовавший себя ничуть не лучше после двухсуточного, утомительного броска на юг, выдал болезным скромные командировочные в карбованцах, которых, по прикидкам, вполне хватало на троллейбус до Ялты, и направился к кассам. Но Аркаша с Грифом за ним не последовали; вернувшись, он застал их за тем, что они слезно, с трагическим надрывом в голосе, умоляли водителя подбросить до Ялты двух беженцев «из горячей точки бывшего Союза», однако, более точных координат при этом не называли.

— Квартиры пооставляли, имущество, в общем, все, что нажили, вот вырвались с двумя сумками, весь наш скарб… — вдохновенно скулил Аркаша, давя на жалость водителя.

Тому, видно, надоело вдыхать пары перегара, источаемые двумя небритыми барбосами, и он безразлично махнул рукой.

Вскоре уже ехали. Верховцев любовался красотами, открывавшимися из окна, но, к сожалению, скоро стемнело. Водитель притушил в салоне свет. Народу в троллейбусе было немного, кое-кто уже кемарил. Аркаша с Грифом пристроились где-то сзади и втихаря, возможно, чтоб не видел водитель, потягивали пивко, купленное, видать, на сэкономленные деньги. Верховцев откинулся на спинку сиденья и тоже прикрыл глаза. В его воображении возникло море, великолепное море с водой изумрудного оттенка. Впрочем, и наяву это море было не так уж далеко — до конечного пункта их маршрута оставалось совсем немного.

2

Константин, давний приятель Джексона, встретил их радушно, как встречают дорогих гостей. Это был невысокий подтянутый молодой мужчина, примерно одних лет с Верховцевым. В его манере держаться и двигаться чувствовалась военная выправка, что, впрочем, потом и подтвердилось — хозяин квартиры в недавнем прошлом, как оказалось, был морским офицером. Он показал, куда поставить дорожные вещи, потом ознакомил с квартирой.

Гостям была выделена одна из двух комнат с примыкающей к ней лоджией. Себе он оставил комнату побольше, тоже с лоджией, объяснив, что не любит стеснять себя даже при приезде дорогих гостей. Уютная квартирка пришлась гостям по вкусу, и они принялись разбирать свои вещи. Хозяин тем временем отправился на кухню «метать на стол харчи», как он выразился.

Верховцев в предвкушении отдыха стал набирать воду в ванну. Напор был слаб и, пока она лилась тоненькой струйкой, он пошел в туалет. На дверях «кабинета задумчивости» был наклеен плакат с обнаженной красоткой азиатского типа, под которым аккуратным почерком было начертано: «Посмотри направо», что Олег механически и сделал. Там висел другой плакат, и не менее обаятельная девушка с немыслимыми силиконовыми грудями, с сосками размером с хоккейную шайбу настоятельно советовала посмотреть теперь налево. Восседавший на унитазе частный детектив не смог отказать и этой даме. Девушка на левой стене, лежавшая на золотом песке, взирала на Верховцева как бы с укоризной, и с грустью в глазах просила обернуться назад. Верховцев решил быть последовательным до конца и, повернувшись вполоборота, закрутив шею, как гусь, увидел сзади цветастую шторку во всю стену. Он, не задумываясь, одернул ее. Плакатный красноармеец времен гражданской войны, выставив указательный палец прямо на Олега и строго, по-мужски глядя ему прямо в глаза, требовал ответа по существу: «Ты сюда срать пришел или вертеться!»

Хохма была старая и довольно известная, и тем не менее, его это неожиданно повеселило. Когда он со смешком вышел из туалета, компаньоны посмотрели на него настороженно, но проявить любопытство не решились, и Верховцев подумал про себя, что они наверняка знакомы с ситуацией, когда отливаешь и плачешь, но чтоб сходить «по-большому» и смеяться…

Пока собирался полуночный ужин, Верховцев поподробней познакомился с обстановкой квартиры.

Комната Кости выглядела так, что сразу угадывалось — здесь живет холостой мужчина, которого часто навещают женщины, но надолго их не оставляют, максимум до утра, чтобы подать утренний кофе. Предпочтение отдавалось удобству, но не терпелось беспорядка. Сидеть и валяться было удобно везде: на широком диване, на полу, покрытом какой-то диковинной попоной, в мягких бархатных креслах. Из любой точки валяния можно было смотреть телевизор или дотянуться до магнитофона. Одну стену до самого потолка закрывала стенка с антресолями. За ее стеклами виднелась весьма недешевая посуда, сервизы и небольшая, но со вкусом подобранная библиотека. На одной из полок почему-то рядом стояли два цветных портрета — генсек Брежнев во всем своем орденоносном величии и кинозвезда Бриджит Бардо с томной и обворожительной улыбкой.