Андреа Камиллери - Собака из терракоты
По тону своего начальника Монтальбано почувствовал, что тот относится к этому делу как к развлечению, заполнению досуга, предоставленного комиссару до поры, когда ему позволено будет вернуться к работе над вещами более серьезными.
– Мне удалось узнать еще, как звали его, – сказал он, чтобы отплатить начальнику полиции. Тот подскочил, изумленный и заинтригованный.
– Вы просто великолепны! Расскажите.
Монтальбано рассказал ему все, вплоть до комедии, разыгранной перед Де Доминичисом, и начальник полиции весьма развеселился. Комиссар закончил чем-то вроде объявления о банкротстве: розыски теперь уже не имеют смысла, сказал он, еще и потому, что неизвестно, жив ли Лилло Риццитано.
– Однако, – сказал начальник полиции, немного подумав, – если задаться такой целью, то исчезнуть можно. Сколько нам попадалось случаев, когда люди, казалось бы, исчезали в никуда и затем, совершенно неожиданно, вот они тут? Не хочу цитировать Пиранделло, но хотя бы Шаша. Вы читали книжицу о том, как исчез физик Майорана? [33]
– Разумеется.
– Майорана, я в этом убежден, так же, как в глубине души в этом был убежден и Шаша, захотел исчезнуть и исчез. Это не было самоубийство, он был слишком верующим.
– Я согласен.
– И потом, разве не только что произошел этот случай с римским профессором университета, который вышел утром из дому, и никто его больше не видел? [34] Его разыскивали все – полиция, карабинеры, даже ученики, которые его любили. Он продумал план своего исчезновения, и тот оказался успешным.
– Это правда, – подтвердил Монтальбано.
Потом поразмыслил над тем, о чем они говорили, и бросил взгляд на своего начальника:
– У меня такое впечатление, что вы предлагаете мне продолжать, тогда как в других обстоятельствах упрекнули меня, что я слишком занят этим делом.
– При чем здесь это. Сейчас вы отдыхаете и набираетесь сил, в тот раз, напротив, были на службе. Разница тут очень большая, мне кажется, – ответил начальник полиции.
Монтальбано вернулся домой, пошел бродить из комнаты в комнату. После разговора с проектировщиком он уже совсем было решился послать это дело куда подальше, придя к убеждению, что Риццитано мертвее мертвого. Напротив, начальник полиции его как бы воскресил. Разве первые христиане не говорили «dormitio», «успение», имея в виду смерть? Могло прекраснейшим образом случиться, что Риццитано погрузился в усыпление, как выражались масоны. Хорошо, но если дело обстояло таким образом, нужно было найти способ заставить его вынырнуть из этого глубокого колодца, в котором он таился. Требовалось, однако, что-то из ряда вон выходящее, что наделало бы страшнейшего шуму, чтоб об этом заговорили газеты, телевидение всей Италии. Он должен был произвести фурор. Но как? Нужно было отправить к черту логику и создать феерию.
Было слишком рано, всего одиннадцать, чтоб идти спать. Он растянулся одетый на кровати читать «Пилон».
В минувшую полночь поискам тела Роджера Шумана, воздушного гонщика, упавшего в озеро в субботу во второй половине дня, был положен конец полетом трехместного, с мотором примерно в восемьдесят лошадиных сил, биплана, который ухитрился сделать над водой круг и вернуться, не развалившись на куски, и вдобавок кинуть в озеро венок из цветов, упавший в воду приблизительно в трех четвертях мили от предполагаемого местонахождения тела Шумана…
Оставалось всего несколько строк до окончания романа, но комиссар привстал на кровати с дикими глазами.
«Это сумасшествие, – сказал он себе, – но я это сделаю».
– Дома синьора Ингрид? Я знаю, что поздно, но мне нужно с ней поговорить.
– Синьора нет дома. Ты говорить, я писать.
Семейство Кардамоне страдало этой склонностью искать себе горничных в таких экзотических местах, куда даже Тристан-да-Кунья не отважился забраться. [35]
– Манау тупапау, – сказал комиссар.
– Нет понимать.
Раз горничная не поняла названия картины Гогена, значит она вела свое происхождение не из Полинезии или ее окрестностей.
– Ты быть готова писать? Синьора Ингрид звонить синьор Монтальбано, когда вернуться домой.
Ингрид приехала в Маринеллу уже после двух ночи, в вечернем платье, разрез до самого зада. Она не выразила никакого удивления по поводу просьбы комиссара увидеться немедленно.
– Извини, но мне не хотелось терять время, чтобы переодеваться. Я была на одном банкете, скука страшная.
– Что с тобой? Что-то ты мне не нравишься. Это только потому, что ты скучала на банкете?
– Нет, ты угадал. Мой свекор опять начал ко мне приставать. Вчера утром ворвался ко мне в комнату, пока я была еще в постели. Хотел отыметь меня прямо там. Удалось уговорить его, чтоб он ушел, я угрожала, что начну кричать.
– Значит, нужно принимать меры, – сказал, улыбаясь, комиссар.
– И какие?
– Мы ему дадим еще одну лошадиную дозу.
Под вопросительным взглядом Ингрид он отпер ящик письменного стола, закрытый на ключ, вытащил конверт и протянул ей. Ингрид при виде фотографий, которые запечатлели ее в момент, когда на ней возился свекор, сначала побелела, а потом покраснела.
– Это ты снимал?
Монтальбано смекнул, если б сказать ей, что это была одна женщина, не исключено, что Ингрид его бы зарезала.
– Да, я.
Хорошая шведкина оплеуха эхом отдалась у него в голове, но он этого ожидал.
– Я уже послал три твоему свекру, он перепугался и на некоторое время оставил тебя в покое. Теперь я ему пошлю еще три.
Ингрид прянула, ее тело прижалось к телу Монтальбано, губы приоткрыли его губы, язык принялся ласкать его язык. Монтальбано чувствовал, что колени у него начинают подгибаться – к счастью, Ингрид отстранилась.
«Спокойно, спокойно, – сказал он себе, – все уже кончилось. Это просто благодарность».
На обороте фотографий, выбранных самой Ингрид, Монтальбано написал: «ПОДАВАЙ В ОТСТАВКУ, А НЕ ТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЯ ПОКАЖУТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».
– Остальные я буду держать здесь, – сказал комиссар. – Дай мне знать, когда они тебе понадобятся.
– Надеюсь, что нескоро.
– Завтра с утра я ему их отправлю и в придачу устрою такой анонимный звонок, что его инфаркт хватит. Теперь послушай меня, я тебе должен рассказать одну длинную историю. И когда закончу, попрошу тебя мне помочь.
Он поднялся ни свет ни заря, потому что, когда Ингрид ушла, ему не удалось сомкнуть глаз. Он глянул на себя в зеркало – физиономия у него была помятая, может даже хуже, чем когда его ранили. Он должен был идти в больницу провериться, состояние его нашли превосходным, из пяти лекарств, которые ему раньше прописали, оставили только одно. Потом он пошел в сберегательную кассу Монтелузы, где держал те небольшие деньги, которые ему удавалось откладывать, и попросил, чтобы директор его принял лично.
– Мне нужны десять миллионов.
– Они у вас на книжке или вы просите ссуду?
– На книжке.
– И тогда, простите, в чем проблема?
– Проблема в том, что речь идет о служебной операции, которую я хочу провести на свои средства, чтобы не рисковать государственными деньгами. Если я теперь пойду в кассу и попрошу десять миллионов в купюрах по сто тысяч, это может вызвать подозрения, поэтому я прошу вас помочь мне.
Войдя в положение и гордясь тем, что принимает участие в полицейской операции, директор вылез из кожи вон.
Ингрид притормозила машину рядом с комиссаровой, прямо под указателем, который сразу по выезде из Монтелузы показывал направление на Палермо. Монтальбано передал ей конверт, раздувшийся от десяти миллионов, она засунула его в сумку наподобие мешка.
– Звони мне домой, как только все устроишь. И не попадись грабителям, я тебя умоляю.
Она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй кончиками пальцев и уехала.
В Вигате он запасся сигаретами. Выходя из табачной лавки, Монтальбано увидел большую афишу – черные буквы на зеленом фоне, клей не успел еще высохнуть. Она приглашала всех жителей присутствовать на больших мотогонках, которые должны были состояться в воскресенье в пятнадцать часов в местности под названием «Равнина Крастичеддру».
О таком совпадении комиссар даже не мечтал. Можно было побиться об заклад, что лабиринт проникся к нему сочувствием и открывает ему другой путь.
Глава двадцать четвертая
«Равнине Крастичеддру», которая тянулась, начиная от выступа скалы, даже и во сне не снилось претендовать на это имя: впадины, кочки, болота делали из нее идеальное место для гонок по пересеченной местности. День выдался прямо-таки летним, и зрители не стали дожидаться трех часов пополудни, чтобы отправиться на равнину, наоборот, пришли туда с самого утра, с дедушками-бабушками, детишками – помладше и постарше, намереваясь получить удовольствие, скорее даже не от кросса, а от возможности выбраться на природу.
Утром комиссар позвонил Николо Дзито.
