Деон Мейер - Семь дней
— У нее на платье были карманы?
— Нет. Но рука… Помнишь фотографии с места преступления? Ее рука лежала ладонью наружу, вот так, — показал Купидон.
— Мы считаем, — сказал Уолли, специалист по брызгам, — либо он хотел убедиться, что она умерла, либо она действительно что-то держала в руке. А он, должно быть, положил орудие убийства на пол или оперся о него. А потом, когда снова его поднял, заметил, что с него натекла кровь. Тогда он замыл пол тряпкой, а тряпку постирал в раковине на кухне. А потом там же вымыл и само орудие убийства. Тогда становится понятно, почему в раковине крови больше, чем на полу.
— Вуаля! — воскликнул Купидон.
— Погодите, — сказал Гриссел, по-прежнему силясь все себе представить. — После того как он ее заколол, он положил орудие…
— Ну да, да! — подтвердил Купидон.
— Сделал еще что-то, а когда снова поднял орудие, заметил, что пол запачкался.
— Ну да, в общих чертах, — кивнул Купидон. — И подумал: нет, так не годится, это меня выдаст.
— И пошел искать тряпку. Здесь. На кухне…
— В шкафчике под раковиной, — уточнил Рабиновиц. — Там у нее лежало все, что нужно для уборки. Мы забираем дверцу в лабораторию. И пластиковый пакет, в котором лежали тряпки.
— Эти ребята — настоящие маги и волшебники, старина! Они умеют находить скрытые отпечатки!
Гриссел покачал головой:
— Убийца не дурак. Он тщательно вытер ручку двери… Но может быть, нам повезет. — Он ненадолго задумался и добавил: — Когда убийца сделал свое черное дело, тряпку он забрал с собой. И орудие убийства тоже.
— Да, наверное.
— Но что он хотел отобрать у нее? — Бенни покосился на влажное пятно от люминола.
— Вопрос в том, что у нее было, — сказал Купидон.
Он зашел за сэндвичем и газировкой в продуктовый отдел «Вулвортс» на Милл-стрит, потом поехал к себе домой. Ему хотелось немного подумать в тишине и покое.
Он поел в своей кухне за высокой стойкой, стараясь привести в порядок мысли.
Вчерашний разговор с Алексой… Она говорила о том, что мужчины-африканеры утратили власть, а женщины стараются скомпенсировать нарушенное равновесие… Мысли путались, набегали одна на другую. Жалко, что он не очень внимательно ее слушал. Потом Бенни испугался, что слишком привязывается к Алексе. Все равно у них ничего не получится. Трудность в том, что он плохо разбирается во всей этой философии. Да и неохота ему разбираться. Он не хочет думать о «волнующих и ярких образах», он не понимает, что такое люди — «информационные каналы». Более того, подобные рассуждения он считает полным бредом. Он двадцать шесть лет прослужил в полиции и считал, что люди по сути остались точно такими же, как были, когда он только начинал. Они крадут и убивают по тем же причинам. И африканеры, и англичане. И белые, и черные, и коричневые. Бенни подозревал, что уже несколько сотен лет дело обстоит именно так. Наверняка среди женщин всегда находились такие, которые жаждали оказаться в центре всеобщего внимания. Опыт свидетельствовал о том, что все преступления по-прежнему можно разобрать, руководствуясь старой криминалистической триадой: преступный замысел, биография преступника и благоприятное стечение обстоятельств. И в новой Южной Африке ничего не изменилось. Людей не меняют ни «Фейсбук», ни «Твиттер», ни «ЛинктИн» и прочая дребедень, как бы она ни называлась, пусть по ней все и сходят с ума.
Бенни понимал, что голова у Алексы устроена совершенно по-другому. Она живет в ином мире. Артистка, творческая личность, она и думает не так, как он. И все же ему надо быть с ней до конца откровенным. Поэтому рано или поздно он поделится с Алекс своими мыслями. Он не может позорить ее при ее друзьях и лгать насчет того, какой он.
Конечно, рассказав ей все, он ее потеряет. Но уж лучше так. Потому что перед его глазами все чаще вставало лицо Виллема Слута, отца Ханнеке Слут. На снимках он выглядел таким… покорным судьбе. Бенни решил, что этот человек смирился с тем, что проиграл, не оправдал ожиданий жены. Бенни не хотелось, чтобы так же относились и к нему. В его жизни и без того хватает неприятностей. Он надеялся, что ему все же удалось сохранить остатки достоинства. Не случайно же Карла гордится им и рассказывает друзьям, что ее отец ведет дело Слут.
Он сыщик. И плевать, что почти все его сограждане смотрят на сыщиков сверху вниз. Его недолюбливают люди вроде Эгана Роха и Ханнеса Прёйса. Прёйс вначале пробовал возмущаться: мол, он не потерпит, чтобы ему угрожал какой-то капитан. Наверное, и сама Ханнеке Слут, будь она жива, отнеслась бы к нему точно так же. Бенни часто встречал похожих на нее молодых женщин. Например, в торговом центре «Гарденз». Красивые, богатые, умудренные опытом, холеные, разодетые в пух и прах… Когда он, плохо одетый, плохо подстриженный, с обрюзглым лицом, попадал в их поле зрения, они отворачивались. Таких, как он, эти красотки предпочитали не замечать. Да и Алекса обратила на него внимание только потому, что у них общая слабость… Она пока и не догадывается, насколько лучше его.
В мире сплошные иерархии, группировки и классы. В основном все делятся на имущих и неимущих. Слут принадлежала к первым. И, как все они, хотела чего-то большего. Денег, влияния, власти. Больше всего на свете она боялась вернуться в тот круг, к которому принадлежали ее родители. Ей не хотелось снова бороться за существование. И пусть Анни де Вал и Алекса говорят что хотят, Бенни считал: Слут увеличила себе грудь из тех же побуждений. Ей хотелось увеличить разрыв между собой и своим полунищим детством. Он не знал, как все это правильно сформулировать. Он лишь догадывался, что Слут хотелось продемонстрировать свой новый статус. Увеличить себе грудь могут не все женщины, а только те, кто принадлежат к определенному классу, и право смотреть на нее имели только мужчины из того же класса. Из класса богатых. Богачи постепенно все больше отделяются от остальных своих сограждан. Бенни невольно вспомнил Генри ван Эдена, который жил за высоким забором и наслаждался ездой на «ламборгини» стоимостью два миллиона рандов.
Слут так старалась получше подготовить сделку, потому что, в случае благоприятного исхода, перед ней открывались двери в новую жизнь. У нее был замысел, она все продумала заранее. Наверное, она рассчитывала, что ее повысят. Если же руководство не оценит ее по достоинству — не беда, она откроет собственное дело. Станет крупным игроком, организатором сделок. Хотя вчера он ничего не ответил Алексе, в глубине души он считал, что страстное желание Слут выдвинуться в общем ни для кого не представляло угрозы. В самом худшем случае ее бы просто уволили из «Силберстейн Ламарк», но это вряд ли… Скорее всего, руководство пошло бы ей навстречу.
Он вспомнил, что сказал Купидон: «Вопрос в том, что у нее было».
Это меняло все. До сих пор они ломали голову над вопросом «Что она сделала?». Теперь придется выяснить, «что у нее было».
Впервые с начала следствия дело начало приобретать какой-то смысл. Можно исключить фактор случайности: убийца получил основания для того, чтобы прийти к ней, мотив для того, чтобы взять с собой большое колющее орудие. Существенный мотив: кража. Кража не в общепринятом смысле слова. Ему не нужны были ни мобильник, ни ноутбук. Слут владела чем-то, обладающим для убийцы огромной ценностью. Для убийцы, которого она знала и которого впустила в свою квартиру.
Возможно, она собиралась с ним поторговаться.
Все это казалось логичным, когда Гриссел размышлял о Ханнеке Слут. Все увязывалось с ее планами, биографией и возможностями. Именно поэтому он, сам того не сознавая, утром поехал к Роху. Ему хотелось больше узнать про то, каким человеком была Ханнеке. Поэтому же Бенни договорился сегодня встретиться с двумя ее лучшими подругами. И с ее коллегами, которые вместе с Ханнеке обеспечивали юридическое сопровождение важной сделки.
35
В десять минут второго он постучал в кабинет профессора Пейджела на медицинском факультете Стелленбошского университета, рядом с больницей Тайгерберг.
— Войдите! — крикнул из-за двери знакомый певучий голос.
Гриссел улыбнулся, увидев длинное, аристократическое лицо профессора. Пейджел, как всегда броско одетый, сидел за письменным столом. Загорелый, подтянутый, он выглядел значительно моложе своих пятидесяти девяти.
— Никита! — радостно воскликнул патологоанатом. Пейджел называл его Никитой вот уже тринадцать лет. При первом знакомстве, едва бросив взгляд на Гриссела, он объявил, что тот напоминает ему молодого Хрущева.
— Добрый день, профессор!
— Входите, садитесь. Рассказывайте, как у вас прошел вечер с богатыми и знаменитыми?
Гриссел совсем забыл, что сам просил у Пейджела совета перед той ужасной вечеринкой.
— Ах, профессор! — Он покачал головой. — Не слишком.
