Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура
В облике секретарши и любовницы Чибисова его поразили в первую очередь туфли и духи. Духи были горьковато-пряными, очень нежными. Они окутывали эту рыжеволосую, гибкую, чем-то неуловимо напоминавшую лисицу женщину, дразнящим флером.
Туфли — точнее, модные, открытые босоножки стиля милитари на высокой итальянской платформе и с перекрещенными на икрах ремнями — были чем-то похожи на театральные котурны. Казалось, они утяжеляют стройные загорелые ноги, мешая движениям. Но это было только с виду — походка Кустанаевой была легкой и стремительной, а грубая внешне, а на деле мягчайшая тосканская кожа ремешков лишний раз подчеркивала изящество женской щиколотки и безупречность подъема.
В остальном облике Кустанаевой, одетой стильно и неброско, каждая деталь оттеняла ее женственность.и хрупкость, чувственное сочетание матово-золотистой от загара кожи и рыжих волос.
Увидеть такую великолепную женщину здесь, среди всего этого земледелия и скотоводства, хлеборобства и огородничества, среди доносящихся с окрестных полей и лугов, не истребимых никакими японскими кондиционерами густых, животных ароматов навоза, азотно-калийных удобрений и перебродившего силоса, было почти так же удивительно, как узреть залетевшую в курятник жар-птицу.
— Вы к Михаилу Петровичу по какому вопросу? — приветливо и одновременно тревожно осведомилась Кустанаева у порядком смутившегося Колосова и спросила Трубникова: — Николай Христофорович, что-то опять случилось?
— Нет-нет, ничего, мы просто поговорить, — ответил Трубников тоже смущенно. — Это вот начальник нашего…
Но Никита представился жар-птице сам, лично. Кустанаева окинула его взглядом с ног до головы, улыбнулась и мягко попросила немного подождать — у Чибисова люди.
Она пригласила их в приемную. Евроремонт здесь достиг своего апогея. В декоре преобладали Спокойные оливковые тона, что в сочетании с дорогой светлой мебелью, модными светильниками и кричащими панно на стенах в стиле Энди Уорхола придавало приемной совершенно необычный для аграрно-управленчеекой конторы гламурный вид. Сама Кустанаева смотрелась на фоне всей этой изысканно деловой обстановки очень органично, словно бы и краски и мебель специально были подобраны под цвет ее глаз и волос.
Никита всегда чувствовал себя в присутствии красивых; зрелых женщин немного скованно. Участковый Трубников тоже был Явно не в своей стихии — бросал на Куетанаеву, небрежно изогнувшуюся над монитором компьютера, хмурые взгляды и все пытался спрятать свои длинные журавлиные ноги в пыльных сапогах под стол.
Однако затянувшееся молчание он все же нарушил первым, Спросил Кустанаеву, как Полина.
— Ничего, лучше, — ответила Кустанаева.
— Она уже из дома выходит, — сказал Трубников. — Одна. Гуляет везде. Вообще-то это… не годится это, Елизавета Максимовна. После того, что произошло, это, знаете ли, того… снова чревато…
— Николай Христофорович, скажите это сами Михаилу Петровичу, — живо отреагировала Кустанаева. — Я с вами абсолютно согласна. Но я же не могу приставить няньку к… вдове. Правда? Полина совершеннолетняя и сама распоряжается собой. И не то что меня, отца родного сейчас слушает мало.
— А раньше, до свадьбы, до этого происшествия у Полины с отцом был хороший контакт? — спросил Никита.
Кустанаева покосилась на Трубникова.
— Я вам отвечу честно: в последнее время перед замужеством Полина и Михаил Петрович утратили ту душевную близость, что связывала их раньше, — произнесла она, тщательно подбирая слова.
— Отчего же это произошло? — спросил Никита.
— Оттого, что я переехала жить к Михаилу Петровичу. Официально мы наш брак еще не регистрировали, но… Полина не могла простить отцу, что после смерти матери он… — Кустанаева вздохнула, — полюбил меня. Да что я вам говорю — все это, всю нашу домашнюю эпопею Николай Христофорович отлично знает. Все здесь знают.
— Вам, наверное, нелегко здесь? — спросил Никита. — Вы ведь москвичка, да?
— Коренная москвичка. И раньше не только в деревне никогда не жила, но и дачи даже не имела, — Кустанаева улыбнулась. — Но кому сейчас легко? Поневоле надо приспосабливаться к обстоятельствам.
— Да, приспосабливаться надо, — согласился Никита. — Я должен вас спросить — вы в курсе всех дел фирмы… Скажите, вот это убийство Артема Хвощева, на ваш собственный взгляд, что это — нелепая трагическая случайность или все же не случайность, а в какой-то мере хорошо рассчитанный удар по его отцу? Удар по его тестю — Чибисову?
— О, я много думала об этом, — лицо Кустанаевой выражало живейший интерес к беседе. —Я думала: может, все это как-то завязано с нашим бизнесом, с давним успешным партнерством отца Артема и Михаила Петровича? Может быть, кто-то хотел помешать этому семейно-деловому альянсу, но… Простите, но я пришла к выводу, что все это просто несерьезно. Честное слово. И потом, какой там альянс? Тоже мне слияние нефтяных компаний! Наш бизнес, на первый взгляд довольно стабильный, на самом деле очень и очень средний. В сельском хозяйстве бешеных денег вообще заработать нельзя. Да, у нас сейчас есть кое-какая прибыль, но это все в масштабах Славянолужья, области, по сравнению с другими компаниями — мы так, где-то среди прочих. И потом, если бы дело было в коммерческой подоплеке, должны были быть какие-то угрозы, наезды, конфликты, пересечения интересов. Но ничего этого не было — мне ли не знать!
— Даже не верится, словно и не на земле вы хозяйствуете, а на луне, — усмехнулся Никита.
— Я вас уверяю. Спросите Чибисова — он ответит то же самое. Лет семь-восемь назад ему действительно остро досаждали какие-то рэкетиры. Но с ними было покончено, кажется, при помощи вашей же милиции. Вы говорите, что это мог быть чей-то удар по Хвощеву. Но вы, наверное, уже в курсе — Хвощев очень серьезно болен, прикован к постели. И надежд на то, что он вскоре поправится, к нашей печали, нет никаких. Даже если ему станет лучше, он все равно останется инвалидом, неспособным фактически управлять своим производством. Кому может мешать инвалид?
— А кто же сейчас управляет его спиртзаводом? — поинтересовался Никита.
— Непосредственное руководство самим производством спирта и ликероводочных изделий осуществляется менеджером и главным технологом. Но все основные вопросы финансового плана, подпись документов, заключение договоров и контрактов — все это сейчас в ведении Михаила Петровича. Хвощев передал ему управление, потому что сам он это делать сейчас не в состоянии, а завод ждать не может.
— А почему он не передал дела сыну?
— Артему было всего двадцать Лет. Передать все ему — означало погубить завод. Даже если бы он каждый свой шаг обсуждал с отцом, для того, чтобы руководить делами непосредственно на заводе, у него не было ни способностей, ни знаний, ни опыта, ни… честно говоря, и желания.
— Понятно, — Никита кивнул. — Желание у него было: одно — жениться поскорее. Но все-таки наследником своего отца он был?
— Конечно. И даже больше вам скажу: после той ужасной авиакатастрофы в марте, — Кустанаева покачала головой, — вначале вообще было очень мало надежды, что Хвощев выживет. И Артем — я говорила с ним и поэтому сужу не понаслышке — был готов ко всему. В том числе и к тому, чтобы хотя бы формально возглавить семейное дело.
— А скажите, пожалуйста… вот эта свадьба, этот брак… — Никита прищурился, — он не был как-то форсирован в связи с этими обстоятельствами?
— Кем форсирован? — Кустанаева удивленно выпрямилась в кресле.
— Чибисовым. Ситуация-то, согласитесь, сложная, двусмысленная: Хвощев при смерти, делами управляет сам Чибисов при неопытном юном наследнике. Женитьба Артема на Полине смягчила бы все противоречия, ввела, так сказать, дела в семейное русло.
— Да не было никаких противоречий! — Кустанаева пожала плечами, бросив взгляд на обитые коричневой кожей двери кабинета Чибисова. — Да, возможно, Михаил Петрович и Антон Анатольевич и обсуждали этот брак в этом плане, но… Да мало ли что они там между собой обсуждали? Артем был сам по себе и отца тоже не очень слушал. А к Полисе — это я говорю вам прямо — его влек совсем не расчет. Он любил ее так, как любят все юноши в свои двадцать — пылко, немножко, конечно, эгоистично, но чисто. Поймите, здесь все вдруг так совпало в одночасье, и не было никаких противоречий и Меркантильных расчетов. Мы просто все очень радовались, что они наконец поженятся.
— И вы тоже радовались? — спросил Никита прямо, вспоминая свежую информацию Кати о Кустанаевой, Павловском и Полине.
— И я тоже. Для меня это был выход из трудной ситуации, не буду скрывать, — Кустанаева отвечала с легким вызовом и такой подкупающей откровенностью, что Никиту это одновременно и удивляло, и настораживало. — Полина всегда была против нашего брака с Михаилом Петровичем. И она не слишком меня любит. В случае ее замужества мне было бы проще устраивать собственную личную жизнь.
