Владимир Полудняков - Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
Сержант закурил папиросу и когда зажег спичку, заметил, как брезгливо поморщилась Левантовская. Она достала из сумочки коробку сигарет «Друг» с изображением овчарки на крышке, извлекла из нее сигарету с золотым ободком и потянулась к зажженной им спичке. Он почувствовал запах нежных духов. Заметил, что пальцы женщины чуть-чуть дрожали. Пододвинув к ней пепельницу, спросил, улыбнувшись:
— Побеседуем, Анна Гавриловна?
Левантовская, наклонив голову, кокетливо прищурила глаза:
— А что вас интересует?
— Ваше заявление в Городской комитет партии. Подтверждаете ли вы его?
С нее сразу слетел налет кокетства и легкого пренебрежения к сержанту — простоватому, провинциальному парню с румянцем во всю щеку. Услышав холодный тон следователя, она сразу выпрямилась на стуле, напряглась.
— Да, подтверждаю. Мой муж и его близкий приятель Черкасов — враги народа. Я, как кандидат в члены ВКП(б), считала и сейчас считаю своим долгом сообщить об этом партии, членами которой они являются.
— На основании каких данных вы пришли к выводу о том, что они враги народа?
— Как я указала в своем заявлении, Богданов и Черкасов, формально являясь членами ВКП(б), в действительности осуждают политику нашей партии, злобно критикуют советское правительство, высказывают недовольство нашими вождями.
Голос Лаптева становился все суше, все официальнее, сержант входил в привычное русло допроса. Левантовская это почувствовала и также коротко и конкретно отвечала на вопросы.
Левантовская показала, что Богданов и Черкасов довольно часто, либо на квартире Черкасова либо у нее дома, обсуждали внутреннее и внешнее положение Советского Союза, причем в духе, враждебном социалистическому строю и политике партии. Например, в начале 1939 года, после издания закона о запрещении абортов, Богданов, ссылаясь на, якобы, плохое материальное положение рабочего класса в СССР, говорил: «Прежде, чем запрещать аборты, нужно материально обеспечить рабочий класс». После постановления правительства о поднятии трудовой дисциплины и о сокращении срока дородовых отпусков муж сказал: «Ни в одной стране мира нет таких кабальных законов, как у нас. Это постановление озлобит и настроит рабочий класс против руководства».
Черкасов, в присутствии Богданова, говорил, что не только служащим, но и мужикам стало нелегко. Им опять увеличили налоги. Говорят, все дешевеет, а с мужика все высасывают и высасывают, не давая возможности иметь хоть какую-то прибыль. В январе 1940 года долго беседовали на различные политические темы. В этой беседе Черкасов возмущался и был недоволен тем, что массы и общественность проявляют большое уважение и любовь к своим вождям. Оба они восхваляли Троцкого и Зиновьева.
— Гражданка Левантовская, — строго спросил Лаптев, — а вы, как кандидат в члены партии, пытались возразить их клеветническим измышлениям?
— Да, пыталась, — уверенно, твердо ответила Левантовская, — но муж и его приятель стали мне доказывать, что я ничего не знаю в действительности, что все мои знания основаны на переделанной истории.
— Какой характер носили высказывания Богданова и Черкасова по вопросам внешней политики Советского Союза и военной мощи СССР?
Левантовская красивым движением стряхнула пепел сигареты, на минуту задумалась и ответила:
— В этих вопросах они извращали и критиковали нашу политику.
— Например?
— Ну, например, Богданов говорил: «Мы заявляли, что мы против фашистов, а на деле спелись с Гитлером». Он и Черкасов всегда стояли на пораженческих позициях. Приписывали Красной Армии слабость и неоснащенность, восхищаясь в то же время германской армией.
Лаптев, скрипя пером, тщательно записывал вопросы и ответы.
Левантовская успокоилась, мужским движением придавила сигарету и внимательно следила, как сержант выводит строчку за строчкой.
— Следующий вопрос. Какие еще примеры антисоветских и антипартийных выступлений Богданова и Черкасова вы можете привести?
— Еще в ноябре 1938 года в беседе с Черкасовым Богданов в моем присутствии проклинал день своего вступления в партию. Он сказал так: «Если бы можно было уйти из партии, я ушел бы, да ведь этого нельзя сделать, попробуй уйди!» Черкасов был с этими словами солидарен.
Лаптев спросил, кто еще кроме Левантовской слышал такие антисоветские выступления Богданова и Черкасова, на что та с готовностью сообщила, что слышал ее отец, Левантовский Гаврила Васильевич, сотрудник проектного института Наркомсудпрома, и ее брат, Левантовский Леонид Гаврилович, студент института водного транспорта.
А ведь она тянет мужа на статью 58–10, подумал опер: если даже половина того, что Левантовская здесь показала, подтвердится, пять лет Богданову обеспечено. Несмотря на молодой возраст и невысокое звание, Лаптев обладал опытом дознания и расследования, разбирался в людях, умел к каждому найти ключик и нередко раскрывал преступления. Когда ему передали заявление Левантовской, следователь, младший лейтенант Губарев, небрежно махнул рукой:
— Очередная кляуза жены, желающей избавиться от мужа.
Так поначалу решил и Лаптев. Увидев интересную молодую женщину, он подумал, что эта версия наивернейшая: отделаться от постылого муженька. Но еще один соучастник контрреволюционной пропаганды и свидетели придавали этой истории определенную окраску, что наводило на мысль о правдивости показаний Левантовской. Лаптев поинтересовался:
— А в каких отношениях вы с мужем?
Она негодующе фыркнула:
— Вы думаете, что я вру? Я, как коммунист, — тут она поправилась, — как кандидат, выполняю свой долг. А с Богдановым, — назвала она мужа по фамилии, — отношения нормальные. Он, конечно, попивает, бывает — погуливает.
— От такой эффектной женщины? — изумился Лаптев.
— Так мужикам все новенького хочется, — Левантовская покраснела, самолюбие ее было задето словами сержанта, — отец, мудрый человек, говорил, не пара он тебе. Да молодая была, дурочка, на пятнадцать лет моложе. Папа настаивает, чтобы муж ушел от нас, а я такой цели не имею.
— А с отцом, братом вашим какие отношения у Богданова?
— Плохие. Даже дрались они из-за меня, — женщина нервно затеребила сумочку, никак не могла открыть замочек, наконец щелкнула им, выхватила сигарету, нервно размяла ее.
Лаптев протянул спичку и снова ощутил легкий запах духов, увидел открывшуюся в наклоне ложбинку груди.
— Продолжим, — слегка осипшим голосом сказал он.
— Устала я, — капризно изогнув губы, тягуче протянула Левантовская, глядя прямо в глаза Лаптеву.
— Вы не в гостях у нас, — сурово произнес сержант, и она испуганно замолчала, — впрочем, на сегодня, действительно, хватит. Ваша откровенность принесла пользу следствию. О нашей беседе никто не должен знать, особенно Богданов.
Женщина угодливо закивала головой, встала, собираясь уходить.
— Анна Гавриловна, — остановил ее Лаптев, — завтра, в десять ноль-ноль, ко мне пусть явятся ваши отец и брат. Надо ли им звонить по этому поводу?
— Нет, нет, они придут и так, я передам.
После этого допроса у Лаптева появилась уверенность в том, что Богданов и Черкасов опасны и их следует изолировать. Сейчас особенно, когда в преддверии войны в Европе и внутри страны все так обострено. Когда враги народа и государства только ждут удобного момента, чтобы внести сумятицу, подогреть панику и, что еще тревожней, оказать помощь фашизму, бдительность должна быть высочайшей.
С допросом свидетелей на следующий день тоже не было никаких трудностей. Они пришли с явным желанием дать изобличающие показания.
— Левантовский Гаврила Васильевич, 1895 года рождения, член ВКП(б) с 1927 года, начальник сектора оформления проектного института Наркомсудпрома. Сообщил, что знает Богданова, как мужа своей дочери, с 1934 года.
Лаптев задал вопрос:
— Какие у вас с ним взаимоотношения?
Левантовский, с брезгливой гримасой на лице, ответил:
— Какое у меня может быть отношение к члену партии, разложившемуся как в быту, так и политически? О пьянстве, наверное, рассказала дочка.
На вопрос, в чем проявляется его политическое разложение, Левантовский недоуменно вскинул брови: «Ну как же! Он же член партии с 1919 года, а сравнивая социалистический строй с дореволюционным, не раз отдавал предпочтение царскому режиму. Помню, как-то Богданов говорил: „У нас оплата труда поставлена неправильно. Вот я — инженер, специалист, а получаю меньше, чем какой-то начальник спецотдела, необразованный дурак. Мой отец, говорил он, был грузчиком в старое время, работал шесть месяцев в году, имел большую семью и жил без нужды, а я вот инженер, жена моя инженер, а ходим разутые, ничего не в состоянии купить“. Богданов часто брюзжал; в прошлом году, кажется, он высказался так: „Все были бы довольны существующей властью, если бы не потребитель искал товар, а продавец покупателя, причем обслуживание было бы культурное, а не то, что у нас, все озверели, как собаки. А эти мелочи вызывают массовое недовольство“. А сколько раз он ворчал по поводу займов, налогов, других государственных мероприятий…»