Виктория Платова - Купель дьявола
Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таково было пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки в газеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсем нерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было (открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровенным надругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчур легкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась на нейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белая клетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.
Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.
— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.
— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?
— Да. Это касается картины.
— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от меня?
— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно случайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я не могу принять ее.
— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…
— Я понимаю ваши чувства, — осторожно сказала я.
— Вы? — она засмеялась сухим безжизненным смехом, подозрительно смахивающим на клекот птицы. — Как вы можете понимать, жалкая продажная девка, охотница до чужого добра!..
— Чужого добра мне не нужно. И поэтому я хочу вернуть картину. Законной владелице.
— Картина останется у вас.
Я не могла взять в толк ту блажь, которая посетила Агнессу. Почему ей так необходимо, чтобы картина обязательно осталась у меня?
— Если вы хотите избавиться от “Всадников”… Вы можете передать ее в дар кому угодно. Эрмитажу, в конце концов. Или голландской стороне, — трепещи, Херри-бой, с тебя причитается за посреднические услуги. — Голландцы проявляют к ней большой интерес, они готовы выложить определенную сумму за ее приобретение. Сюда даже приезжал специалист по творчеству художника…
— Очкарик из твоей банды, — неожиданно выпалила Агнесса. — Такой же беспринципный, как и ты… Явился ко мне, когда Алешу еще не похоронили…
Херри-бой, Херри-бой, ты всегда бежишь впереди поезда!..
Выплеснув ярость в чашку с остатками кофе, Агнесса Львовна немного успокоилась.
— Что я должна сделать, чтобы эта картина навсегда исчезла из моей жизни? И вы вместе с ней?
— Вы настаиваете? — мне до смерти не хотелось воссоединяться с картиной, и я тянула время.
— Настаиваю. Быть может, когда-нибудь она также убьет тебя, как убила моего сына…
Вот оно что! Попытка всучить мне “Всадников” вовсе не блажь, а тонкий психологический расчет обезумевшей от горя женщины. Рафинированная месть диссидентки.
— Вы же материалистка, Агнесса Львовна… Вы должны понимать…
— Алеша никогда не жаловался на сердце. Он был абсолютно здоров. Абсолютно. Я не верю в его сердечный приступ, — она все еще не могла поверить в его смерть.
— Даже не знаю, что вам сказать… Жаик осторожно сжал локоть старухи.
— Все в порядке, милый, — Агнесса взяла себя в руки. — Какие бумаги мне необходимо подписать?..
…Через час я вышла из нотариальной конторы обладательницей картины. Перспектива оставить “Всадников” у себя мне вовсе не улыбалась, и я решила избавиться от нее при первой же возможности. Нужно позвонить Херри-бою, снова вызвать его сюда и начать подготовку документов к передаче “Всадников”. Это потребует определенных усилий с подключением всевозможных комиссий по культурным и перемещенным ценностям. А если они не увенчаются успехом — что ж, остаются музеи. Даже Эрмитаж почтет за честь иметь в своих фондах Лукаса Устрицу…
Но дозвониться до Херри-боя я так и не смогла. Он проявился сам и теперь вдохновенно сопел в трубку.
— Вы прилетите в Голландию, Катрин?
— Да. Только свяжитесь со своим консульством, чтобы мне быстрее оформили визу. По какой-нибудь линии культурного обмена.
— Конечно. Вы поразитесь тому, что я обнаружил.
— Вас тоже ждет сюрприз, Херри, — великодушно сказала я, хватит держать устричного фанатика в неведении.
— Это касается “Всадников”, Катрин?
— Возможно. — Никакой интриги, никакого флера, я даже рассердилась на Херри-боя.
— Жду вас в Амстердаме, Катрин. И привет, как это есть… charming [22] Лаврентию.
…Десять дней ушло на созвоны и формальности в консульстве. И вот теперь я летела в Амстердам. Картина была помещена в один из банков — так было спокойнее для всех, и для меня, как для новой владелицы, прежде всего. За два часа до отлета мы с Лаврухой сидели на кухне и глазели на крошечный кусок парка за окном. После невыносимо жаркого лета природа как будто спохватилась: сентябрь выдался прохладным.
— Счастливая. Едешь в Голландию, — вздохнул Лавруха.
— Мог бы поехать со мной.
— Не мог, ты же знаешь… У нас с Ванькой халтура. Реставрируем росписи в музыкальной школе, бывшей гимназии. Вроде как кисти незабвенного Рериха Николая Константиновича.
— Разве Рерих когда-нибудь делал росписи в гимназии?
— Я же не сказал, что это конкретно Рерих… Сказал — вроде как… Ну, привет неистовому голландцу. Я там тебе пару бутылок “Балтики” в сумку сунул. Передашь ему. И не вздумай в самолете высосать!
— Ладно тебе…
Уже перед самым выходом из квартиры меня остановил телефонный звонок. Времени было в обрез, но я все же сняла трубку.
— Катька, это я! Дома тебя не застать…
Жека.
Я почувствовала угрызения совести. За две недели мы так и не удосужились съездить к ней. Я не знала даже, в курсе ли она, что Алексей Титов умер в разгар вечеринки, на которую я затащила ее почти силком. Голос Жеки, искаженный помехами, пропадал и появлялся снова: видимо, на линии были неполадки.
— Ты откуда? — спросила я.
— Из дом…..егодня только вернулись…
— А почему такая отвратительная слышимость?.. Алло, ты пропадаешь все время.
— Лавруха-младший уронил телефон… Корпус развалился…
Треск и шипение становились невыносимыми.
— Я сейчас уезжаю, — проорала я. — В Голландию.
— Зачем?
— Приеду — объясню, сейчас просто времени нет. Ты меня на пороге поймала…
— Мне нужно обязательно поговорить с тобой… — голос Жеки снова пропал. — …ажио. Ты слышишь меня — это очень важно… я прочла в газетах… от… арень…
— Что? Говори громче, ни черта не слышу…
— Этот твой парень, он умер?
Сейчас начнется! Жека начнет методично выедать мне плешь за недоносительство. Да и голос у нее какой-то взволнованный. Наверняка раскрыла газетку недельной давности и приняла все близко к сердцу. Прав Лавруха, Жеку, впечатлительную, как попугай-неразлучник, нужно оберегать от всего.
— Почему ты не …оявилась?….ичего мне не сказа…
— Я опаздываю, Жека! — взмолилась я.
— …одожди… Мне …ужно сказать тебе что-то …чень …ажное… Я …идела кое-что, там, на даче… Это ужасн…
— Приеду, поговорим. Крепко це! И крестников тоже крепко це-це! Приеду через неделю, поговорим… Я бросила трубку.
— Жека? — спросил Снегирь, переминающийся с ноги на ногу у дверей.
— Она, родимая. Уже в Питере. А мы просто скоты, совсем ее забросили. Смотайся к ней сегодня, Снегирь.
— Как там она?
— О смерти Титова узнала из газет. Бедные наши головы.
— Причитает?
— Она что-то хотела сказать мне, что-то по поводу той вечеринки, но слышимость просто отвратительная. Твой наглый любимец раскурочил аппарат… И отвези им мой телефон, пусть пока у них будет.
— Сегодня не смогу. Поеду завтра вечером. И давай поживее, а то будешь куковать вблизи Смоленского кладбища вместо дивных каналов Амстердама…
…Во дворе нас ждал новенький “Фольксваген-Пассат” Снегиря. Картина начала приносить свои первые плоды. Пусть бросит в меня камень тот, кому не нравятся иномарки…
* * *Херри-бой нисколько не изменился. Даже родина не пошла ему на пользу. Та же потертая джинсовая рубашка, в которой он проходил весь Питер, те же джинсы, те же ботинки. Он крепко сжал мои руки, но так и не снизошел до дружеского поцелуя в щеку. А я вдруг подумала, что мне бы очень этого хотелось. В моей не такой уж богатой частной коллекции не было еще романа с иностранцем.
— Рад видеть вас, Катрин. Вы не представляете себе, что вас ждет, — Херри-бой все еще держал меня за руки. Интересно, каков он в постели, этот аскет и исследователь творчества Лукаса ван Остреа. И забывает ли он об Устрице хотя бы на секунду?..
— Я тоже рада видеть вас, Херри. У меня для вас есть новости.
— У меня тоже.
— Куда мы едем?
— Ко мне, в Мертвый город Остреа. Это недалеко от Харлингена.
