Виктория Платова - Эшафот забвения

Я села на стул и независимо закинула ногу на ногу. Кравчук остался стоять. Страшно хотелось курить, но сигарет не было, в кармане лежала только пустая пачка с угрожающими иероглифами, теперь придется сменить сигареты – “Житан Блондз” всегда будут напоминать мне о том, что правила игры нужно менять.

– Я тоже думаю, что кое-что произошло, – согласилась с Братны я.

– Нет, – сказал Братны Кравчуку, внимательно разглядывая меня, – она не шантажистка. Профессиональная карманница – да. Неглупая баба с крепкими нервами – да. Но не шантажистка. Я знаю своих людей.

– О чем вы?

– Сегодня я получил странную записку, – спокойно начал Братны, – вернее, не получил даже. Нашел в бумагах, она была написана на обратной стороне факса. Позавчерашний факс из Лодзи, предлагают прочесть курс лекций по режиссуре в киношколе. Точно такую же записку получил наш уважаемый директор. Ты знаешь, что там было написано?

Конечно, я знала, что там было написано. Теперь – знала.

– Догадываюсь. – Я вытащила из кармана сигаретную пачку и, не поднимаясь со стула, бросила ее Братны. Режиссер взял пачку и принялся ее изучать.

– Да, – наконец сказал он, – точно такая же. И точно такой же текст.

Он не отказал себе в удовольствии прочесть записку вслух, по-актерски интонационно выделяя ключевые слова: озвученные хорошо поставленным голосом Братны, фразы показались мне еще более зловещими: “Я ЗНАЮ, ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ. ЗАЧЕМ ВЫ СКРЫЛИ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО?

ЭТО НЕЧЕСТНО. ЭТО НЕ ПО ПРАВИЛАМ. ЕСЛИ БУДЕТЕ МОЛЧАТЬ И ДАЛЬШЕ, ЭТО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ, НО ПРИДЕТСЯ МЕНЯТЬ ПРАВИЛА ИГРЫ”.

Несколько минут мы молчали. Только по лицу Кравчука проскользнула тень досады.

– Что скажете, господа соучастники? – весело спросил Братны, сумасшедший черт, он ничего не боялся.

– Я смотрю, для тебя это все игра. – Кравчука раздражала непонятная веселость Братны, он находил ситуацию гораздо более серьезной.

– Конечно. Так же, как и для человека, который эту записку писал. Посмотри на ситуацию с этой точки зрения: я получаю ее на обратной стороне факса, потому что факсы – это моя гнусная реальность. Ева получает ее на сигаретной пачке, потому что курит только “Житан”… Это ее гнусная реальность… Я прав, Ева?

– Да. Очень любезно с твоей стороны, что ты это заметил.

– И курит, учти, так, что через полгода загнется от рака горла. А знаешь, Ева, в каком виде эти опереточные угрозы дошли до нашего уважаемого директора? Сообрази, и я прибавлю тебе зарплату.

Игра. Почему бы и нет?

Почему бы не принять сторону Братны, я ведь всегда принимаю его сторону… А если бы я была на стороне человека, написавшего записку…

– Пожалуй, тебе все-таки придется увеличить мне жалованье. Я думаю, это было написано на фигурке из бумаги. Оригами, да?

– Браво! – Анджей сделал несколько ленивых хлопков в ладоши, а затем вытащил бумажную птицу:

– Можешь посмотреть. Андрей Юрьевич обнаружил это у себя в машине. Она была прикреплена к ветровому стеклу.

Я взяла фигурку в руки – должно быть, человек, который писал записку, не имел ни малейшего представления об искусстве оригами и обучился этому на скорую руку и специально для этого случая: несколько сгибов были неверными, птицу несколько раз переделывали. Но текст был идентичен тексту на моей сигаретной пачке, та же шариковая ручка, те же печатные буквы, слегка заваливающиеся друг на друга.

– Интересно, кто еще знает о твоем невинном хобби, Большой брат? – насмешливо спросил Анджей у Кравчука – Все. Я же верчу их где ни попадя, раздаю твоим культ-соскам… Привык, успокаивает нервы. – Весь кагэбистский лоск Кравчука куда-то исчез, даже всегда идеально выглядящий галстук сбился в сторону. – Старый дурак.

– Я говорила, что вы зря все это затеяли. Я с самого начала была против.

– Что сделано, то сделано, – заметил Братны. – Теперь поздно давать задний ход. Теперь у меня есть классная актриса. Классная актриса под классную новую идею.

– И шантажист в группе, – заметил Кравчук. – Когда ты сказал, что труп не видел никто, кроме нас троих, ты очень сильно ошибся. Была еще какая-то сволочь… Может, этот твой парень… Почему только я пошел у тебя на поводу?

– Потому что все идут у меня на поводу.

– Но втравливать сюда этого…

Увлекшись обвинениями, Кравчук сказал что-то, не предназначенное для моих ушей, и Братны тотчас же осадил его:

– Послушай, ты же веришь своему телохранителю…

– Это другое.

– Это одно и то же. Закроем тему.

– Самое время закрыть тему… – проворчал Кравчук. – Почему ты делаешь вид, что все нормально?

– Пока ничего страшного не произошло. Легкая дрожь пробежала по моему позвоночнику – “ничего страшного не произошло”, если не считать скрытого от всех убийства женщины. Скрытого от всех. От всех ли?

– В любом случае это мало похоже на шантаж, – продолжил свои рассуждения Братны.

– Почему ты так решил?

– Никаких требований, только легкое порицание за содеянное. Так не шантажируют.

– Откуда ты знаешь, как шантажируют? – Кравчук начал терять терпение – Могу предположить Не забывай – это кино. И ты работаешь в кино.

– Что ты предлагаешь делать?

– Ничего. – Братны снова закачался на кресле. – Ровным счетом ничего. Мы все равно ничего не сможем сделать, даже если бы хотели. И потом – почитай записку внимательно. Он… Человек, который ее написал, он оставляет нам свободу выбора. Смотри! – И Братны прочел нам то, что и без его напоминаний было уже выучено наизусть:

– “ЕСЛИ БУДЕТЕ МОЛЧАТЬ И ДАЛЬШЕ, ЭТО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ, НО ПРИДЕТСЯ МЕНЯТЬ ПРАВИЛА ИГРЫ”. Так что будем ждать. Ничего другого нам не остается.

– Чего мы будем ждать?

– Когда изменятся правила игры. А сейчас я должен снять кино. Чего бы мне это ни стоило. Я должен. Я так этого хочу, что даже зубы забываю чистить по утрам. Сейчас пошел крутой драйв, сейчас я могу все, ты понимаешь? Я должен снять это кино.

– А я должен найти ту сволочь, которая играет у меня на нервах.

– Ничего не получится, Андрюша, – снисходительно сказал Братны.

– Почему?

– Судя по всему, это писал человек, связанный с кино, видишь, как он все обставил… Типичный видеоприемчик – “Я знаю, что вы делали прошлым летом”. А ты – не человек кино.

– Может быть, она – человек кино? – ревниво кивнул в мою сторону Кравчук.

– Может быть. – Братны нравилось сталкивать нас лбами.

– Может быть, записку написал тот, кто убил актрису, – неожиданно сказала я. Еще несколько секунд назад я даже не думала об этом. – Ведь мы до сих не знаем, кто это сделал и почему. Если бы тогда… Если бы тогда мы предали убийство огласке – этих посланий можно было бы избежать.

В комнате повисла тишина.

– Не могу сказать, чтобы эти послания как-то особенно повлияли на мой аппетит. – Братны продолжал демонстрировать абсолютное спокойствие. – Но, зачем человеку, который сделал это, обращать, на себя внимание таким экстравагантным способом? Не сумасшедший же он, в самом деле.

– У тебя в группе полно уродов, – не согласился с режиссером Кравчук, – наркоманы, пьянчуги, воришки со стажем.

– Алкогольная или наркотическая зависимость еще не повод, чтобы пригвождать к креслу ведущих актрис. Я думаю, здесь другие причины. Возможно, личного характера.

– Убийство всегда совершается по причине личного характера. – Кравчука злила беспечность Братны, но он ничего не мог с ней поделать. – У тебя есть версии?

– Да. Скажем так – да. Я думал об этом.

– Но сейчас это неважно. И неопасно, поверьте мне. Я хочу спокойно доснять кино. А насчет того, что записку написал убийца… – он широко улыбнулся мне, – что ж, тем лучше. Круг посвященных уменьшается на одного человека.

– И что мы будем делать теперь? – спросил Кравчук.

– То же, что и раньше. Каждый занимается своим делом. Ты – группой, я – кино, а Ева – актерами. Знаешь, Ева, наш уважаемый директор думал, что эти записки – твоих рук дело. – Братны сдал Кравчука с потрохами.

– А ты?

– Я сказал, что ты поступила бы по-другому. – Он критически оглядел мой затрапезный вид.

– Интересно, как же?

– Ты попросила бы денег. Ты не стала бы писать. Ты просто попросила бы денег за молчание с самого начала, вот и все. Если бы попросила…

– Кассета Ирэн, – сказала я.

– А что – кассета Ирэн? – насторожился Кравчук.

– Она в конечном итоге нашла ее там, где оставляла, – в гримерке. Кто-то взял ее, либо тот, кто совершил убийство, либо тот, кто написал записку. Я очень хорошо запомнила стол в гримерке, когда зашла и увидела тело. В экстремальных ситуациях визуальная память срабатывает, как фотоаппарат. Я помню стаканы, мятые салфетки, но никакой кассеты. А потом кто-то подбросил ее. Тот, кто увел “Пурпурную розу Каира”, был последним, видевшим старуху живой. Или первым, видевшим старуху мертвой. И это может быть именно тот человек, который писал записки…