Михаил Черненок - Иллюзия жизни
– Не липовые баксы?
– Настоящие, – спокойно ответил Валентин.
– И скоко тут?
– Пятьдесят тысяч. Прикончишь поэта – половина твоя. Говори прямо: едешь на дело или нет?
– Давай сегодня нормально похмелимся. Гадом стать, завтра съезжу.
– Мы уже две недели опохмеляемся. Хватит тянуть кота за хвост. Вчера ведь договорились.
– Днем раньше, днем позже – нет разницы. Чо тебе так приспичило?
– Шеф скоро вернется из Австралии, а тут не у шубы рукав. Вчерашним вечером ты решительнее был.
– Когда хорошо выпью, я всегда решительный.
– Выпей еще полстакана и – в путь.
Ширинкин болезненно поморщился:
– Опасно под парами за руль садиться. Если гаишник притормозит, хана будет. Без экспертизы «А ну, дыхни!» поймет, что отнимать права надо. А они липовые. Писмаря уже нету. Другую липу никто мне не сварганит.
– Писмарь, кроме игорного бизнеса, подделкой документов занимался?
– У него в офисе такие ловкие братки были, что могли даже баксы, как настоящие, изготовить. Потому он и башковитого Игоря Золовкина хотел к себе заманить… Чо, правда, Игорева баба на меня зуб точит?
– Правда. Ты к ней на рога не лезь. Забодает.
– Кулак задиристой бабе в нюх! – Максим разом осмелел. Будет рыть землю, хоть и не изнасилую, дак пузом хилячку раздавлю.
– Смотри, чтобы она кишки тебе не выпустила, – подзадорил Сапунцов.
– Эх, Валян, плохо обо мне думаешь… – Ширинкин залпом выпил еще полстакана водки. – Коли невтерпеж «замочить» поэта, вези меня в райцентр.
– Увезу. Только учти, если подведешь, весело не покажется… – с угрозой сказал Сапунцов и убрал со стола в портфель бутылку. – Поедем в твоем джипе.
– Своего «мерса» жалеешь?
– Мой «Мерседес» слишком приметный. И ухабистые райцентровские дороги не для него. Буду ждать у своего гаража. Резину не тяни.
Когда Ширинкин подъехал к гаражу Сапунцова, Валентин был в камуфляжной одежде. По просьбе Максима он положил в багажный ящик джипа початую бутылку «Русского стандарта». По пути купили на закуску батон белого хлеба и копченой колбасы. В дороге Максим несколько раз намеревался приложиться к бутылке, но Сапунцов резко пресек эти попытки. День выдался мрачным. Все небо было затянуто темно-лиловыми грозовыми облаками. На подъезде к райцентру сидевший за рулем Валентин заметил, что кончается бензин.
– В багажнике полная канистра, – сказал Ширинкин. – Давай зальем.
– Она может пригодиться. У окраины райцентра есть бензоколонка. Дотянем до нее и заправимся, – ответил Сапунцов.
До заправки дотянули благополучно. Залив полный бак бензина, Валентин снова сел за руль и показал на двухэтажный кирпичный коттедж на окраинной улице:
– Вон в том дворце живет вдова Игоря Золовкина.
– Клевый домина. Круче, чем у Коновалихи, – удивленно проговорил Максим. – На каком фундаменте построен? Небось, тоже на наркоте?
– Подруга вдовы владеет винным магазином «Три мушкетера». Прошлый год я классно в этом дворце под боком у хозяйки погрелся.
– Вчера вроде слышал, будто поэт – муж той «мушкетерши»…
– Так оно и есть.
– Ну, Валян… – Ширинкин прищурился. – Я не мог докумекать какого перца тебе насыпал Царьков? Оказывается, ты озяб и, чикнув поэта, хочешь опять подкатиться под теплый бок?
– Хочу.
– Чо тогда паутину мне плел?
– Приятно было поговорить с умным человеком.
– Не подковыривай. Я не семи пядей во лбу, но и не баран туполобый.
– Чего докапываешься?
– Правду ищу.
– Зачем она тебе?
– Чтобы знать, за какой грех поднимаю руку на безобидного мужика.
– Не лезь мне в душу. Ты хотя бы раз в жизни влюблялся?
– Еще как!.. Пацаном мороженое безумно любил. Теперь все алкогольные напитки сердечно люблю.
– Не прикалывайся, дубак. Я говорю о женщинах.
– Чо про них попусту базарить. Бабы все продажные.
– По Тате Чибисовой судишь?
– Когда харчи в достатке, Тата деньги не просит. В казино насмотрелся на телок, стреляющих, как пулеметчицы, накрашенными зенками в поисках фраера с толстым кошельком.
– Телки из казино – отбросы общества. Есть настоящие женщины, у которых толстые кошельки свои имеются.
– Дак, ты на чо запал: на настоящую «мушкетершу» или на ее кошелек?
– Кончай, Макс, трепаться! – сердито оборвал Сапунцов. – Слушай, что тебе надо сделать. На улицу Кедровую заезжать не будем. Остановимся поодаль. Ты пойдешь к Царькову и под предлогом переговоров по оптовой закупке книг заманишь поэта в джип. Увезем его в безлюдное место и чихнем.
– Мертвого придется зарывать, а у нас лопаты нет.
– Обольем бензином из канистры и подожжем. По обгорелым костям никакая экспертиза ничего не определит.
– Ошибаешься, Валян. По телеку показывали, как отрытые из земли кости через семьдесят слишком лет эксперты определили, что они царевы.
– Поэт не царь, чтобы носиться с его костями, как с писаной торбой…
Задуманному Сапунцовым плану не суждено было сбыться. Не успели подъехать к Кедровой и на километр, как неожиданно встретилась черная «Тойота», за рулем которой Ширинкин узнал Георгия Царькова. Глянув на предгрозовое небо, Максим удивился:
– Куда он, безумец, в такую непогодь помчал?
– Сядем на хвост – узнаем, – нахмурившись, ответил Сапунцов и повел джип следом за «Тойотой».
Царьков, доехав до окраины райцентра, повернул на щебеночную дорогу, ведущую к показавшемуся впереди кладбищу. Навстречу попались катафалк и автобус с участниками только что состоявшихся похорон. Миновав кладбищенские ворота, «Тойота» остановилась в подлеске возле ограды. Царьков с полиэтиленовым пакетом в руке вылез из машины и торопливо прошел на кладбище. Сапунцов, проехав чуть дальше, тоже свернул в подлесок.
– Чо, Валян, теперь делать? – растерянно спросил Максим.
– Что задумали, то и сделаем, – внезапно охрипнув, медленно проговорил Сапунцов. – Долго поэт на кладбище не задержится. Как гроза загромыхает, он кинется к машине. Здесь его и встретим. Запомни: первый выстрел делаешь в сердце, второй – между ухом и виском.
– А вдруг он спиной ко мне будет?
– Тогда первый раз стреляй под левую лопатку. Труп затолкаем в «Тойоту», устроим костер и оторвемся восвояси.
– Сам не хочешь пострелять?
– Если мне все делать самому, какого черта ты со мной катаешься?
– Понятно, подельнику дают меньший срок, чем убийце.
– О сроках не вякай. Гроза нам на руку. Следы замоет так, что сыщики безнадежно завязнут и в конце концов спишут дело на несчастный случай. «Висяк» им, как кость в горле.
– Бывает, и «висяки» раскалывают.
– Заткнись, Макс!..
Наступило гробовое молчание, как показалось Ширинкину, тянувшееся не меньше часа. Прервалось оно трескучим раскатом грома, от которого Максим испуганно вздрогнул. Начавшийся дождь сразу превратился в ливень. Из джипа не было видно, что делал Царьков на кладбище, но как только он выбежал из кладбищенских ворот, Сапунцов с Ширинкиным разом бросились к «Тойоте». Запнувшись, Валентин выхватил из травы тяжелый обрубок металлической арматуры, а Максим рывком достал из кармана кожаного пиджака «Зауер». Царьков бежал, прикрывая голову пустым полиэтиленовым пакетом. Подбежав к своей машине и увидев направленный ему в грудь пистолет, он остолбенел. Максим изо всей силы нажал пальцем на спусковой крючок, однако вместо выстрела услышал растерянный голос: «Ребята, за что?»…
Ответа на последний в жизни вопрос Царьков не получил. Резким ударом по шее Сапунцов сбил его с ног и, крикнув Максиму: «Тащи канистру!», проворно затолкал обмякшее тело в «Тойоту». Яркое пламя вспыхнуло одновременно с ослепительной молнией. Ошеломленному стремительностью происшедшего Ширинкину даже показалось, что это не Валентин, а грозовой разряд поджег облитую бензином машину. То ли от похмельного синдрома, то ли от нервного перенапряжения навалилась тяжелейшая одышка.
Промокший до нитки Сапунцов погнал джип от кладбища на предельной скорости. Адидасовские штаны Ширинкина тоже было впору выжимать. В растоптанных кроссовках хлюпала вода. Метавшиеся из стороны в сторону по лобовому стеклу щетки едва справлялись с ливневым потоком. Под натужный гул мотора Максим мучительно пытался сообразить, почему не выстрелил «Зауер»?… При въезде в райцентр, чтобы не нарваться на полосатый жезл гаишника за превышение скорости, Валентин сбросил газ. В этот момент Ширинкин наконец вспомнил, что в горячке забыл взвести курок пистолета. Оттого, что по собственной оплошности не стал убийцей, почувствовал успокоение. Всю вину теперь можно было свалить на Сапунцова. Говорить не хотелось. Одышка становилась невыносимой. В надежде «подлечиться», Максим сунул руку в багажный ящик, где лежала початая бутылка «Русского стандарта». Не отрывая взгляда от дороги, Сапунцов грозно рыкнул:
– Не трогай бутылку!
