Татьяна Гармаш-Роффе - Королевский сорняк
…Узнав, что Тоня и Кирилл на данный момент пребывают не вместе, Алексей немедленно попросил Сашу (нежный женский голосок лучше!) дозвониться до Кирилла, напеть ему, что угодно, и любой ценой договориться о встрече.
Ей удалось поймать Кирилла на мобильном. Но втуне журчал нежный голос Александры: Кирилл заявил, что в данный момент никак не может встретиться с кем бы то ни было. Он уезжает в гости за город, где его срочно ждут.
…Николай Сергеевич появился через несколько минут.
– Ваш Кирилл весьма любезно согласился приехать ко мне. Будет здесь, с учетом дороги, через пару часов. Думаю, что общими усилиями мы сумеем разгадать вашу загадку…
Он неловко стоял посреди веранды, явно не зная, что сказать дальше.
– Еще чаю? – наконец произнес он.
– С удовольствием. А вы свой не допили!
Тоня тоже искала предлога, чтобы удержать его на веранде, чувствуя, что иначе он уйдет.
– Верно, – согласился Писатель и, поколебавшись, сел за стол.
Подлил чаю Тоне и себе и принялся молча пить.
– А вы не могли бы… – начала Тоня, стесняясь, – у вас тут, на даче, может, есть… Дать мне почитать какую-нибудь из ваших книг?
– У меня здесь нет. Да и ни к чему вам мои книги читать. Вы – не моя публика. Все равно ничего не поймете.
– Почему? У вас книги такие умные и сложные?
– Они у меня суперсложные. Потому что напиханы глупостями под завязку, – усмехнулся Писатель.
– Глупостями???
Он смотрел на нее с насмешливой улыбкой.
– И вы вот так говорите о своем творчестве? Или вы пошутили?
– Нисколько. Но мне трудно вам объяснить. Вы наверняка любите обычные романы, где хорошо или худо описаны люди, их жизнь и их простые радости. Я же пишу совсем другую литературу.
– Попробуйте все-таки. Вдруг пойму?
– Ладно, рискну… Это даже занятно… Пожалуй, вы сейчас услышите то, чего от меня не слышал ни один человек. Я вас не очень напугал?
– Что вы, вовсе нет, – отважно заверила его Тоня.
– Вот и отлично, – кивнул писатель. – Ну, слушайте. В моих книгах нет людей. Там есть, конечно, персонажи, но они только условные символы. Это общекультурные цитаты, это пародии, сотканные из иронии и насмешки. В моих книгах все игра – будь то персонажи, мысли, культурные и моральные ценности. Я понятно говорю?
– Вроде бы да…
– «Вроде бы»? – иронически вскинул брови писатель. – Ну, вот смотрите: вы видели картины художников – Рембрандта или, на худой конец, Репина?
– Конечно, – обиделась Тоня. – Вы думаете, что если я была кассиршей…
Николай Сергеевич сделал останавливающий жест.
– И, может, вы видели картины Пикассо?
Тоня только кивнула, побоясь на этот раз раскрыть рот.
– И портреты Пикассо не похожи ни на художников-классиков, ни на модели, реальных людей, с которых он их писал. Почему? Потому что он играл с формой. Ему это оказалось интереснее, чем отражать чувства и мысли людей на портретах, как это делали все до него. Вот и мне, Тоня, мне неинтересны чувства людей. Тем более что они описаны до меня другими авторами за тысячи лет существования литературы. Это банально. Скучно. Пресно. Плоско. Избито. Я хотел стать оригиналом и стал им. Я создал абсурдный мир, в котором действуют аппликации… Вы знаете, что такое аппликация?
– Это когда вырезают ножницами какую-нибудь фигурку и вклеивают ее в другое место? – неуверенно предположила Тоня.
– Совершенно верно. В моем мире живут аппликации литературных образов, исторических персонажей, мыслей, лозунгов, чувств, моральных и культурных ценностей и штампов. Которые я ради смеха разместил в самом абсурдном порядке. Короче, когда я писал свою первую книгу, я очень развлекался.
– И ее напечатали?
– О, да! Я ведь очень известный писатель, Тоня. ОЧЕНЬ. Я теперь признанный гений. И у меня теперь много книг.
– И все в том же духе?
– Разумеется. Я придумал рецепт успеха, и по нему творю каждый раз новое блюдо.
– И вот такие книги… Не хочу вас обидеть, но вы сами сказали, что я не ваша публика… И правильно, наверное, потому что мне было бы неинтересно их читать, судя по вашему описанию… А другим, значит, интересно? Раз вы стали так известны?
– Еще как! В моем абсурде, лишенном, априори (вы понимаете это слово?), всякого смысла, эти дураки стали искать глубоко спрятанный смысл… И нашли, представьте себе! Я только диву даюсь, когда слышу о моих же глубоких мыслях из уст читателей или критиков.
– Вы не очень-то любите людей, – неуверенно заметила Тоня.
– Вы ошибаетесь. Я их не «не очень люблю». Я их презираю. И потому издеваюсь над ними в книгах. Я поливаю их дерьмом на каждой странице. В равной степени плохих и хороших в бытовом смысле этого слова. Они примитивны – и они мне скучны.
– И при этом вы популярны?!!!
– Фокус в том, Тоня, что им почему-то это очень нравится. Им за этим видится некая глубокая мысль. Геббельс говорил, что чем наглее ложь, тем легче в нее верят… Я нагло придаю видимость смысла моим книгам – и поклонники готовы носить меня на руках. Лобызать мои ботинки. Я получил разные литературные премии. Меня цитируют, на меня ссылаются как на авторитет. Меня перевели на несколько иностранных языков, и идиоты других национальностей продолжают усердно искать смысл там, где его по определению нет, – где все игра, все призрак смысла и непризрачное презрение… Я вообще-то с детства невысокого мнения о людях, но тогда я не мог и представить, до чего они ничтожны!
– Я вам не верю, – заявила вдруг Тоня. – Просто вас наверняка в детстве обижали… А вы наверняка были ранимым мальчиком… И решили, что люди ничтожны. Это был такой способ защиты от ваших обидчиков!
– Неужто ты Фрейда читала? – усмехнулся писатель.
– Нет, слышала о нем, но не читала. Просто я всегда, еще со школы, почему-то очень хорошо чувствовала чувства других. И застенчивость мальчиков, страх быть непонятым или осмеянным, я уже тогда очень хорошо понимала. Вы, уверена, в детстве были именно таким вот мальчиком… И так и не научились свою застенчивость преодолевать. Спрятались за придуманной ненавистью к людям.
– То есть ты хочешь сказать…
У него был такой вид, словно Тоня вылила на него ушат холодной воды.
– Ты полагаешь, что ты видишь меня насквозь? Что тебе понятны мои чувства, мысли, желания?!
– Нет, что вы! – поспешила заверить его Тоня, почуяв, что совершила какую-то оплошность.
Некоторое время Николай Сергеевич смотрел на нее холодно, почти враждебно, но вдруг черты его лица смягчились, в глазах появилась какая-то искорка, и он улыбнулся.
– А, знаешь, мне доставляет удовольствие разговаривать с тобой, Тоня. Ты даже не отдаешь себе отчета, что любой журналист или критик отдал бы полжизни за то, чтобы услышать от меня подобные слова… Но я их всех гоню. А вот с тобой, – сам удивляюсь, – мне приятно откровенничать… Ну что ж, слушай дальше. Ты права, в детстве я был очень ранимым и чувствительным мальчиком…
Глава 28
Расположиться с комфортом – вот что важно для мыслительной деятельности! У человека непременно должно быть место, где ему думается хорошо. Таким местом для Алексея Кисанова был его личный кабинет, а точнее, любимое просторное кресло за письменным столом.
Там Кис и угнездился с твердым намерением найти подход к спонсору. Добрая кружка кофе на месте, пепельница тоже – емкости намеренно разведены по разные стороны стола, не то случалось стряхнуть пепел в кофе, – ноги на кресло для посетителей. Итак…
Итак, как он уже определил для себя, в этой истории имеется три разных части. Часть первая: сказка сказок, как назвала ее Александра. Часть вторая: подозрения и нестыковки. Часть третья: пугалки. Искать в них логику бесполезно, потому что ее там нет. Вернее, она есть, но ведома только спонсору. Такое ощущение, что он просто развлекается, наблюдая за Тоней… Или ставит на ней какой-то эксперимент. Шизофреник он или нет – это уже двадцать пятый вопрос. Даже если и псих, какая-то цель у него все равно есть.
Ну, рассмотрим три части по порядку. Как там Сашка сказала? Иван-царевич подобрал лягушку и превратил ее в царевну. Причем он не просто трансформировал ее своей сказочной любовью – нет, он ее сознательно учил быть Женщиной. Он водил Тоню к визажистам, парикмахерам; он ее одел, он ее учил уважать себя, учил умению давать отпор; он учил ее даже изыскам в сексе, – как Тоня невнятно обронила, покраснев. Более того, Кирилл устроил ее на новую работу. Пусть и секретаршей, – но это качественно иной уровень по сравнению с кассиршей. А далее она сумела проявить себя и попала в отдел рекламы, где очень скоро заняла руководящий пост, пусть и невысокий.
И у Тони вдруг оказалась в руках хорошая профессия, – причем без всяких дипломов, по мановению волшебной палочки, которой взмахнул Кирилл. Конечно, у нее обнаружился талант, чутье, но в нашем мире этого так мало, чтобы пробиться! А ей этот шанс принесли в подарок, на голубом блюдечке с золотой каемочкой! И необыкновенная благожелательность ее начальника, который сначала попробовал положить секретаршу в постель, а потом вдруг сделался добрым папочкой…
