Георгий Вайнер - На темной стороне Луны
Дежурный врач провел их в маленькую ординаторскую Окна здесь были зашторены так же, как в палате. Врач зажег свет, Тура с облегчением сел. На стене висела памятка. Тура — большой ценитель наглядной агитации — стал читать памятку:
«Наркомания получила широкое распространение в некоторых капиталистических странах, в частности, США. В послании (28.3.1973) президента Р. Никсона конгрессу США о борьбе с наркоманией отмечено: «Злоупотребление наркотиками — один из самых опасных и разрушительных факторов, подрывающих сегодня саму основу американского общества. Общее число наркоманов в Соединенных Штатах — людей, которые сами тяжело страдают и причиняют страдания бесчисленному множеству других, — по-прежнему достигает сотен тысяч…»
— И что будет, когда мы его разбудим? — прервал интересное занятие Туры Силач, устроившись у стола, заваленного выписками, историями болезней, справками и рецептурными бланками.
— Я сказал вам, что вижу этого больного второй раз. По существу, он полный инвалид, психические функции значительно снижены, деградирован, мысли сосредоточены только на том, как достать очередную порцию наркотического вещества…
— Мы хотим узнать, кого он должен за это благодарить… — сказал Силач.
Тура не вмешивался, да в этом и не было необходимости.
— Не знаю, как вам помочь. Он пока абсолютно неконтактен. В первые часы после пробуждения наркоман обычно проявляет благодушное спокойствие, с приближением абстиненции становится раздражительным, злобным…
— У вас ничего нет, чтобы его зацепить на разговор? — спросил Силач. — Ничего неизвестно? Может, у него есть ребенок? Мать, любимая женщина…
Нарколог раскрыл историю болезни, лежавшую наверху.
— Так… «Неизвестный…» «Впоследствии оказался Бахадировым…» Проживает в Ташкенте. «Доставлен посторонним. Обнаружен у оросительного канала, в состоянии острого наркотического опьянения…» Так… «Лечение — дезинтоксикация, общеукрепляющая терапия, транквилизаторы, нейролептики…» «направлен в наркологическое отделение республиканской больницы…» «опийно-барбитуровая полинаркомания…»
— Вам не удалось поговорить с ним по душам?
— В прошлый раз? Нет. Хотя с наркологами они обычно говорят охотнее, чем с милиционерами… — Впервые он оглядел Туру и Силача, словно ощутив к ним интерес.
— Это мы знаем… — усмехнулся Силач, пытаясь придумать неожиданный вольт, но ничего толкового в голову не приходило. — Посмотрите, пожалуйста, что он в тот раз говорил о себе…
Нарколог снова заглянул в историю болезни:
— Так… Тридцать лет…
— Выглядит он на все пятьдесят пять…
— Образование незаконченное высшее — юридический факультет ТГУ… С семьей не живет… Объясняет «Хотел устроиться на работу в Урчашму…»
— Что их всех потянуло так в Урчашму… — Силач сказал это для Туры. — Когда это было?
— В январе. Восемнадцатого числа. В том же месяце отправлен в Ташкент, где и находился на излечении до июня. Выписан с улучшением.
— И вот он снова здесь. Не помните, у него и тогда была обвязана голова?
— По-моему, он был без бинта, — нарколог задумался. — Но несколько ссадин и гематома на лбу были. Это я помню.
— А шприц? — Силачу наконец удалось послать свою мысль в вольт, может, в тройной прыжок. — Шприц был с ним? В январе?
— Нет, шприца не было. Это я помню точно…
— Вот теперь все на своих местах. Кражу у Маджидова арестованный Уммат никогда не совершал. Шприц, грязный бинт… Это оставил там наркоман, Бахадиров этот… — сказал медленно Тура.
— Он, должно быть, все время берет наркоту у Салима, — уверенно заявил Силач, резко повернул направо и послал машину в центр. — А «Волга» сына Иноята-ходжи — и есть та машина, которая систематически гоняет степью мимо Урчашмы, мимо постов ГАИ. Про которую рассказывал Тулкун Азимов…
— Очень похоже. Может, Бахадиров этот в тот день так и раскумарился во дворе Маджидова. А потом и совершил кражу. Хозяев сутки не было дома…
— Бахадиров все время оказывается у Салима на дороге. И тот ему подкидывает…
— Но что их соединяет?
— Салим — юрист. И Бахадиров — тоже. Может, вместе учились? Вместе промышляли наркотиками…
— Для нас очень важно, что Уммат по каким-то причинам берет на себя чужие кражи!
— Если его попросят ! А точнее, если заплатят! Равшан ведь заинтересован в проценте раскрываемости!
— Я понял! Торгаши, которых он прикрывает, общепитовцы, оплачивают из своего кармана, а еще точнее, за счет обкрадываемых, обмериваемых и обвешиваемых в магазинах граждан, видимость стопроцентной раскрываемости преступлений… Ведь если Равшан даст процент ниже, ему не усидеть. Даже генерал его не поддержит…
— Я думаю, он все это знает… Да и в Ташкенте люди не без глаз… — Силач, казалось, забыл об Автомотрисе, и она бежит сама по себе, позволяя ему лишь еле-еле, слегка, касаться руля. — Слушай, Тура, а кто такой сам Иноят-ходжа? Папа этой вымазанной в меду крысы?
— Понятия не имею, — пожал плечами Тура. — Но думаю, что мы создали его сыночку определенные трудности. Видел, как Равшан надулся? Большие, чувствуется, там связи! «Пусть приедет прокурор города или области!» Скажите, пожалуйста… Салима задержали!
— А тут проблем нет! — отозвался Силач, чуть укорачивая самовластие Автомотрисы. — Про коньяк напишут в постановлении, что его кто-то положил в багажник, пока кроткий Салим отходил к киоску за сигаретами и оставил машину без внимания…
— Прекрасная мысль!
— Лучше всего обвинить в этом нас. «Бывшие сотрудники мубекского УВД Силов и Хапматов, ранее дискредитировавшие себя как работники милиции, с целью собственной реабилитации и восстановления на работе в органах Министерства внутренних дел…»
— Ты не прав, — покачал головой Тура. — Нас обвинят в другом. Это поставят в вину неизвестным угонщикам. Они угнали якобы его машину и загрузили коньяком! Интереснее гораздо, как объяснят про опиум в баночках…
— Кто станет до этого докапываться? — махнул рукой Силач. — Все концы упрячут! Твой Икрам Соатов, надзирающий за следствием и дознанием, утвердит постановление. Найдутся и очевидцы…
— Кстати, я уверен, что в ящиках такой же коньяк, какой Сабирджон вез Паку. И как тот, что мы взяли на свадьбе… Поэтому давай-ка, пока не поздно, примем меры, чтобы исследовали именно этот, а не другой коньяк…
Силач поставил Автомотрису неподалеку от колеса обозрения, в глубине детского парка. Сейчас здесь было знойно, голо, неухожено. Они вышли на площадь. Налево убегала бетонная пустыня центрального проспекта, направо восходила гранитная лестница к мемориалу Отца-Сына-Вдохновителя, прямо — растянувшийся гигантский серый короб областных организаций — шесть ярусов фасада по 240 окон в ряд.
Солнце ослепительно бликовало в пыльных окнах-витринах ресторана «Москва». Против входа в детский парк в тени стояли телефоны-автоматы. Чуть поодаль, сбоку, под деревьями виднелся телефонный шкаф связистов. Неприметный ящик, который замечали только те, кому он был нужен.
Тура вошел в раскаленную будку и набрал номер Какаджана:
— Ты один? Можешь говорить?
— Да, устоз.
— Слушаю тебя.
— Уммата содержат в изоляторе. Мой приятель служит там в оперчасти. Я говорил с ним. Уммату про смерть брата ничего пока не сообщали. Живется ему в изоляторе неплохо. Дали ларек. Денег навалом…
— А гражданские иски потерпевших?
— С потерпевшими он полностью расплатился. Как с Маджидовым. Кроме того, он хвастался в камере, что у него восемь тысяч на книжке.
— Любопытно, — хмыкнул Тура. — А что насчет брата? Как он утонул? Свидетели есть?
— Я все еще не видел материал.
— Жаль. Нарижняк знает, что в ресторан Яхъяеву привезли левый коньяк?
— Думаю, нет. Там сейчас заправляет всем прокурор по надзору за следствием и дознанием…
— Икрам Соатов?
— Он самый.
Силач как в воду смотрел.
— Слушай, Какаджан, позвони своему приятелю в оперчасть. Пусть выдернет Уммата из камеры, расскажет про брата. У них там могут возникнуть большие неожиданности. Понимаешь?
— Да, конечно.
— Теперь дай мне телефон Яхъяева… У тебя далеко?
— Записывайте: 16-40.
— Запомнил. И еще. Ты представляешь, куда в ресторане могли поставить ящики с коньяком, которые перенесли из машины?
— Может, в маленькую подсобку? Второе окно от угла. Забрано решеткой… Но это только предположение. Кроме Яхъяева, никто точно не скажет…
— Спасибо, сынок! Если будут новости, позвони по тому телефону, что я дал.
— Мне нравится ваше настроение, устоз…
— Это все цветочки, Какаджан. Пока.
Несколько парней вдоль аллеи детского парка направлялись к площади.
Силач в это время сидел на корточках под деревьями перед телефонным шкафом — серым прямоугольным ящиком с рыбьими жабрами.
