Инна Тронина - Отторжение
Кабинет директора агентства дышал достатком и довольством. Он был набит новейшей техникой и престижнейшей метелью. Кстати, здесь ведь работает и мой супруг. А я и забыла! Вспомнила лишь, когда увидела факсимильный аппарат «Панасоник» Сашка говорил, что он только кофе не подаёт. Ворчал, что Андрей выкидывает деньги на ветер.
— Инка, пива хочешь? — спросил Озирский, открывая холодильник.
— В жизни эту дрянь не пила, — с чувством ответила я. — Тебя что, уже к бутылке потянуло? А то, знаешь, пивной алкоголизм — штука страшная…
— От такой жизни потянет, — проворчал Андрей. — Это только с виду здесь красиво. А мне всё Литейный снится. Иногда так прижмёт — хоть вой. Так ведь не бросишь же фирму!
— Значит, мы оба ошиблись, — заметила я. — Ты — со своим агентством, а я — с замужеством.
— Это неудивительно, — спокойно ответил Озирский, наливая себе датского светлого пива, а мне — «Фанту». — Я вас с Сашком предупреждал. Не послушались — ваши проблемы…
— Ты только не думай, что мне была нужна исключительно квартира. Этого-то я добилась. А вот на душе — полный мрак. Три недели только прошло со дня свадьбы, а я уже о разводе думаю. Такое впечатление, что я с огромным трудом открываю дверь, а за ней тут же оказывается следующая. И её опять нужно открыть. Всю жизнь так — будто заколдованная. Вроде бы, переехала в прекрасную квартиру. Оставила позади весь этот ужас на Тихорецком…
— Ты родственникам уступила тот метраж? — Озирский с наслаждением выпил холодного пива.
— Да, и с огромным удовольствием. — Я тоже глотнула «Фанту». — Агнесса, царствие небесное, хлестала что пиво, что водку, что самогон. Наверное, поэтому и скончалась на сороковом году жизни…
— Так она же от родов умерла, ты говорила! — удивился Озирский.
— Да, именно. Сердце не выдержало наркоз во время кесарева. А почему? Потому ни к чёрту уже не годилось. Дебила Алёшу Николай тут же в интернат сдал. Другой мой племянник, Серёга, с отцом в квартире живёт. Младшая, Александрина, у тёти Маруси. И собаку, добермана, на лето туда отправили. Мамина сестра хочет Николая тоже в ПНИ поместить, а квартиру своей дочери отдать. Они там, в Дибунах, как селёдки в бочке. И никаких перспектив получить площадь в городе. А за это я попросила заботиться о дочери Агнессы, взять её под опекунство, а меня не тревожить. Сейчас девчонке полгода. Вроде, никаких отклонений. Такая нежная, голубоглазая. И тихая — даже плачет беззвучно. С одной стороны, жалко её. А с другой — страшно. Родители — пьяницы, так какие там ещё пороки вылезут?…
Дождь кончился, выглянуло солнце. И я вздрогнула, заметив, как постарел Андрей. Его прекрасная матовая кожа была в мелких морщинках, а между бровями залегла глубокая борозда. Хотя, конечно, ничего удивительного. Ведь он уже дед.
— Так в чём дело? — Андрей незаметно покосился на часы.
— Я к тебе пришла как к Сашкиному шефу.
— Интересно, — усмехнулся Андрей. — И что этот негодяй опять натворил?
— Он, понимаешь ли, постоянно старух в квартиру водит, — объяснила я. — Ты ему поручал это делать?
— Интересно! — вскинул брови директор фирмы. — Раньше он водил девочек. Ориентацию сменил, что ли?
— Да нет, я не о том. Сашка оказывает нотариальные услуги на дому…
— Ничего особенного, — перебил Андрей. — Нотариус может выезжать на дом. Как раз к старухам или к инвалидам. К тем, кому не прийти в контору.
— Ты не понял, что ли? Он не к ним выезжает, что было бы нормально, а приглашает их в нашу квартиру. Бабки эти вполне себе ходячие. Сашка сказал, что им в Лахту ездить неудобно, поэтому он принимает их на Васильевском. Причём бывает и так, что он за некоторых и платит сам. Если, конечно, не выходит слишком дорого. Например, копию документа заверить. Теперь бабушки к нам валом валят. И каждая хочет, чтобы ей скидку сделали — за счёт вашей фирмы.
— Ерунда какая-то! — поморщился Озирский и допил пиво. Потом бросил в рот горсть солёных орешков. — Давай сначала, и как можно подробнее. Я об этом ничего не знал…
— Вкратце дело обстоит так, — начала я. — Николаев Александр Керимович принимает у себя на квартире граждан, коим оказывает нотариальные услуги в пределах полномочий, указанных в лицензии. Эти граждане, а чаще гражданки преклонного возраста, прибывают к нам и днём, и вечером. Кстати, и по субботам тоже — весь день. Бывает, что устраивают очередь на лестнице. Когда соседи стали ругаться, Сашка разместил клиентов в прихожей…
— Ничего не понимаю! — честно признался Озирский. — Он не имеет права делать это дома. Или здесь, или — на выезде.
— Я в этих делах ничего не понимаю. Но ты, как непосредственный начальник, можешь запретить ему самодеятельность. — Я вспомнила весь этот ужас и занервничала. — Короче, некоторые пенсионерки завещания оформляют по десять раз и больше. Поругаются с одними родственниками, и переписывают на других. В доме постоянно стоит гвалт, двери не закрываются. Пол грязный, как в парадном. Нет покоя в течение всего дня и вечера. Бабушкам, конечно, всё это нравится. А мне — нет. Сашка неплохо устроился. Сам ехать к ним не хочет, а приглашает к себе. Да ещё телефон постоянно звонит — к нотариусу ведь записываться нужно заранее. Зато слава у него среди этой публики — как у святого…
— Ого! А мы со Светкой всё недоумеваем, откуда берётся уйма клиентов. Вроде бы, сюда столько и не приходит. Если бы Сашок крысятничал, придерживал деньги за услуги — понятно. А он, ты говоришь, ещё и доплачивает?
— Именно так. Наверное, ты ему слишком много платишь — девать некуда, — горько пошутила я. — Муж ведь должен с женой считаться. У него не частный кабинет на дому. Публика — что надо. Костыли, палки, вонь. Внешний вид — соответственный. Правда, приехать с другого конца города им ничего не стоит. От постоянных звонков по телефону и в дверь я начинаю сходить с ума…
— Я скажу ему, чтобы прекратил. Иначе выгоню к чёртовой матери, и добьюсь отзыва лицензии! — отрезал Озирский. — Тогда он не сможет работать — ни дома, ни где-то ещё. И ты, со своей стороны, спуску не давай. Я только в этих стенах могу ему приказывать. А ты — дома.
— Пожалуйста, помоги, сделай милость! — взмолилась я. — А то они ещё и воруют…
— Неужели? — опешил Андрей. — Что именно?
— А всё, что под руку попадётся. Сашкины швейцарские часы. Миниатюры работы его сестры, Софьи. Мой кошелёк увели. Даже пластмассовую американскую чашку, какие на презентациях раздают. Сашка одной из старух принёс водички, да и забыл. А та захотела унести диковинку в штанах. Самое интересное, что чашка выпала оттуда — прямо мне под ноги. Бабка, конечно, посинела со страху. А мой благоверный поднял чашку и подарил воровке, тем самым реабилитировав её. Мы, говорит, ещё достанем, а несчастному пожилому человеку — радость…
— Ну, тут я ничего сделать не могу. У себя в квартире он — хозяин. И над чашками, и над швейцарскими часами. А ты, раз страдаешь от этого, возьмись за него не по-детски. Самое простое — спрятать все свои вещи. А я тем временем меры приму…
Сашка думает, что я всё забыла. Ходит молиться к Николе Морскому, старушек ублажает, говорит елейным голоском. Вот-вот крылышки вырастут. Но я помню, кто он есть. Может быть, одна на всей земле…
Помню Идочку Лешгорн — маленькую, худенькую пианистку в очках. Она училась с нами в английской школе, а с Сашкой — ещё и в музыкальной. Влюбилась в Сашку, дурёха. Он тогда ещё Минцем был. Я, по простоте душевной, ему об этом сказала. Подумаешь, зрение минус шесть, и пластинка на зубах? Зато подаёт большие надежды! И дед у неё — композитор.
Но ничего у меня не вышло. Я переоценила степень своего влияния на Минца. Он просто решил завладеть мной — ещё тогда. И ведь завладел — спустя столько лет. Правда, вряд ли это хорошо для него кончится…
Идочка часто гуляла с собакой под Сашкиными окнами. У Лешгорнов был громадный водолаз. Я часто видела, как девчонку и пса хлестал свирепый штормовой ветер. Бывало, приезжал вечером с завода Лев Бернардович. Приглашал Идочку в гости или отвозил домой. Кстати, отца своего Сашка тоже предал — назвал чужим дядей. Столько вложил в него Лев Бернардович — и сил, и средств. А тот азербайджанский сердцеед даже ничего не знал о сыне. В итоге бастард носит его отчество и фамилию своей недобродетельной мамаши…
Я привлекала Сашку своей недоступностью. Была недоступна, как линия горизонта. И все эти годы он упорно добивался своего. А вот теперь он пытается уже мной командовать. Строит из себя главу семьи. И не знает того, что я отомщу ему. За всех, кого он убил. Пусть не своими руками, но убил. И я так же убью его.
Тогда Сашка сказал, что не может ответить на чувства Иды, потому что любит меня. Я ответила, что в гробу видела его любовь. Но если это действительно так, пусть перестанет мучить Иду.
