Дэвид Гудис - Медвежатник
— Завтра — наилучшее время, чтобы отправляться. Как только мы поменяем все в машине, отправимся в Мехико и сбудем товар с рук. Сделаем это по-быстрому.
— Только не завтра, — возразил Харбин. — И не на следующей неделе. И не в следующем месяце.
Бэйлок поднял глаза:
— Как долго ты собираешься ждать?
— От шести месяцев до года.
— Это слишком долго, — занервничал Бэйлок. — Слишком много всего может случиться. — И затем по каким-то неведомым причинам он посмотрел в упор на Глэдден, и глаза его сощурились, почти закрылись. — Навроде того, как в тупых фильмах. Навроде идеи перекрасить автомобиль в ярко-оранжевый цвет.
— Я не сказала «ярко-оранжевый», — огрызнулась Глэдден. — Я сказала тебе, что не люблю ярко-оранжевый.
— Навроде того, чтобы попасть в общество, — продолжал Бэйлок. — Навроде того, чтобы поближе познакомиться со слугами на Мэйн-Лайн.
— Оставь меня в покое. — Глэдден повернулась к Харбину. — Скажи ему, чтобы оставил меня в покое.
— Навроде того, чтобы заиметь высокие идеалы, — не унимался Бэйлок. — Заиметь хороший вкус. Чтобы был виден класс. Первое, что мы вскоре узнаем, — оказывается, она вращается в высшем обществе.
— Заткнись, Джо! — завопила Глэдден. — Я свела знакомство со слугами, потому что это был единственный способ осмотреть место. — И она снова повернулась к Харбину. — Почему он все время ко мне придирается?
— Первое, что мы узнаем, — продолжал подколки Бэйлок, — она вышла в свет и вращается в обществе на Мэйн-Лайн. К нам сюда будут приходить богатые люди, чтобы поиграть в бридж, выпить чаю и посмотреть на наши изумруды.
Харбин повернулся к Глэдден:
— Выйди в коридор.
— Нет, — отозвалась Глэдден.
— Отправляйся, — сказал Харбин. — Выйди и подожди в коридоре.
— Я останусь здесь. — Глэдден дрожала мелкой дрожью.
Бэйлок одарил девушку хмурым взглядом:
— Почему тебе не нравится то, что он тебе говорит?
Глэдден повернулась всем телом к Бэйлоку:
— Черт побери, заткни свою поганую глотку!
Харбин почувствовал, как что-то внутри его начинает набирать обороты, что-то там начинает завариваться. Он знал, что это было. Такое случалось и раньше. Он не хотел, чтобы это случилось снова. Он старался подавить это, но оно продолжало движение и уже подбиралось к горлу. Бэйлок сказал:
— Утверждаю, что завтра нам надо отправляться. Я утверждаю...
— Отвали! — Голос Харбина разрезал комнату. — Отвали, отвали...
— Эй, Нэт... — начала Глэдден.
— И ты тоже!
Харбин вскочил со стула и взял его в руки. Стул взлетел в воздух, затем просвистел мимо стены, задев по пути кухонный шкаф и наполовину пустую бутылку с пивом, и шлепнулся на пол. Дыхание Харбина напоминало треск сломанного механизма. Он умолял сам себя остановиться, но остановиться уже не мог. А они стояли и смотрели на него, как смотрели уже много раз, когда такое случалось. Они не двигались. Они стояли и ждали, когда все кончится само собой.
— Вон отсюда! — прокричал Харбин. — Вы все, убирайтесь!
Он бросился на койку Бэйлока, его ногти насквозь прошли через простыню, потом зацепили матрац, пальцы разрывали и простыню и матрац так, словно пытались разодрать постельные принадлежности на нитки.
— Вон отсюда! — выкрикнул он. — Убирайтесь и оставьте меня одного!
Компаньоны по очереди осторожно покинули комнату.
Он стоял на коленях над одеялом, раздирая простыни, разрывая их до тех пор, пока они не превратились в мелкие клочья. Он несколько пришел в себя, скатился с одеяла, пнул стол так, что тот повалился набок, и драгоценные камни рассыпались по полу.
Он лежал на полу среди изумрудов, камни впивались ему в тело, но он этого не чувствовал. Он прикрыл глаза и прислушался к голосам в коридоре. Самым громким был голос Доомера, он звучал так громко, что перекрывал голос Бэйлока. Глэдден пронзительно кричала что-то, чего он не мог разобрать, но он знал, что произошло. Ему хотелось остаться лежать на полу и дать этому наконец случиться. Но он поднялся с пола и, слушая вопли Глэдден, пошатываясь, двинулся через комнату к двери.
И вот он уже был в холле, уже бросился между Доомером и Бэйлоком, обхватил руками колени Доомера, тесно прижавшись плечом к его бедру, сильно упираясь в пол ногами. Затем он переместил руки еще немного ниже и рванул так, что Доомер вместе с ним оказался на полу.
Глаза Доомера его не видели. Доомер смотрел сквозь него, на Бэйлока. На лице Бэйлока наблюдалось достаточно явное выражение печали. Левый глаз Бэйлока вздулся и был лилового цвета, а бровь рассечена.
Медленно поднимаясь на ноги, Харбин произнес:
— Ну ладно, все кончено.
— Ничего не кончено, — всхлипнул без слез Бэйлок.
— Если ты так полагаешь, — сказал Харбин, — не стой здесь и не раздумывай. Доомер вот он — прямо перед тобой. Если ты хочешь его ударить, давай начинай.
Бэйлок не удостоил ответом Харбина. Доомер поднялся на ноги и теперь стоял, потирая лоб так, словно у него началась дикая головная боль. Несколько раз он открывал рот, собираясь что-то сказать, но, похоже, был не в состоянии подобрать нужные слова.
Глэдден зажгла сигарету. Она наградила Харбина осуждающим взглядом:
— Все это — твоя вина.
— Я знаю, — отозвался Харбин. Не глядя на Бэйлока, он пробормотал: — Может быть, если бы некоторые люди перестали меня доводить, этого бы не произошло.
— Я тебя не доводил, — всхлипнул Бэйлок. — Я только высказал то, что думаю.
— Это не то, что ты думаешь, — возразил Харбин. — Это твоя старая песня. — Он посмотрел на Глэдден и жестом указал в сторону ванной: — Перевяжи его.
Глэдден повела Бэйлока в ванную комнату. Харбин развернулся, двинулся в спальню и принялся наводить там порядок.
В дверном проеме Доомер потирал костяшки пальцев.
— Не знаю, что на меня нашло.
Харбин поднял стол на ножки. Поставил стул на место. Собрал рассыпавшиеся камешки. Когда все они были аккуратно собраны и лежали на тряпке, расстеленной на столе, он повернулся к Доомеру и сказал:
— Ты добавил мне головной боли.
— Бэйлок добавил тебе головной боли.
— Бэйлок добавил мне воспаления мозга. А ты — головной боли.
— Я не хотел этого делать. — Доомер пошел на попятную. — Клянусь, на самом деле я не хотел его ударить.
— Именно это и есть моя головная боль. Пока ты делаешь то, что собирался сделать, ты при деле. Но когда ты теряешь голову, тебе грош цена.
— Ты сам потерял над собой контроль.
— Когда я выхожу из-под контроля, — возразил Харбин, — я молочу кулаками воздух, но не бью в лицо. — Он указал на изорванные простыни. — Я испортил это. Но я не попортил лица никому из тех, с кем работаю. Посмотри на свои кулачищи. Ты мог убить его.
Доомер шагнул в комнату и сел на краешек одеяла. Он продолжал потирать костяшки своих кулачищ:
— Почему такие вещи вообще начинаются?
— Нервы.
— Нам надо бы от них избавиться.
— Мы не можем, — сказал Харбин. — Нервы — это маленькие проволочки внутри тебя. Они всегда там находятся. И когда они натягиваются слишком туго, то лопаются.
— Это нехорошо.
— Но с этим ничего не поделаешь, — объяснял Харбин. — Разве что попробовать верно их направить, когда такое случается. Это то, что пытаюсь сделать я. Я пытаюсь их направить в определенную сторону. Вместо того чтобы направить свою руку на Бэйлока, ты должен был направить ее в стену.
— Я — слишком большой. — Доомер стоял посреди комнаты и был очень мрачен. Он смотрел на Харбина с самым умоляющим видом. — Ты должен мне верить, Нэт, я ничего не имею против Бэйлока. Он всегда был ко мне добр. Он поддерживал меня чаще, чем я могу вспомнить. А посмотри, что я взял и сделал. Я дал ему в глаз. Вот этой самой рукой. — И он протянул вперед правую руку, отодвинув ее от себя так, словно предлагал отрубить.
Харбин видел, что широкие плечи Доомера опустились, большая голова поникла и он охватил ее руками. Нечто среднее между стоном и рыданием вырвалось из глотки Доомера. Было очевидно, что Доомер предпочел бы остаться наедине со своим раскаянием, и Харбин вышел из комнаты и прикрыл дверь.
Он прошел в ванную комнату, чтобы посмотреть на Бэйлока. Его голова была наклонена над раковиной. Глэдден нежно прижимала к лицу Бэйлока антисептический карандаш. Затем она подставила белый грифель под струю воды и снова приложила его к физиономии потерпевшего. Бэйлок слегка взвизгнул.
— Это ужасно, — сказал он. — Словно огнем жжет.
— Дай посмотреть. — Харбин подошел поближе, чтобы осмотреть глаз. — Не такая уж глубокая рана. Даже швы накладывать не надо.
Бэйлок угрюмо уставился в пол:
— Почему он меня ударил?
— Он ужасно сожалеет о том, что сделал.
— У него тоже подбит глаз?
— Он хотел бы, чтобы было так. Он страшно расстроен.
— Это сильно поможет моему глазу, — прохныкал Бэйлок.
