Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова
— Я что предлагаю… Петрович, подними все у вас до той истории между Контровским и девкой в восемьдесят шестом. Может быть, месть старая — ну там, нынешний муж, жених…
— Ахинея.
— Ясно, но — попробуй для очистки совести. Груздев до конца прошерстит материалы в налоговой и, конечно, оперативные по… — Виноградов сверился с блокнотом, — …«Спортспейсингеру».
— На фига козе баян? В смысле — может, кто испугался, что Квадратный приехал долги получать? Так с ним вроде по-божески поступили, смотаться вовремя помогли.
— Ну — пожалуйста… Лично я полагаю, что ноги из Швеции растут, но пока нам Комитет ничего нового не дает — не сидеть же без толку.
— Брось ты, все это — тамаринские разборки. Увидите. И размах его, и организация — до деталей. — Груздев закурил.
— Так сидит же Тамарин!
— Петрович, Груздев правильно говорит. Но все равно мне отрабатывать. Сольно. Ни ваше начальство, ни «организованная преступность» не против, конечно, в эту тему вписаться, но пока то, пока се, обоснование на справку, согласование на мероприятие, — поезд уйдет.
— Ребята из Управления угрозыска обещали еще что-нибудь по Перегоненко подобрать. Ну а в общем… Подстрахуем — я с парой сыщиков, так сказать, полуофициально. Шеф, конечно, знает, но особо влезать не будет.
— Раз Грачновский не против — уже легче.
— Да нет, он, конечно, против. Считает, что ты дурак и лезешь в его огород… Но он мужик грамотный, понимает: личные счета — дело святое. Пусть, говорит, амбиции служат людям.
— А я начальство избытком информации расстраивать не буду, — вмешался в разговор представитель госбезопасности, — сам помогу, чем могу…
— Петрович, какая уж тут от твоих помощь лишь бы не посадили…
— Что вы все… Надоело, в конце концов.
— Не обижайся, Петрович. Пойми — мы с Груздевым с доперестроечных времен работаем — и Андропова помним, и Федорчука вашего. Те три года… Что ни день — оперов брали, милиционеров, костяк окопный. Большинство ведь зазря сажали, для плана и «в свете новых веяний» — кто сажал? Ваши, суки… Извини. Про начальство не говорю — я их дел тогда не знал, но те хоть работу волокли. Сменил их кто? «Укрепили» милицию партейцами-алкашами и из ваших — кем побестолковее. Хорошего опера кто отдаст? Трудно нам сейчас Комитету поверить…
— Тем более — полюбить.
— Так точно. Хотя лично ты — мужик мировой. И еще я с полдюжины сыщиков в вашей системе знаю, но скажут завтра опять ментов сажать — вы же этим и займетесь.
— Идите вы… Нашли на кого наезжать. Не ожидал от тебя, Виноградов…
— Бывает, необходимо дать возможность эмоциям взять верх над рассудком…
— Чаще всего из этого получается глупость.
— Знаешь, а иногда — подвиг. — Собеседники уже оделись, и Виноградов возился с замком.
«Дежурный» таксист — один из постоянно кормившихся «на отстое» у Морвокзала — с шутками и прибаутками домчал их до ближайшей станции метро бесплатно: он работал на аренде и мог, не нанося ущерба государству, позволить себе подобный знак уважения.
Разговор с Володиным не получился.
Собственно, на абсолютную искренность этого человека Виноградов и не рассчитывал, однако учитывая ряд обстоятельств… Они были знакомы уже почти год, и, несмотря на различие в социальном положении, взглядах на жизнь, внешнем облике, наконец между ними за этот период образовалась незримая, но явственная общность — сродни той, которая возникает при длительной позиционной войне между окопными командирами противостоящих подразделений. Обмениваясь пулеметными очередями, допрашивая пленных, перехватывая друг у друга клочок нейтральной территории, они через некоторое время начинали — судя по воспоминаниям участников первой мировой войны — чувствовать противника и уважать его. Что, впрочем, у настоящих профессионалов на качестве выполняемого ратного труда не сказывалось.
Виноградов, безусловно, кривил душой, характеризуя Володина как простого шофера и охранника. Михаил Володин в социальной иерархии преступного мира занимал то же положение, что и Владимир Александрович в милиции, — он был бригадиром в команде рэкетиров, контролировавшей Морской вокзал. И проблемы ему приходилось решать аналогичные: дисциплина личного состава, отчетность — правда, денежная — перед вышестоящим начальством, транспорт, связь… Раза три Виноградову удавалось, особенно поначалу, получать более или менее значимые показания от обложенных «оброком» проституток, фарцовщиков, ресторанных халдеев, но в последний момент их либо оказывалось недостаточно для прокуратуры, либо крайним оказывался кто-нибудь из рядовых бойцов.
Володин — в прошлом мастер спорта по боксу, бывший офицер спецназа морской пехоты, обладавший, наряду с исключительной храбростью и беспощадностью, еще и яростным честолюбием, был вынужден довольствоваться в общем незначительным постом. Путь в авторитеты ему заказан — в современном, компьютеризованном и американизированном преступном мире еще сильны отголоски «воровского закона» — человек, в сознательном возрасте сотрудничавший с Властью, навсегда запятнал себя. Сосуществуя на одном объекте, Виноградов и Володин, естественно, часто встречались, иногда даже ели за одним столом — причем каждый платил за себя… Это производило неплохое впечатление на подучетный контингент — спекулянтов, валютчиков и путанок и отвратительное — на непосредственное начальство с обеих сторон баррикад. Так и жили, ценя жесты доброй воли со стороны друг друга. Володинцы с жестоким боем вышибли с вокзала воров-карманников, еще недавно превращавших в кошмар жизнь иностранцев, отрегулировали количество мажоров на привокзальной площади, отсеяли запойных и нечестных проституток, наладили порядок, искоренив драки и дебоши в ресторане — обеспечив и тем, и другим, и третьим защиту и покровительство от «чужих» рэкетиров и просто бандитов. А Виноградов взамен, как это ни странно, всего-навсего честно делал свое дело — не брал взяток и не устраивал беспредела.
У Виноградова в близком окружении Володина был источник информации. У Володина, как подозревал Виноградов, — тоже, вероятно, и не один. Зарплата милиционера невелика…
Бар, грязноватая скатерть, полуостывший кофе.
— Знаете, Володя, моя Анька сделала себе такую короткую прическу… Я себя прямо каждый вечер немножко педиком чувствую.
— Миша, бросьте трепаться. Давайте к делу. Я редко о чем прошу, но на этот раз…
— Послушайте, Володя. Не обижайтесь. Я всегда к вам неплохо относился, а сейчас тем более фирма в долгу — это же вы ликвидатора завалили. Если бы я заранее не знал ответа, я бы даже премию, благодарность — не знаю как — словом, денег предложил. Но вы ж не возьмете?
— Не возьму.
— То-то. А в наши дела не лезьте. С кем надо — сами разберемся.
— Но ведь если бы не случай, лично я был бы уже где-нибудь на Северном… Не кто-то — я. Тут уж дело принципа — до тех козлов добраться.
— Понимаю. И сочувствую — как человеку. Но как менту… Не обижайтесь. — Володин встал и, собираясь уходить, процитировал Киплинга, своего любимого поэта еще с честных, нищих спецназовских времен: — «Запад есть Запад, Восток есть Восток — и вместе им не сойтись…»
— Продолжение вспомните! А, ладно. Последний вопрос. Личный, не по теме.
— Валяйте.
— Вам там, в фирме, — сильно влетает за такие ляпы, как с Квадратным?
— Ну ты, начальник, даешь! — Володин весело колыхнулся всем своим почти двухметровым телом, потом внезапно посерьезнел. — Знаете, Володя… Живым оставили — уже хорошо. С «должности», конечно, попрут — у нас ведь выговоров или, там, порицаний не бывает.
— Не горюйте, выплывете.
— Попробую. Тогда уж и у меня вопрос. Тоже личный.
— Давай напоследок.
— Володя, а почему вы взяток не берете? Все равно ведь никто не верит…
— Как сказать… Уж во всяком случае — не от страха или, там, высоких принципов. Помните, Мерзляев в фильме: «Работал не за страх и не за совесть, потому что ни того ни другого у него не было».
— Уходите от ответа?
— Да нет, пожалуй… Противно. Брать с вас или с другого человека, которого по-человечески уважаешь, — его унижать. С дурака или стервеца — самому унижаться. Тем более — оно все этого не стоит. Что мне червонца до получки лейтенантом не хватало, что сейчас стольника на шмотку жене… Стал бы брать — тысяч бы не хватало: на машину, на дачу, на брюлики.
— Согласен.
— Ну и ладушки. Не увидимся больше?
— Город маленький — всего пять миллионов. Слышь, начальник, не лезь в это дело, а? — И Володин, не дождавшись ответа, шагнул к выходу.
Обыкновенно Виноградов в транспорте в час «пик» ездил только по утрам. Возвращаясь с работы, он уже не попадал в основной пассажиропоток — большинство трудящихся к тому времени успевало поужинать в домашнем уюте и задремывало перед телевизором. Но в этот вечер, следующий после неудачного разговора с Володиным, Виноградов, плюнув на все и кое-как запихнув в сейф документы, покинул рабочее место точно в определенное законом время и теперь трясся в переполненном трамвае от метро, зажатый с одной стороны огромной, каких-то патологических размеров дамой, а с другой — миловидной, прекрасно одетой, но, судя по наступательным движениям плеч и бедер, ужасно агрессивной и неприятной в общении девицей. Придя к кратковременному — до следующей остановки — консенсусу с соседками, Виноградов перелистнул страницу книги, которую умудрялся читать, коротая почти полуторачасовой путь к дому:
