Джереми Камерон - Убили Винни
— Зеркала?
— Ага! Пять штук — в хлам. «Ауди», два «Эскорта», «Нова» и БМВ один. Блин, круто! Потом копа привел — показал.
— О как…
— Ага! Две недели дали.
— За зеркала — две?
— Ага! — Главное, гордый такой.
— Ты злостный, что ли?
— За два года — тридцать две сидки. Иногда еще дворники ломаю, тогда четыре недели дают.
Короче, выяснилось, что он южней Брама во всех машинах зеркала покрушил. Такой вот полуночный ковбой. У него даже хаты своей не было, ночевать было негде. Ни денег — ничего, только зеркала бомбить. Он бы мог в принципе уже деньги с водителей собирать, но у него цель жизни была такая — сесть.
Ему за хорошее поведение полагалось в субботу выходить, но в субботу никого не выпускают, поэтому решили в пятницу. А ему неохота все выходные на воле прохлаждаться. Он подумал-подумал и решил себе нарушение режима устроить. В четверг стоим мы в очереди за завтраком, вдруг он — раз через прилавок и к овсянке. Хотел котел поднять, а тот здоровый. Повалился он под ним на колени и всю овсянку на себя вывернул. Между прочим, если бы горячая, концы бы мог отдать запросто. Повезло ему, что эта дрянь, как всегда, чуть теплая была — в ней скорей застынешь, как в цементе. Тут же его подхватили, под душ и в больничку: а то это добро, может, дрелью сбивать придется.
В общем, продлили ему срок и еще на несколько дней в изолятор отправили. Нашел тоже, как срок зарабатывать — в овсянке утоп. Нет, дурдом, конечно.
Глава третья
Ронни Гуд пил перно в «Кашпо» на Вуд-стрит. Ронни по жизни только перно пьет — это тема известная. Насчет бокса он с пацанами в Стратфорде тренировался, а зависал в основном в «Зеленом человечке» или если в ночной, то в «Кашпо» ходил. Я ему:
— Ронни, привет.
Вежливо так говорю. С ним все всегда вежливо разговаривали. Он вообще единственный дилер был, который спокойно без охраны ходил.
— Здорово.
И смотрит на меня, как будто ничего не случилось.
— Перно пьешь?
— Тебе чего — «спид», марки?
Волос у Ронни, считай, не было, в лысине лампочки отражались.
— Да я спросить хотел…
— Ну, спрашивай.
— Я насчет Шерри Макаллистера.
Ронни посмотрел на меня. Он никогда не врал: это ему было ни к чему. Просто, прежде чем говорить, прикидывал, что за дела и как лучше ответить.
— Он мой кореш. Винни мой кореш был.
Ронни пьет. Я молчу, жду. Он все что-то прикидывает.
— Шерри, говоришь?
— Да.
Он рот вытер:
— Знаешь, что я ему должен?
У меня челюсть отпала.
— Ты ему должен?
— Он меня тут выручил недавно… Погоди, не двигайся. — Он глянул мне за спину и увидел, что кто-то вошел. Поставил стакан и негромко так мне говорит: — Сиди, где сидишь. — И к двери.
А в дверях мужик с обрезом. И рядом еще один, без всего, — говорун, надо думать. Этот уже и рот было открыл.
И у обоих чулки на головах надеты.
Только Ронни им развернуться не дал. Секунда была: они уже сейчас начнут, а Ронни как бы ничего не заметил и к выходу подался. Тут говорун закинул голову и заорал, причем таким голосом, что в баре все повскакивали. И вот, пока все только прочухивались, Ронни — раз и обрез — за дуло. Потом резко вниз, а мужику — в нос, так, что хрустнуло. Потом коленом в челюсть, вырвал обрез и тут же — я даже уследить не успел — рукояткой говоруну между глаз! Тот взвыл, а Ронни его еще по затылку приложил. Все, нокаут. Тут он и второго быстренько доделал.
Потом кричит:
— Мэнни! — (Это хозяин). — Мэнни, давай копам звони быстро!
Мэнни тут же набирает три девятки, говорит, чтобы снайперов прислали… А в баре народу человек двадцать-тридцать было. Из этих двоих кровища хлещет, тетки плачут. Первый, который с обрезом был, хрипит, задыхается. В общем, я такого никогда не видел. Бывали, конечно, разборки, но чтобы так — никогда. А Ронни уже с пушкой в дверях встал, выход контролирует.
Я такой:
— Ё-моё…
— Ники, закрой дверь. Мэнни, давай заднюю и боковую. От окон отойти, остальным всем лежать.
Мы пошли все закрывать. Сперва все притихли, потом эти двое опять застонали, тетки заплакали.
Потом слышим: сирены. Полиция приехала. Я их в конце концов сорок штук насчитал (из сорока — восемь снайперов). Скорые приехали, этих двоих погрузили и увезли. С них чулки сняли — лица все в лепешку, узнать трудно, конечно, но точно не наши. Оба белые, наверно, из Кэннинг-Тауна ребятки.
Полиция еще два часа потом всех мурыжила. Какие-то тетки полицейские, психологи, хрен знает кто вообще. Ронни допросили, но у него тридцать человек свидетелей, так что тут без проблем. Велели потом еще в участок подойти. Он им ничего, ясное дело, не сказал и не собирался. Меня они узнали и еще полбара, наверное, но у них ни на кого ничего не было. Меня-то, может, и могли завтра обыскать (за один день два раза попался — это все-таки перебор), а Ронни вообще ни при чем был, и, потом, они с ним тоже никогда не связывались.
Когда они ушли, Ронни допил перно. Лед-то уже растаял, конечно.
Допил перно и спокойно так говорит:
— Что, Ники, по твою душу приходили?
— Не знаю, вроде не с чего…
— Теперь и по твою придут.
— Как?
— Да так. У них тут наверняка свой человечек сидел и смотрел. Всегда кто-то есть, кто смотрит, чтобы все, как надо, сделали. Ну вот, увидели, что ты ко мне подсел, теперь узнают, кто ты и что ты Винни с Шерри знаешь. Потом за тобой проследят, куда ты отсюда пойдешь. Видишь, как поняли, что Шерри у меня, — сразу сюда нагрянули. Теперь и к тебе придут.
— Спасибо, что предупредил.
— Пожалуйста.
Сидим соображаем. Я говорю:
— Ты теперь как будешь?
Он показал бармену пустой стакан, и тот принес еще бутылку.
— А никак. Съеду и все. Мне с ними связываться себе дороже. Сам знаешь, я огнестрелкой не увлекаюсь.
— Ну да.
— Свалю, пока тут все не уляжется.
— А Шерри?
Он сначала уставился на меня, а потом, видно, понял, что хуже уже не будет:
— И Шерри тоже. Я ему должен.
— Слушай, Винни мой был кореш, мне надо знать, что там за дела.
Ронни отпил перно.
— Слушай, Ники, из тебя мститель, как из… в общем, не светись тут, а сваливай давай. В Шотландию или Уэльс.
— Он был мой друг. Мне надо с Шерри поговорить.
— Домой иди. С Шерри тебе говорить нечего. Подождешь, пока все не утрясется. Надо будет — дам знать. Если тебе что-то надо, можешь Мэнни сказать, он передаст. Смотри особо не высовывайся.
Он допил перно и вышел.
*****В Чингфорд-Холле было пусто, как будто там все умерли.
Пошел домой. На улице дождь, поздно уже, все сидят по домам, смотрят телек, ширяются или диван ломают. Помню, темно было, холодно, вокруг сплошная мерзость. На подземной стоянке машина полыхала. Это уж место такое: поставил — подожгут. На небе на фоне облаков плыл шпиль часовни Святого Фрэнсиса. Посмотрел по сторонам — все окна темные. В многоэтажках везде домофоны, но все равно через гараж можно войти.
Меня все в тот дом тянуло. Я знал, что там сейчас полно полиции и эти крутые уже наверняка свалили. Во всех новостях говорили, что Винни с четырнадцатого этажа вылетел, а у меня там в 142-й Рики Харлок жил — вместе в школе учились.
Доехал на лифте до одиннадцатого, вышел — никого. Дальше по лестнице. Ну и, ясное дело, у 141-й два копа. Причем с такими рожами, как будто их специально этому учат.
Я такой:
— Всем привет.
— Чего надо, урод?
— Да вот к дружку решил заскочить. Рики из сто сорок второй — знаете?
— Ты сам-то кто?
— Ники Корлеоне. Можно просто босс.
Значит, никто пока на этаже не появлялся. Один постучал к Рики.
Я через дверь кричу:
— Рики, здорово, это я. Я за шмалью и за вещами крадеными.
— А-а, тогда нормально, заходи. А я думал, ты замочить кого.
Я повернулся к тому, который в звании помладше, и говорю:
— А можно я в сорок первую загляну?
— Нельзя. Вали давай.
— Че, уже и спросить нельзя? А что там за дела-то, не знаете?
— Вали, сказал.
— Есть, сэр!
Рики вообще-то ничем таким не занимался, но парень был нормальный, без дураков. Мы его турагентом звали — из-за Норин.
Они с Норин так и жили у родителей. Не знаю, может, им вид из окна нравился. Семейка та еще — Рики сам не работал, мать с отцом не работали, за всех одна Норин вкалывала. У нее мало того что грудь, фигура как у Уитни Хьюстон, она еще и в Бритиш Эруэйз работает в Вест-Энде. Она экзамены в школе хорошо сдала, потом еще компьютеры какие-то изучала, а потом ее в Бритиш взяли. Девочка — фотомодель просто, и билеты всегда со скидкой. Я, когда к ним шел, надеялся, что ее застану.
Рики — этот вообще постоянно на халяву летает. Повезло им: у Норин парня нет, значит, все билеты в дом. В компании же обязательно непроданные билеты остаются. Вот он и катается: то во Франкфурт, то в Рим, то еще куда-нибудь. Один раз даже на Антигуа слетал на выходные! В пятницу вечером нам командой в пул играть, а он улетел, никому ничего не сказал. Продули, естественно. Потом всей командой ему мозги вправляли. Он еще рассказывал, что он якобы с двоюродной сестрой летал, семнадцать лет девчонке. Я офигел просто: семнадцать лет, пляж, пальмы — мечта поэта.
