Евгений Сухов - Токсичная кровь
— А я вот слышал, что его убил пожарным ломом, ударив дважды по голове, его же личный и бессменный секретарь по фамилии Шишканов, — осторожно заметил я. — И даже не у дверей конференц-зала, а на самом последнем, пятом этаже конгресс-отеля, в котором должна была состояться конференция…
— Это вранье! — безапелляционно заявила голова. — Секретарь — это просто выбранный стрелочник, на которого перевели все стрелки, чтобы не копать это дело глубже. А на самом деле товарища Масловского убили чиновники, погрязшие в коррупции и взятках. А теперь вот чужими руками пытаются убить и меня…
Я не стал спорить с головой и спросил:
— А за что вас хотят убить?
— За мою преданность правому делу. За мои сигналы в надлежащие органы насчет нарушений правопорядка и бесчинств тех, у кого сегодня деньги и власть. Я ведь, пока сюда не попал, каждый день, почитай, сигнализировал.
— Вы вот сказали, что вас хотят убить «чужими руками», — напомнил я голове сказанные слова. — А что это за «чужие руки» такие, будьте добры, поясните, пожалуйста?
— Есть определенные личности, — хмуро ответил старик, приподнявшись и устроившись полулежа на кровати.
— И вы можете их назвать?
— А у тебя бумага есть, чтобы записывать? — поинтересовался Лавр Михайлович.
— Бумаги нет, но есть вот это, — указал я на диктофон, который до начала разговора включил и устроил на тумбочке.
— А что это? — заинтересованно спросил старик.
— Это диктофон. Маленький такой… магнитофончик.
— А-а, — протянул старик. — Это хорошо. Так мне в него говорить?
— Да говорите, как вам будет удобнее, — сказал я и сфотографировал лицо старика.
— Это еще зачем? — напрягся он.
— Так надо, — безапелляционно ответил я. — Итак, я вас слушаю. Говорите, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул Храмов. Он как-то приосанился и, косясь на диктофон, начал: — Значит, так… Перво-наперво, это мой сосед Панкратов Илья Степанович из шестнадцатой квартиры…
— Весьма интересно. Простите, а где вы живете? — поинтересовался я.
— На Тринадцатой Парковой в панельной «хрущевке», — охотно ответил Храмов.
— А он что, Панкратов этот, накануне отравления к вам в гости приходил?
— Нет, — буркнул старик. — С какой это стати? Я и на порог не пущу этого злыдня!
— Тогда, может, вы к нему приходили?
— Еще чего! Мы с ним в контрах, говорю же.
— А как он тогда мог вас отравить?
— Так он мог проникнуть в мою квартиру, когда я из дома выходил. В магазин или еще куда, — ответил Лавр Михайлович. — Ну, и подсыпал в еду отраву. Думаю, что в селедку. Я ведь селедку очень люблю.
— Простите, как то есть «проникнуть в квартиру»?
— Путем открывания моей квартиры отмычкой. Он слесарем работал. Ему квартиру чужую вскрыть — раз плюнуть. Ма-астер он на такие дела…
— Понял вас, — покосившись на старика, проговорил я. — А еще есть подозреваемые?
— А то, — оживился старик и начал перечислять: — У меня их целый список. Козинцев Анатолий Михайлович, сосед по подъезду, агент американского Госдепа. Синельникова Клавдия Игнатьевна, соседка снизу, язва и змеюка подколодная, которую незнамо как земля носит. Бочкарев Виктор Моисеевич, домоуправ плешивый, махинатор и ворюга, который давно должен сидеть в тюрьме, о чем я неоднократно сигнализировал. Серенький Сергей Константинович, главный инженер Управляющей компании, обслуживающей наш дом, хапуга, казнокрад и мафиози, заслуживающий самой крайней меры уголовного наказания. Советник нашего муниципального главы Викторов Афанасий Сергеевич, серый кардинал, тайный агент ЦРУ…
Со стариком все было ясно. Чтобы как-то направить разговор в иное русло, я спросил:
— А сколько вам лет, Лавр Михайлович?
— Семьдесят три года, — не без гордости ответил Храмов. — Мужики столько не живут, а я вот, вишь, жив еще. А потому, что всякий день начеку. И у меня каждый день — борьба. С различными негативными проявлениями нашей теперешней жизни. Некогда мне помирать.
— А вы один живете?
— Один, — кивнул Храмов.
— А родственники у вас есть?
— Дочь с зятем. Вот они тоже смерти моей хотят. Ждут, когда им квартира моя трехкомнатная достанется. Чтобы ее сдавать и жить не работая. Сейчас никто не хочет работать. Все хотят сладко жить…
Старик помрачнел. Потом снова закрылся одеялом до подбородка и отвернулся к стенке…
— А вы журналист? — раздался вдруг за моей спиной женский голос.
— Да, — повернулся я и увидел женщину лет тридцати пяти. Она пришла проведать мужа, что лежал недалеко от старика Храмова.
— Напишите там у себя, что отравившиеся больные не получают никакого лечения. Промывание желудка сделали, и все на этом… — возмущенно произнесла она. — Хоть бы антибиотики какие дали.
— А почему не получают лечения?
— Врачи до сих пор определить не могут причину отравления.
— Они вообще ничего не знают, — громко произнес мужчина-посетитель в рубашке с закатанными рукавами. — Больным желудки только промыли, и все. Даже никаких таблеток не дают. Дескать, не известна причина отравления, язви их в душу.
— Говорят, приезжали из санэпидемстанции. И ничего не нашли, — подключилась к разговору еще одна женщина-посетительница с хозяйственной сумкой в руке. — А вирусологи сказали, не наше, мол, это дело — пищевые отравления. Никому, в общем, до больных дела нет.
— А щас вообще никому ни до кого дела нет, язви их в душу, — заметил мужчина в рубашке с закатанными рукавами. — Всяк сам за себя, и выживай, как знаешь. Тонуть будешь — руки никто не подаст. А вместо спасательного круга — еще и булыжник кинут…
— Это верно, — поддакнула мужчине женщина с хозяйственной сумкой. — Бесчеловечные все какие-то стали. Жестокосердные.
— А не надо было Советский Союз давать разваливать, — донесся глухой голос старика Храмова. — А то продали страну, а теперь жалуетесь.
— Да кто продал-то? — ту же парировала она. — Нас разве кто спрашивал?
— Да они чихать хотели на наше мнение, язви их в душу, — заявил мужчина в рубашке с закатанными рукавами. — И тогда на нас чихали, и теперь. Теперь, язви их в душу, даже больше на нас чихают.
— И будут чихать! — не унимался Храмов. — Потому что вы им это позволяете.
— А ты, дед, не позволяешь? — ехидно обратился к нему мужчина в рубашке с закатанными рукавами.
— Нет, не позволяю! — с гордостью ответил Лавр Михайлович.
— Когда нас лечить-то будут, вы не знаете? — спросил меня муж женщины, которой на вид было около тридцати пяти.
— Не знаю, — признался я.
— И главное, симптомы-то у всех схожие, — заговорила его жена. — Тошнота, рвота, понос, головная боль, боли в животе…
— Еще слюни постоянно выделяются, и пить постоянно хочется, — добавил ее муж.
— А еще сердце учащенно колотится, — подал хриплый голос больной, что лежал у самой двери и на койке которого сидела угловатая девочка-подросток. — И воздуху как будто не хватает.
— Повышенное выделение слюны — это саливация. А сердце учащенно бьется — это тахикардия, — подала голос пожилая дама интеллигентного вида, которая пришла к седому мужчине, лежавшему на кровати у стенки. Он тяжело дышал, часто сглатывая слюну.
— Видите: симптомы у всех одинаковые, — снова обратилась ко мне тридцатилетняя. — А чем люди отравились — врачи определить не могут.
— Да не знают они просто ни хрена, язви их всех в душу, — возмущенно произнес мужчина в рубашке с закатанными рукавами. — Устроились в институт по блату или за деньги, не учились ни черта, зачеты и экзамены покупали за деньги, дипломы тоже… Все ж нынче за деньги! Чего же они могут знать, язви их в душу?!
— А что вы ели перед тем, как сюда попасть? — обратился я к мужу женщины лет тридцати пяти.
— Ни вспученных консервов, ни мяса, ни грибов, ни рыбы я не ел, — ответил он. — Мы ели мидии. Ужинали в ресторане по случаю годовщины нашей свадьбы.
— И все? Больше до самого попадания в больницу вы ничего не ели?
— Нет, — ответил он. — Разве что на ночь стакан молока выпил…
— А вот мидии-то как раз и могут быть опасны, — заметила пожилая дама интеллигентного вида. — Они фильтруют воду, поглощая планктон, а планктон вырабатывает сакситоксин. Это такое вещество нервно-паралитического действия, а по сути, мощнейший яд. И как только такая мидия-фильтр накопит в себе достаточное количество токсинов, она становится опасным для человека продуктом, а случается, и смертельным…
— Значит, это мы мидиями отравились? — всполошился мужчина, поглядывая на свою супругу.
— Вы, может быть, и мидиями, — заметил больной, на кровати которого сидела молчаливая девочка-подросток. — А я моллюсков этих никогда не ел и не собираюсь пробовать.
— И я не ел и не собираюсь, — громко произнес старик Храмов. — Пусть их буржуи едят и разные там моральные и физические извращенцы…
