Владислав Куликов - Братство обреченных

— Так они же твердые! — заволновались девушки.

— Не хотите, не ешьте, — отрезал Андрей и посмотрел на товарища. — Они готовы, правда?

Тот молча кивнул, уплетая за обе щеки. Честно говоря, рожки действительно были недоваренными, но курсанты этого даже не почувствовали. Смели все! Забив желудок, Ветров захотел спать. Он с сожалением посмотрел на девушек, потом на часы.

— Увы, нам пора, — произнес Андрей, — завтра рано вставать. Увидимся еще, ладно?

Они больше так никогда и не увиделись. Впоследствии Ветров как-то попытался представить, какое же впечатление произвели курсанты на девушек: пришли, съели килограмм недоваренных макарон и ушли. «Наверное, они больше не будут любить военных».

Когда же в его жизни были долгие перерывы в общении с женщинами, Андрей вспоминал тот момент с раскаянием, как в голодный час вспоминают недоеденный неделю назад бутерброд.

Но с тех пор минуло почти десять лет. Как водится, прошлое стало приобретать розовый цвет.

«Подумать только, где Биджан и где Соль-Илецк! — с радостным возбуждением размышлял Ветров. — Между ними — тысячи километров, ночь, степь, горы и тайга. Но есть незримая тонкая связь: я и эти божественные пирожки. Мы соединили время и пространство!» И так хорошо, так легко у него стало на душе, что из груди невольно вырвалось:

— Жизнь прекрасна! Сейчас бы еще и пивка…

Апрель 1997 года

— Эх, сейчас бы пива, — прошептал Геннадий Куравлев, стоя возле мусорной кучи.

Уважаемый читатель!

Не пугайся. Книгу «Хроники Черного Дельфина» Ветров написал уже после всего. Он пару лет корпел над документами, встречался со свидетелями, восстанавливал по крупицам мельчайшие детали. В конце концов Андрея можно было разбудить ночью, и он без запинки ответил бы, где лежали стреляные гильзы в квартире и какой сорт виски предпочитает судья.

Естественно, этим он занимался не от нечего делать: надеялся написать лучший детектив всех времен и народов. Благо что материал был подходящий. Книгу он в итоге написал. Когда она готовилась к печати в издательстве, то попалась на глаза известному сочинителю Владиславу Куликову. Тот быстро смекнул, что история-то интересная: пахнет солидным гонораром. Поначалу автор «Братства обреченных» пытался выдать целые куски, содранные с «Черного Дельфина» за свои. Но его разоблачили редакторы и заставили-таки упомянуть собрата по перу. Увы, таков жестокий мир творцов: если нет своих идей, в ход идут чужие.

Читатель от этого только выигрывает. Ведь две книги в одной, — это как водка с апельсиновым соком в одном стакане. Сначала не понимаешь, в чем прикол. А потом ни с того на с сего становится хорошо…

Итак, Куравлев стоял над мусорной кучей…

От нее пахло дымком. А поверх мятых пивных банок, сломанных веток и газетных обрывков лежали почерневшие куски льда.

— Черт, сколько хлама! — Сергей Шилкин вытащил из багажника «Волги» набитый мешок. — Не стой, помогай. Держи за край.

Куравлев схватился за мешок. Они вытряхнули его над кучей. Посыпались грязные пластмассовые тарелки, пластиковые бутылки, прочий мусор.

— Все, это последняя ходка, — произнес Шилкин. Так случилось, что в последний день своей жизни он выбрасывал мусор. Возможно, он бы хотел провести этот день как-нибудь иначе. Потому что это был его день. Но ведь никто его не предупредил об этом.

— Мне тесть свой гараж предлагает, — сказал он, садясь обратно за руль машины, — но далеко от дома: полчаса ходьбы. Хороший гараж, кирпичный. С ямой. Но я думаю: нет смысла покупать машину, если нельзя ее поставить рядом с домом. Так?

Куравлев без энтузиазма поддакнул. Шилкин собирался покупать «Волгу» и разговорами об этом уже достал все отделение…

По реке Урал, через которую они сейчас проезжали, проходила граница между Европой и Азией. Получалось, что мусор привозили из Европы и высыпали здесь, на первой (или последней — смотря откуда считать) свалке в Азии. Европа же начиналась с ликероводочного завода (в просторечии — ликерки), который стоял на берегу реки, возле моста. Геннадий жадно смотрел на пейзаж из окна машины и впитывал это. Иногда на него накатывало такое. То было особое состояние души: она словно раскрывалась. Все чувства обострялись. Он начинал видеть красоту, что таилась в излучине реки, шуме покрышек и отлетающих от колес камушках. А еще был свежий ветерок и ласковое солнышко. И вся эта красота словно вливалась в него.

В такие моменты Геннадия переполняло так, что могло разорвать грудь. Поэтому надо было как-то израсходовать свое воодушевление: взять в руки карандаш и что-то нарисовать, признаться жене в любви. Или просто выпить пива и подумать о вечном…

— Хотя, с другой стороны, жалко ее будет под окном бросать, — продолжал Шилкин, — какой же хозяин машину в непогоду на улице оставит? Как представлю, что она в дождь будет стоять, — прямо серпом по яйцам. А ты что думаешь?

— Купи тент.

— Это не то.

«Интересно, откуда вообще у него деньги на машину? — подумал Геннадий. — Вроде одинаковую зарплату получаем. Открыл бы кто секрет: как люди живут? Тут до получки еле дотягиваешь. А кто-то машины покупает. На море всей семьей ездит. Я тоже так хочу, научил бы кто-нибудь! Приехали». Машина остановилась перед воротами.

— Давай открывай быстрее, — прошептал Шилкин, — уснули, что ли?

Ворота поползли в сторону. «Волга» въехала во двор трехэтажного особняка. Сергей поставил машину в гараж и вошел в дом. Куравлев же остался в курилке во дворе.

Когда Шилкин заглянул в кабинет начальника, тот разговаривал по телефону. Сергей хотел было выйти, но шеф, увидев его, дал знак остаться.

— У меня все готово, — говорил он в трубку, — осталось только отмашку дать. Хорошо, действуем по плану. Сейчас я своих орлов озадачу.

«Какое-то задание?» — Сергей подумал сначала, что придется отправлять какую-нибудь бригаду «в поле». Неожиданной работе в пятницу вечером мало кто обрадуется, поэтому он стал прикидывать, кому бы поручить.

— Готовь мою машину на выезд, — приказал шеф по телефону дежурному.

Тут Сергей вспомнил: он краем уха слышал, что начальство вроде бы собиралось на рыбалку. От сердца отлегло.

— Василий Петрович, мы закончили, — доложил Шилкин.

— Хорошо, — ответил начальник, — сейчас парни коридор домоют, и можешь распускать всех. Только сам посиди до полпятого. На всякий случай. Я уехал. Если что — буду на связи.

— Есть. — Сергей кивнул. — Василий Петрович, я хотел с вами поговорить.

Шеф, который уже встал, застыл и внимательно посмотрел на подчиненного.

— У меня возникли проблемы. — Голос Сергея чуть дрогнул, выдавая легкое волнение. — Буквально на ровном месте. Я хотел с вами посоветоваться.

— Хорошо, — доброжелательным тоном ответил начальник и посмотрел на часы, — слушай, время терпит? Можем в понедельник обсудить?

— Да.

— Договорились.

Если бы начальник знал, что это его последний разговор с Шилкиным, то конечно же остался бы и поговорил. Но он этого не знал. Таких вещей обычно никто не знает. Поэтому рыбалка в тот момент была важнее.

Шилкин вышел из кабинета расстроенным. Он рассчитывал поговорить именно сегодня. Но говорить второпях было нельзя. Не тот случай.

А в курилке по-прежнему сидел Куравлев. К нему присоединились прапорщики, которым приказали мыть коридор. Они закончили работу и теперь возмущались.

— Я понимаю, сказали хлам убрать, — говорил один из них, — барахла за зиму накопилось немерено. Но полы зачем заставили мыть, как душар каких-то? В понедельник уборщица приходит.

— Знаешь, как в армии: чем бы солдат ни занимался, лишь бы замотался, — произнес Куравлев и улыбнулся.

— Мы не в армии.

— Тем более.

— Парково-хозяйственный день закончен, — сказал Шилкин, подходя к курилке, — сейчас начальство уедет, и можно расходиться.

— Это как в анекдоте, — произнес Куравлев. — Девятого мая сорок пятого года начальник немецкого концлагеря построил всех военнопленных. Вышел перед строем в парадной форме. Тут же солдаты стоят с автоматами. Начальник и говорит: господа заключенные, господа солдаты, война закончена. Все свободны. Всем спасибо.

— А нам с тобой приказали подежурить для подстраховки, — ответил Шилкин в тон Куравлеву, — так что вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

«Наверняка сказали только ему, — подумал Куравлев, — просто скучно торчать тут одному».

На лестнице сидел дежурный и читал книгу. Когда подошли Куравлев и Шилкин, он подвинулся, чтобы они могли пройти.