Артуро Перес-Реверте - Королева Юга
— Ты испанец, у тебя там хорошие связи. Сделай нам большой репортаж о ней.
Стараясь, чтобы содержимое блинчика не потекло у меня по подбородку я отказался:
— Я больше не репортер. Теперь я все выдумываю и пишу вещи объемом не менее четырехсот страниц.
— Ну так сделай как умеешь, — возразил Рене. — Сделай литературный репортаж.
Я доел блинчик, и мы принялись обсуждать все за и против. Сомнения одолевали меня до самого кофе и рюмки «Дона Хулиана № 1», так что Рене в конце концов пригрозил, что сейчас позовет марьячи[11].
Но все вышло совсем не так, как он замышлял: репортаж для «Реформы» превратился в мой собственный литературный проект, хотя моего друга это нимало не расстроило. Напротив: на следующий день он предоставил мне свои лучшие связи на Тихоокеанском побережье и в федеральной полиции, чтобы я смог разузнать что-нибудь о годах, покрытых мраком неизвестности. О том этапе жизни Тересы Мендоса, про который ничего не знали в Испании, да, пожалуй, и в самой Мексике.
— По крайней мере, напишем на тебя рецензию, — сказал Рене. — Скотина.
До тех пор было общеизвестно лишь то, что в свое время Тереса, дочь отца-испанца и матери-мексиканки, жила в Лас-Сьете-Готас, очень бедном квартале Кульякана. И еще — училась она только в начальной школе, работала сначала в шляпной лавчонке на небольшом рынке под названием Буэльна, а потом меняла доллары на улице Хуареса, и в один прекрасный день (День поминовения усопших — роковая ирония судьбы!) жизнь поставила ее на пути Раймундо Давилы Парры, летчика, работавшего на хуаресский картель. В округе он был известен под кличкой Блондин Давила — из-за светлых волос, голубых глаз и внешности американца. Обо всем этом было известно скорее из легенды, что сплелась вокруг Тересы Мендоса, чем на основе точных данных; поэтому чтобы выяснить эту часть ее биографии, я отправился в столицу штата Синалоа на западном побережье, недалеко от входа в Калифорнийский залив, и принялся там бродить по улицам и тавернам. Я даже точно — или почти точно — прошел тем маршрутом, которым шла она в тот последний (или первый, смотря как взглянуть) день, после того, как раздался телефонный звонок и она покинула дом, который делила с Блондином Давилой. Так я оказался перед гнездышком, где они прожили два года: скромного вида, но уютным двухэтажным домиком с бугенвиллеями и миртовыми деревьями и задним двором. Домик располагался на юго-востоке района Лас-Кинтас: там часто селятся наркодельцы средней руки, у кого дела идут хорошо, но не настолько, чтобы позволить им роскошный особняк в элитном районе Чапультепек.
Потом я прошел под королевскими пальмами и манговыми деревьями до улицы Хуареса и остановился напротив небольшого рынка — посмотреть на девушек, которые с сотовым телефоном в одной руке и калькулятором в другой прямо посреди улицы обменивают валюту. Или, другими словами, отмывают, превращая в мексиканские песо, деньги тех, кто, приезжая на машинах, останавливается рядом и достает пачки долларов, от которых пахнет горной смолой или белым порошком[12].
В этом городе, где незаконная деятельность сплошь и рядом — общественное убеждение и образ жизни («идти против закона — семейная традиция», как поется в одной наркобалладе), Тереса Мендоса некоторое время была одной из таких девушек. До того дня, когда возле нее затормозил черный джип «бронко», и сидевший за рулем Раймундо Давила Парра, опустив тонированное стекло, засмотрелся на нее. С того момента ее жизнь изменилась навсегда.
Сейчас она шла по тротуару который знала до последней плитки, шла с пересохшим ртом и страхом в глазах. Обходила девушек — те болтали или прогуливались в ожидании клиентов напротив фруктового магазина «Эль Канарио» — и все время боязливо озиралась на стоянку грузовиков, трамваи и закусочные рынка, кишмя кишевшие женщинами с корзинами и усатыми мужчинами в широкополых плетеных шляпах. Из музыкальной лавки за ювелирной мастерской на углу до нее донеслась наркобаллада, которую пели «Лос Динамикос», а может, «Лос Тигрес», — издалека она не смогла определить, но песню знала хорошо. Еще бы! Она знала ее даже слишком хорошо — то была любимая песня Блондина, и подонок этот имел обыкновение распевать ее, когда брился — да еще открывал окно, чтобы шокировать соседей, — или нашептывать ей тихонько на ухо, когда ему хотелось позабавиться, разозлив ее:
Все меня здесь уважают —мать, отец, друзья, невеста.Самолет я поднимаюбез разбега, прямо с места.Мчусь во тьме, как легкий дым,крыльями воды касаюсь,и с оружием любымкак с родным я управляюсь…
Чертов негодяй, проклятый Блондин, снова подумала она — почти произнесла, давя поднимавшееся в груди рыдание. Посмотрела направо и налево. Она по-прежнему была настороже — не покажется ли где лицо или фигура, означающие опасность. Конечно, они пошлют того, кто меня знает, думала она. Кто сможет меня узнать. Поэтому Тереса надеялась узнать его прежде, чем он ее. Его — или их. Потому что они обычно действовали парами, помогая друг другу. И следя друг за другом — ведь в этом деле никто не доверяет даже собственной тени. Узнать его заранее, не в последний момент, уловив угрозу во взгляде. Или в улыбке. Кто-нибудь улыбнется тебе, вспомнила она, а в следующий миг ты будешь мертва. Если повезет, добавила она про себя. Если мне очень повезет, я буду мертва. В Синалоа, подумала она, представив себе пустыню и ацетиленовую горелку о которых говорил Блондин, вопрос везения или невезения — всего лишь вопрос быстроты, сложения и вычитания. Чем дольше умираешь, тем меньше тебе везет.
Она двигалась по улице Хуареса по ходу транспорта, поэтому машины приближались к ней со спины.
Только пройдя кладбище «Сан-Хуан», она сообразила это и свернула налево, к улице Генерала Эскобедо.
Блондин объяснил ей, что если она когда-нибудь обнаружит за собой хвост, надо выбирать улицы, где машины едут навстречу, чтобы видеть их издали. Теперь она иногда оглядывалась, чтобы знать, что происходит за спиной. Так она добралась до центра, миновала белое здание муниципалитета и смешалась с толпой, заполнявшей автобусные остановки и ближайшие окрестности рынка Гармендиа. Только там Тереса почувствовала себя в некоторой безопасности. С запада над крышами небо пылало ярко-оранжевым, и кое-где на тротуары уже падал свет витрин. В таких местах почти никогда никого не убивают, подумала она. И не похищают. Движение по улице было двусторонним, на углу стояли двое полицейских в коричневой форме. Лицо одного показалось ей смутно знакомым, поэтому она отвернулась и пошла в другую сторону. Многие местные служители закона — и судейские, и полиция, и многие другие — состояли на жалованье у наркомафии, прятали в кейсы дармовые пакетики кокаина и бесплатно пили в тавернах, а за это прикрывали главарей или воплощали в жизнь здоровый принцип: живи, получай свой кусок и давай жить другим, если не хочешь перестать жить. Тремя месяцами раньше один полицейский начальник, прибывший из других краев, решил изменить правила игры. Ему влепили семьдесят пуль из «козьего рога» — так называли тут АК-47 — прямо у дверей дома, в его собственной машине. Тра-та-та-та-та. Уже продавались компакт-диски с песнями на эту тему. Самая известная называлась «Семь раз по десять патронов». «Убили майора Падрона, — в балладе все излагалось предельно точно, — ровно в шесть, на рассвете. Семь раз по десять патронов, а в них свинцовые смерти». Типичный стиль Синалоа. Популярные певцы — например, Ас де ла Сьерра — снимались для обложек на фоне самолетов, с винтовками сорок пятого калибра в руках, а Чалино Санчеса, идола местных меломанов, который, прежде чем стать композитором и певцом, работал на мафию киллером, буквально изрешетили — не то из-за женщины, не то по какой другой причине. Кто знает? Уж чего-чего, а воображения авторам наркобаллад было не занимать.
Свернув за угол у магазина «Ла Мичоакана», Тереса оставила позади рынок с обувными и одежными лавками и пошла по улице. «Чистая» квартира Блондина, его убежище на случай чего-то из ряда вон выходящего, находилась буквально в нескольких метрах, на втором этаже неброского на вид жилого дома, напротив подъезда которого торговали с тележки днем разными морскими разностями, а ночью — кукурузными блинчиками с тушеным мясом. Поначалу ни одна душа, кроме них двоих, не знала о существовании этого убежища: Тереса была там только однажды, да и сам Блондин, чтобы не «засветить» место, заходил туда лишь изредка.
Тихонько, стараясь не шуметь, она поднялась по лестнице, вставила ключ в скважину и осторожно повернула. Она знала, что там не может быть никого, но все-таки с тревогой оглядела квартиру: нет ли где чего подозрительного. Даже здесь не на сто процентов безопасно, говорил ей Блондин. Может, кто-нибудь видел меня, или кому-то что-то известно, или… да что угодно может произойти в этом уголке города, где все знают друг друга как облупленных. И даже если меня накроют по какой другой причине — если, конечно, возьмут живьем, — я помолчу какое-то время, но долго не смогу а потом начну колоться и выкладывать им все как есть.
