Навязанная игра - Алексей Иванович Гришин
А что можно ответить? Сорвал рубашку и показал, что к старым, почти уже незаметным шрамам прибавилось еще два. Совсем свежих.
– Лечился. От инфекции десятого калибра. Которая, поверь, вовсе не половым путем передается.
Тот самый случай, когда очень захотелось сказать спасибо тому стрелку. Больно, конечно, было, но скандал дался бы дороже.
Она подошла, положила на шрамы холодные пальцы, очень бережно погладила.
– Извини. Мы поедем завтра? Это очень хорошее место.
Он счастливо вздохнул.
– Тогда обязательно поедем. Но чур – втроем!
* * *
Они отдохнули на славу!
В бревенчатом шале, среди изумрудных альпийских лугов, раскинувшихся между укрытых вечными снегами горных вершин.
Всю жизнь Щербатов считал «изумрудные луга» дешевым графоманским штампом, но в тот момент, глядя на эту красоту, так и не смог подобрать других слов.
В этом почти раю разом забылись и озлобленная от нищеты Москва, и угрюмое отделение милиции, и даже зеленый Кранбери, в котором поселилась угроза беды. Остались лишь луга, горное озеро и сами горы. Да еще забытое, почти детское ощущение чистой радости и совершенной беззаботности.
У Билла оказалась милая жена, а его дочь, десятилетняя, но очень ответственная рыжая девочка, взяла под опеку Анну и играла с ней, словно с куклой. Но куклой живой, а потому нуждавшейся в непрерывном присмотре. А когда надо было идти, на Василия надевали хитрый рюкзачок, в который и сажали дочку. И ему удобно, и ей весело – смотри вокруг, любуйся. Набирайся впечатлений.
Они ходили по горным тропинкам, катались на лодке по нереально синему озеру с водой столь прозрачной, что можно было рассмотреть каждый камешек на дне. Довольно глубоком, надо отметить. При этом Щербатов без малейших усилий, просто от души «включил лопуха», то есть был прост, весел и легковерен. Таким, каким и советовал быть очень серьезный мужчина со смешной фамилией Сыроежкин.
Прекрасная кухня, прекрасный номер, прекрасные горы. Вечером в воскресенье они возвращались уже закадычными друзьями. Щербатовы – в Цюрих, а Галбрейты – в Берн. Но жены уже строили планы на следующие выходные, причем мнение и планы мужей интересовали их в последнюю очередь.
На дороге машину Щербатовых, за рулем которой сидела жена, остановила полиция. Василий не понимал разговора, зато точно понял, что Алла что-то нарушила, и нарушила круто. Во всяком случае, ее лицо покраснело, она дрожащим голосом пыталось что-то объяснить. А полицейский строго что-то говорил и говорил, а когда с неумолимым видом достал бланк протокола, ее лицо побелело.
Однако этот дивный вечер просто не мог кончиться плохо! К месту инцидента подъехал БМВ Галбрейтов, Билл вышел и что-то сказал полицейскому. Тот ответил, но американец произнес еще несколько фраз, после которых полицейский прошел в свою машину, с кем-то переговорил по рации. После чего вернулся к Алле, вернул ей ранее отобранные документы и, извинившись, это даже Василий понял, уехал.
– Что это было? – спросил Щербатов.
– Он сказал, что где-то на дороге я сильно превысила скорость, мол камера зафиксировала, а с этим спорить бесполезно. За это полагается лишение прав. А потом поговорил с Биллом, и вдруг выяснилось, что камера, оказывается, неисправна, и мы можем ехать дальше. Вась, сядь за руль, у меня руки трясутся.
Он повернулся к Галбрейту.
– Спасибо. Боюсь, если бы не твое вмешательство, дело бы так хорошо не закончилось.
Тот лишь пожал плечами.
– Не бери в голову, поверь, это было не сложно – у меня хорошие отношения с начальником полиции Цюриха. Так что будут проблемы – обращайтесь, любой вопрос решим.
Потом, по-американски искренне улыбнувшись, сел в машину и, стартанув с пробуксовкой, умчался вдаль. Ему швейцарские видеокамеры, очевидно, были не страшны.
* * *
Вообще три недели отпуска пролетели как один день. Поездки в Женеву, Лозанну и Лихтенштейн, в грозные горы и к лазурным озерам! В последние выходные хотел съездить в Мюнхен на знаменитый Октоберфест, но остановило расстояние и, черт возьми, нежелание расставаться с Анной. Да, эту милую пигалицу уже и в мыслях не получалось назвать Нюрой. Только Анной, и никак иначе.
С ней он играл, гулял в тенистых парках и по уютным, пересеченным десятками мостов набережным Лимматы. Правда, все общение с дочерью проходило под строгим взором фройляйн Гретхен, согласившейся увеличить свой рабочий день на неких новых, так и не раскрытых Щербатову, условиях. Девушка крайне ответственно подходила к исполнению своих обязанностей, полагая, что лишь от нее зависит семейное счастье и семейный покой фрау Аллы.
Однако где-то через неделю герр Базилиус был признан личностью безопасной, а еще через несколько дней – даже желательной. Во всяком случае ему уже улыбались и приглашали к столу даже в отсутствие хозяйки. Правда кормление девочки так и не доверили. Видимо, не заслужил.
По вечерам он встречал жену у офиса, и они шли гулять куда глаза глядят по узким, кривым, мощеным булыжником улочкам старого города.
Ближе к отъезду, видя счастливую физиономию мужа, Алла вновь начала намекать, мол, не пора ли любимому снять проклятую уже тысячи раз форму и заняться нормальным делом. Пусть тоже не слишком денежным, но по крайней мере спокойным. А денег она и одна на всю семью заработает.
Результатом этой настойчивой осады стало обещание подумать, вот только дела кое-какие надо закончить. То есть успех, вдохновивший ее на продолжение борьбы, был очевиден – раньше такой разговор пресекался на корню.
И каждый вечер в конце рабочего дня он звонил в консульство с вопросом – готовы ли, наконец, документы на отцовство. И каждый раз получал стандартный ответ: «Пока нет, но вот-вот, буквально еще чуть-чуть, короче, позвоните завтра». Вначале он был вежлив, потом терпелив, потом предельно сдержан. Но вчера, когда до отъезда оставалось всего три дня, сорвался и высказал-таки ни в чем не повинной девушке на том конце телефонной линии все, что он думает о российской бюрократии, российской исполнительности и российском чванстве. В ответ услышал короткое «Хам» и циничные, абсолютно равнодушные к его проблемам короткие гудки.
Глава 28
Сегодня ровно в десять часов позвонила Алла. По местным меркам – в разгар рабочего дня. Сухим, каким-то надтреснутым голосом сказала: «Приезжай». Потом словно выдавила из себя: «Прямо сейчас. Пожалуйста».
До ее офиса надо было добираться пятнадцать минут на трамвае, но в тот день, как назло, его пришлось дожидаться. Щербатов хотел уже плюнуть и броситься бегом, еще не зная, но чувствуя, что случилось что-то совсем хреновое. Но в конце концов все же услышал желанный шум трамвайных колес. Не привычный в Москве стук и перезвон, а плавный шорох, может быть, чуть громче, чем шелест автомобильных шин.
И в этот раз было не до городских красот. Быстрее, быстрее… почему так долго стоим? Почему медленно трогаемся?
