Чингиз Абдуллаев - Под знаком полумесяца

Меня тоже могли убить, изнасиловать, опозорить. И все из-за его жадности и корысти. Даже то, что он убил всех троих охранников, не оправдывает его в моих глазах. Я ему этого никогда не прошу.

— Ты лучше уезжай отсюда, — советую я ему, — тебя все равно найдут и ликвидируют. У тебя нет шансов.

— Приедем в город и поговорим, — предлагает Ариф.

Мне хочется его ударить, дать ему пощечину. И я с трудом сдерживаюсь. Мы доезжаем до города, и на Монтина он куда-то сворачивает, словно для того, чтобы позлить меня еще больше. Потом мы въезжаем в какой-то закрытый двор, и я с облегчением вижу, как к нам выходит полковник Кафаров. Я искоса смотрю на Арифа. Как он не понимает, что я обязательно расскажу обо всем нашему полковнику. И как он тогда сумеет оправдаться? Значит, нужно успокоиться и понять, что именно происходит. Судя по всему, я допустила ошибку в своих расчетах. Предатель не привез бы меня к полковнику. Или привез бы меня только в том случае, если… если…

Если полковник Кафаров был в сговоре с ним и готов был прикрывать своего сотрудника. Неужели и он тоже? Тогда мне действительно незачем жить. Они меня все равно убьют. Но Микаил Алиевич подходит ко мне, обнимает и так стоит целую минуту. Все-таки он ко мне относится по-отцовски. Он проводит меня в большую комнату. Я вижу, как Ариф заходит следом и усаживается в углу. И ему совсем не стыдно.

— Страшно было? — спрашивает меня Кафаров.

— Не очень. Злость меня переполняла. Ненависть к ним. Вы даже не представляете, как я их ненавидела.

— Могу себе представить. Хочу тебе сказать, что, если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы никогда себе этого не простил.

Кажется, старик расчувствовался. Раньше он таких слов не говорил.

— Что с Гольдфарбом? — спрашиваю я полковника.

— С ним все в порядке.

— Значит, ему удалось вчера спастись?

— Конечно. Он сразу почувствовал, что идет охота именно на него. И потом не думай, что его охраняли только наши офицеры и ты. Там были и другие люди.

— Из наших?

— Не только. Посольство прикрепило к нему своего сотрудника. А еще здесь периодически появлялись туристы из Израиля, один из которых оказывался рядом с номером Гольдфарба.

— Еще одна линия защиты, — улыбнулась я.

— И не одна. Они работали так, что мы ничего не замечали. И конечно, вчера они убрали осведомителя террористов и устроили Якову Ароновичу ложный побег.

— Это они предупредили нас о попытках срыва конкурса «Евровидения», — вспомнила я.

— Правильно. И мы все понимали, что приезд такого известного эксперта, как Гольдфарб, не может остаться в секрете. Поэтому мы рассчитали все таким образом, чтобы, сохраняя его имя в тайне, сделать максимально возможным особое внимание к его фигуре.

— Что вам и удалось, — поняла я, — а потом Ариф сдал наших товарищей…

— Сдал, — согласился Кафаров, — сдал по моему приказу и по моей просьбе.

Час от часу не легче! Теперь оказывается, что человек, в которого я верила как в родного отца, тоже оказался предателем. И гораздо худшим, чем Ариф. Ведь Кафарову мы доверяли не просто свои жизни и свои семьи. Мы доверяли ему самые сокровенные тайны, будущее наших детей. А он, оказывается, сдавал членов нашей группы банде террористов.

— Почему? — простонала я, ничего не понимая. — И вы тоже?

— Это была моя идея, — признался Кафаров, — Ариф был только исполнителем. И, кроме нас двоих, никто об этом не знал.

— Как вы могли? — У меня просто не было сил все это выносить. — Подставить людей, которые вам так доверяли. Как вообще такое могло прийти вам в голову?

— Это был единственно возможный вариант, — говорит Микаил Алиевич, — мы продумали все варианты и решили, что этот наиболее надежный. Наши оппоненты верят в силу денег и считают, что купить можно каждого. Каждого из нас. Ни в какие идеалы они просто не верят. Ни в совесть, ни в честь, ни в дружбу, ни в любовь. И в этом их главная уязвимость.

Я смотрю на Арифа. Значит, он не настолько плохой, как я о нем думала. И Кафаров, снова просчитав мои мысли, неожиданно спрашивает:

— Помнишь, я рассказывал тебе о своем отце, который потерял обе ноги во время Киевской наступательной операции в ноябре сорок третьего года?

— Помню, — кивнула я, — но какое это имеет отношение к нашим делам?

— В начале ноября сорок третьего года советские войска вышли к Днепру, — вместо ответа начал рассказывать мне Кафаров, — и тогда было решено главный удар нанести на юге, с Букринского плацдарма. Но все попытки расширить этот плацдарм и прорваться к Киеву оказались неудачными. Немцы, очевидно, зная о готовящемся ударе, подготовились там достаточно основательно и перебросили туда свои основные силы. А на севере в это время наши войска успешно расширяли Лютежский плацдарм. Было требование Сталина взять Киев к седьмому ноября. И теперь представь себе, что командование решило оставить обреченные батальоны и полки на южном плацдарме, а Третью танковую армию скрытно перебросили на северный плацдарм. Знаешь, почему я об этом вспомнил? Многие командиры уже тогда понимали, что подкрепления не будет, что южный плацдарм используется как отвлекающий маневр, чтобы немцы не перебросили свои резервы на север. Говоря сегодняшним языком, нужно было подставить многие тысячи людей на юге, чтобы спасти десятки тысяч на севере. И солдаты, действующие на Букринском плацдарме, погибали, часто даже не понимая, почему нет подкрепления и почему командование оставляет их умирать. Но каждый выполнял свою задачу. Потери были огромные. Но южный плацдарм оттянул на себя силы немцев и позволил нанести главный удар с севера. И взять Киев. Так вот, в числе тяжело раненных был и мой отец, потерявший обе ноги на южном плацдарме и чудом выживший.

Он замолчал.

— Знаешь, почему я тебе это рассказал? — спросил полковник. — Мы были вынуждены пойти на этот чудовищный шаг: сделать предателем нашего Арифа, согласиться на сотрудничество с террористами. Я с самого начала понимал, как нам будет сложно. И сознавал свою ответственность. Без конкретных жертв они бы нам не поверили. И нам просто пришлось сдать им Шамиля Тушиева и Люду. Ее мы постарались в последний момент спасти. Но нам было важно привлечь основное внимание к приехавшему Гольдфарбу, что мы и сделали. Мы заранее согласовали с ним все детали. Только никто не должен был об этом знать, даже ты. Иначе весь наш план мог рухнуть. Сейчас мы уже имеем почти полную информацию о наших оппонентах.

— Вы допустили, чтобы его убили, — простонала я.

Ариф, сидевший в углу, тяжело вздохнул. У Кафарова на лице не дрогнул ни один мускул.

— Они вышли на Арифа самостоятельно, — напомнил мне полковник, — и значит, уже тогда имели представление о нашей группе. А потом так же, без участия Салимова, они вычислили Шамиля Тушиева. И тогда я понял, что у нас действует «крот». Спасти Шамиля я уже не мог. Я просто не знал, где и когда будет совершено покушение. Арифу нужно было подтвердить, что Тушиев сотрудник нашей группы. Он тоже, как и ты, мучился, переживал. Но ничего изменить было невозможно. Это война, майор Кеклик. Самая настоящая война. А на войне бывает ложный южный плацдарм и настоящий — северный. И на войне часто одни гибнут, чтобы помочь другим. Люду я постарался спасти, имитировав ее исчезновение. А твое похищение стало для нас абсолютной неожиданностью. Очевидно, в какой-то момент наши оппоненты решили, что им важно подстраховаться и получить такой козырь, как ты. Но и в этом случае все не так просто, как ты считаешь. Ведь и тебя мы не сдавали намеренно. И на тебя опять вышли, минуя нас.

— Ариф сказал, что это он сдал всех нас.

— Он имел в виду, что не препятствовал такому развитию событий. Но он не предатель. С моего согласия он имитировал свою работу на них, чтобы мы могли более полно узнать об их планах.

— Узнали?

— Не до конца.

Я выдохнула воздух и довольно нагло спросила:

— Тогда скажите, кто нас сдавал? Если не Ариф и тем более не я, то остается только Самир Бехбудов. Вы считаете, что наш подполковник готов был так низко пасть?

— Не думаю, что это Самир, — признается Кафаров.

— Тогда остаетесь только вы, — говорю я ему. Сегодня, после ночи на том грязном матрасе и ударов в живот, мне стало ничего не страшно, и я продолжила: — Больше никого в нашей группе не осталось. И никто больше о нас не мог знать. Тем более о приезде Якова Ароновича и его участии в обеспечении безопасности «Евровидения».

— Разве? — уточняет полковник. — Было еще несколько человек.

— Кто? — изумляюсь я.

— Еще два человека были в курсе всех происходивших событий, — говорит Кафаров, — наш министр, его первый заместитель и начальник контрразведки.

— Вы считаете, что кто-то из них мог слить информацию по нашей группе? — Это уже абсолютно невозможно. Во всяком случае, я так считаю.