Андрей Воронин - Комбат. За личное мужество
— Какие похороны?! — возмутился Мельников.
— Как «какие»?! Рубинштейна! Мы должны там быть. Чтобы Лизу поддержать! У нее же и муж и отец погибли!.. — воскликнула Татьяна.
Мельников почувствовал, что она начинает заводиться, и, чтобы ускорить процесс сборов, как можно мягче сказал:
— Танечка, милая, это все потом! Похороны, Рубинштейн, Лиза… Сейчас нам с тобой главное — выехать в город, оформить визы. Нам сейчас главное — ребенок. Я велел няне, она уже ее собирает.
— Ну ладно. Потом так потом. А нам мобильником в машине и в городе хотя бы разрешат пользоваться?
— Тебе же сказали, на двое суток мы должны замолчать…
— Ничего. Я Анжелке из посольства позвоню и договорюсь насчет похорон, — себе под нос проговорила Татьяна, но Мельников никак на это не отреагировал. Он еще слабо представлял, что происходит, и поэтому надеялся при возможности в городе тоже сделать пару важных звонков.
Когда они вышли, у крыльца уже стоял его новенький, необъезженный, можно считать, только из салона, черный «лендкрузер». Андрей протирал ему стекла.
Мельников даже пожалел, что давеча разрешил Андрею выбрать любую из его машин. Их было в гараже около десятка. В том числе и раритетные модели. Но только что приобретенный «лендкрузер» он хотел объездить сам. Однако времени менять машину не было.
Андрей сказал им:
— Доброе утро.
На что Татьяна не преминула проворчать:
— Какое утро! Ночь еще на дворе…
Андрей пропустил ее словесную шпильку мимо ушей и распорядился:
— Садитесь сзади. Ребенок на руках. Один охранник впереди. Второго не берем. Скажете, я буду за него.
— Хорошо, — кивнул Мельников.
— Но у нас же есть специальное детское кресло… — напомнила Татьяна.
— Я повторяю: ребенок у кого-то на руках, — выразительно проговаривая каждое слово, сказал Андрей. — И помните, сейчас на кону стоит ваша жизнь и жизнь вашего ребенка. Что бы ни случилось, ничему не удивляйтесь и четко выполняйте все мои команды. Когда выедем на шоссе, попросите охранника вернуться за какой-нибудь вашей папкой. Попросите привезти ее в офис и ждать вас там.
Охранникам Андрей, очевидно, назвал более позднее время, потому что они пришли, когда Мельников и Татьяна с ребенком уже устроились на заднем сиденье.
Мельников, стараясь точно выполнить приказ Андрея, приоткрыв двери, сказал:
— Михаил, останешься дома. С нами поедет Олег. Андрей при необходимости его подстрахует.
— Как скажете, — пожал плечами Михаил.
Олег сел возле водителя, и они поехали.
Татьяна успела заметить, что в Анжелином доме горели несколько окон на втором этаже. Похоже, та уже проснулась. Но позвонить ей раньше, чем они доберутся до посольства, не получится.
Как только машина выехала на шоссе, Мельников похлопал водителя по плечу и попросил:
— Тормозни, брат!
— Что такое? — недовольно сказал Андрей.
— Да я папку забыл, — досадливо поморщился Мельников, — у меня на столе осталась, синяя такая. Олег, будь другом, вернись, забери ее, сядь на одну из наших машин, завези мне в офис и жди нас там.
— А можно я на «харлее» приеду? — спросил Олег. — Если поднажму, то еще и догоню вас.
— Ты не спеши, — проговорил Мельников, заметив, как Андрей покачал головой, — мне главное, чтобы она к обеду в офисе была.
— Так а «харлей» можно взять?
— Байкер, что ли? — вступил в разговор Андрей.
— Есть немного, — чуть смутившись, признался Олег, вылезая из машины.
Дальше они поехали без Олега. Дорога еще, можно сказать, была пуста, но Андрей почему-то ехал с умеренной скоростью.
— Чего ты еле тащишься! — вдруг не выдержал Мельников. — Давай, пока машин нет, оторвемся по полной!
— Там впереди мост! — сказал Андрей и добавил: — Внимание!
Татьяна заметила стоящую перед самым въездом на мост машину. И тут же все заволокло дымом. Дверцы распахнулись, и кто-то вытащил Татьяну и ребенка из машины. Раздался оглушительный взрыв, и Татьяна потеряла сознание.
Глава 15
Лиза Малиновская, сколько себя помнила, больше всего на свете боялась смерти, точнее, даже не смерти, а мертвецов. Когда она была еще совсем маленькой, у них в подъезде умерла бабушка, и они с мальчишками пошли на нее посмотреть. Однако, наверное, пришли они слишком рано. Двери были открыты, но в квартире никого не было. Войдя в зал, где на составленных табуретках стоял закрытый крышкой синий гроб, она почему-то начала рассматривать портрет, где бабушка была совсем молодая, занавешенные черным зеркала, и тут вдруг крышка гроба поднялась и сдвинулась на пол. Мальчишки с визгом бросились на улицу, а Лиза упала в обморок.
Мама потом рассказывала, что, когда Лизу привели в чувство, она рвалась из дому и кричала:
— Она живая! Не закапывайте ее, она живая…
Потом выяснилось, что, когда дети вошли в квартиру, мертвую бабушку еще не переложили в гроб, а дед, ее муж, теперь уже вдовец, который хотел купить себе гроб заранее, решил примерить, подойдет ли ему такой размер. Это было вполне логичное объяснение. Но Лиза с того времени вообще никогда не ходила на похороны.
А тут так получилось, что в один день приходилось хоронить и мужа, и отчима. Причем и одного и другого кремировать.
Малиновский, которого долго не могли опознать, слишком долго пролежал в морге. А отчим, как сказала мать, которую из-за сердечного приступа обещали выпустить из больницы только на пару часов, был и вовсе неузнаваем.
— Я только по перстню его и узнала… Только по перстню и узнала… — повторяла мать и часто крестилась.
Лиза, как и мать, вся в черном, стояла с отрешенным видом и молчала. В крематории, где они вместе с такими же, как и они, убитыми горем родственниками ожидали своей очереди, ее больше всего угнетал сладковатый запах смерти.
— Вот мы с тобой и вдовами стали… В один день… В один день… — никак не могла успокоиться мать.
Лиза смотрела в одну точку и вздыхала. Хоронить ее мужа, Малиновского, приехала лишь его двоюродная сестра, которую, пока Лиза пыталась убежать, а потом спрятаться от похитителей, вызывали на опознание. Она держалась особняком, куталась в черную шаль и не отрывала глаз от мраморного пола.
Зато кремировать Рубинштейна собрался весь бомонд. Мужчины в строгих черных костюмах, дамы в черных модных фасонов шляпках с вуалями и вуалетками, черных перчатках и дорогих шелковых, бархатных черных платьях. Одни скорбно молчали, другие старательно всхлипывали, третьи то и дело театральным жестом подносили к глазам носовые платочки.
Смерть Малиновского была для Лизы ударом. Она привыкла, что, пропадая на несколько дней или даже недель и таким образом, как она считала, пытаясь доказать свою независимость, он всегда возвращается. А тут такое. Мало того что он завяз в какой-то экстремальной игре и его приняли за бомжа, так еще все вокруг мусолят сообщение прессы, что вместе с ним была убита его новая сожительница-алкоголичка Маруся. И убил их некто иной, как Константин, которого с легкой руки какого-то интернетовского сайта все называют не только их с Малиновским охранником, но и ее любовником. Если бы не гибель отчима, мать всыпала бы ей по первое число, а так она сама погружена в горе.
Черный мрамор, которым были отделаны стены и пол по размеру не очень большого, но высокого холла, еще больше усугублял чувство одиночества.
Распоряжался на похоронах какой-то пожилой черноволосый мужчинка в черном длинном плаще, в котором у него то и дело путались ноги, и шляпе. Он подошел, тронул ее и маму за руки и скорбным голосом произнес:
— Я приглашаю вас выбрать урны для праха покойных.
В специальном магазинчике сладковатый запах смерти был совсем невыносимым. Лиза почувствовала, что ее начинает подташнивать, и, кивнув в сторону белой керамической урны с розой, сказала:
— Пусть будет эта.
Она спешила выйти, но мама задержала ее и попросила продавца выставить перед ней несколько урн на выбор.
Мужчина-распорядитель, покраснев, заметил:
— Льву Марковичу уже выбрали урну родственники.
— Ах да, да… — проговорила мама, заливаясь слезами. — Я же ему никто… я же ему никто…
Когда они вышли из магазинчика, траурная музыка зазвучала громче, и их пригласили в зал.
Родственники и знакомые расположились у стен, будто стараясь держаться подальше от постамента, на котором был установлен гроб. Этот зал был отделан серым и белым мрамором. К тому же по всему периметру были расположены высокие узкие окна. Поэтому после мрачного холла здесь буквально дух захватывало от падавшего из них света.
Гробы не открывали. И сначала после нескольких высокопарных речей отправили в скорбный путь обитый малиновым бархатом дубовый гроб Льва Марковича Рубинштейна. А потом чуть поскромнее, но тоже с речами, — синий гроб Александра Александровича Малиновского.
