Виталий Гладкий - Талер чернокнижника
– Все, все, командир, я уже линяю… – Лукич порулил к противоположной стене, где ему заманчиво предлагал свои услуги мягкий диван.
Обыск, как и следовало предполагать, не дал никаких результатов. Интересно, что Ляхов хотел найти в моей квартире? Наверное, длинный мясницкий нож по рукоятку в крови невинных жертв. Или зловещую черную маску, которую я надевал, выходя на свою страшную охоту.
Идиот… Тупая скотина… Жандарм!
С такими нехорошими мыслями меня посадили в милицейского «козла», и я отбыл под конвоем в то место, от которого, как и от сумы, никогда нельзя зарекаться.
Глава 15
Мы как-то не задумываемся, что все в нашей жизни происходит впервые. Я имею ввиду, в ЭТОЙ жизни. Потому что некоторые религии предполагают (нет, даже утверждают), что человек приходит на Землю много раз, при этом его воплощения бывают самые разные – от собаки или крокодила до разумного мыслящего существа.
Выходя утром на улицу, человек вступает уже в новый, измененный мир. Земной шарик за ночь переместился в пространстве, сделал столько-то оборотов вокруг своей оси, кто-то умер, кто-то родился, соседская кошка сбежала из дому, а под крышей в ласточкином гнезде появились птенцы, на клумбе в сквере расцвели какие-нибудь лютики, где-то прорвало магистральный водопровод, и теперь человек идет уже не по тротуару, а по берегу бурного ручья…
Все течет, все изменяется. Не говоря уже о том, что за ночь в организме человека произошло огромное количество изменений, о которых он даже не подозревает. Мы находимся в вечном движении, даже если просто валяемся на диване и изнываем от ничегонеделания.
Но если ты едешь в милицейском «воронке» в качестве преступника, то мир за окнами машины меняется просто до неузнаваемости. Мало того, что солнце вдруг тускнеет, так ты еще и улицы перестаешь узнавать. И люди какие-то не такие, и ходят они не так, и машины не машины, а шустрые монстрики в панцирях.
Кажется, что тебя везут по чужой планете зеленые человечки, чтобы доставить в лабораторию, где над тобой будут производиться разные опыты.
Меня определили в довольно приличную камеру. Там было всего четыре койки и три человека. Полный комплект. Так что мне немного повезло. Я был наслышан, что камеры СИЗО переполнены и на спальное место нередко претендуют по два-три человека.
Наверное, мне такая «удача» выпала как кровожадному маньяку.
– За что взяли? – поинтересовался давно небритый мужик бандитской наружности.
Наверное, когда-то он был бригадиром рэкетиров, затем остепенился, завел фирму, но старые привычки меня трудно, и он опять загремел под фанфары.
– «Мокруху» шьют, – ответил я на босяцком жаргоне бодрым голосом, хотя внутри дрожал, как заяц.
– Круто… – Мужик окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног. – Бытовуха?
– А ты что, папа римский?
– Не врубаюсь… Причем здесь папа?
– Ему ни в коем случае нельзя врать на исповеди.
– Почему?
Мужик смотрел на меня с тупым любопытством.
– Потому, что папа – самый близкий к Богу человек. Можно сказать, проводник с наименьшим сопротивлением. Так что ложь, высказанная ему, сразу же попадет боженьке в ухо. В связи с этим большому грешнику даже Страшного суда ждать не надо, наказание придет гораздо раньше.
– Грамотный, – сказал мужик то ли с осуждением, то ли с пиететом.
– В школе учился, – ответил я ему в тон.
На том мое знакомство с обитателями камеры и закончилось. Двое других обитателей «чистилища», не высказали ко мне почти никакого интереса.
Один из них явно был рафинированным интеллигентом. В пиджачке от какого-нибудь зарубежного Дольче Габбана и козырных шузах, которые стоили как минимум «штуку», он напоминал мне зайца, попавшего на пир к волкам.
Это когда волки пьяны и сыты, сидят за столом, ковыряясь в зубах, и с ленивым интересом наблюдают за скачками и ужимками потенциального кандидата на жаркое к ужину.
Практически не приседая, он метался по камере туда-сюда, бессознательно бормоча себе под нос что-то типа «Не виноватая я! Он сам ко мне пришел!» Похоже, клиент влип конкретно.
По всему было видно, что он происходил из касты чиновников и арест оказался для него, во-первых, большой неожиданностью, а во-вторых, настоящей трагедией.
Это всегда так бывает. Тот, кто лезет вверх, наступая соперникам на головы, должен всегда помнить, что чем выше ты забрался, тем больнее падать.
Третий арестант явно был помешан на религии. Он сидел на койке, поджав под себя ноги, и, раскачиваясь со стороны в сторону, очень тихо мычал, почти ныл. Возможно, это была молитва каким-то неизвестным богам.
Сейчас много развелось разных сект, нередко находящихся на содержании зарубежных «праведников», в свою очередь получающих финансирование от ЦРУ. Одно время меня долго доставали молодцы из «самой правильной церкви», как они говорили. Эти козлы так достали меня своими липкими речами, что я не выдержал и напустил на них Лукича.
Видел бы кто, как эти юные «праведники» мелькали пятками, когда Лукич рассказал им о своем видении мира и о месте в нем всех сектантов. На удивление благовоспитанных и богобоязненных юношей, в его длинной и задевающей за живое речи не матерными были только два или три слова. После этой «проповеди» они резко забыли дорогу к нашему дому и ко мне конкретно.
В общем, компашка мне попалась вполне приличная. Никто никому не мешал переживать личную трагедию, никто не лез в душу, никто не качал права, как это бывает в среде уголовников.
Я лег на койку и начал усиленно напрягать мозги. Мне было очень жаль Князя. Какая же сволочь его убила!? Грабители? Вряд ли. Князь просто не пустил бы их в квартиру. А замки и засовы у него будь здоров.
Он кого-то ждал… Мне это сразу бросилось в глаза. А в конце нашего разговора Князь начал с нетерпением поглядывать на часы. Видимо, гость должен был явиться с минуты на минуту.
Все сходится. Как только я уехал, он вошел в квартиру Князя. И похоже, Дед хорошо знал этого человека. Иначе убийца поцеловал бы порог – и все дела. Князь, насколько мне было известно, не пускал к себе в квартиру даже милицию.
Он был очень осторожным человеком.
Майор сказал, что коллекция цела. А откуда он это знает? Ведь шифр замка сейфа, где хранилась главная часть коллекции, Князь держал в голове. По крайней мере, я так думаю.
Скорее всего, сейф был замкнут, и менты не стали его открывать. А потому Ляхов думает, что коллекция старинных золотых и серебряных монет никуда не делась.
Что убийца хотел узнать у Князя? Шифр сейфового замка? Возможно. Но вынести пытки трудно, практически невозможно. Редко кто из людей обладает таким эпическим мужеством, нечеловеческим терпением и несгибаемой волей.
Впрочем, от Князя можно было всего ждать. У него внутри находился стальной стержень, это я точно знал. Сломался ли он?
Ну да ладно, хрен с ней, с коллекцией. Жалко, конечно, если она ушла на сторону, но тут уж ничего не поделаешь. Когда-нибудь монеты все равно всплывут на поверхность. А там и ниточка потянется к убийце.
У коллекционных вещей, как это ни странно, есть привязанность к своим владельцам. И они могут жестоко отомстить обидчику хозяина.
Конечно, мои утверждения находятся на грани мистики, но, тем не менее, случаев таких я знал немало. Ведь каждый истинный коллекционер обращается со своими раритетами как с живыми, одушевленными существами. Даже нередко разговаривает с ними.
Поэтому если простой обыватель послушает такого энтузиаста со стороны, то у него, скорее всего, создастся впечатление, что у клиента крыша поехала. Но это не соответствует истине. Просто свое дело нужно любить всеми фибрами и жабрами души. Только тогда ты сможешь достичь сияющих вершин.
А вот Князя жалко. Как жалко…
В этом заключается весь человек: мы осознаем, что потеряли, только тогда, когда уже поздно. Князь был для меня образцом. Я даже ходить научился, как он, – широко развернув плечи, с достоинством и без плебейской спешки.
Не исключено, что в его жилах текла дворянская кровь. Но нас не интересовало его происхождение. А он никогда на эту тему не говорил…
Ладно, все это так, мысли на отвлеченные темы. Что будет со мной? Смогу ли я выпутаться из той сети, которую набросил на меня Ляхов?
Корефан хренов… А еще прикидывался порядочным человеком. Я на него свой кофе тратил… Подумал бы своей ментовской тыквой, как следует: зачем мне убивать Князя!? Так нет же, сразу меня под микитки и в кутузку. Сукин сын!
На шконке – так, кажется, называют тюремные кровати – долго отдыхать мне не дали. Часа через три-четыре, растянувшихся для меня до бесконечности, дверь камеры отворилась, и грубый голос надзирателя вмиг разрушил хрупкую конструкцию версии убийства Князева, которую я успел соорудить за это время:
– Бояринов! На выход.
Взгляды сокамерников подтолкнули меня в спину, и я вылетел из камеры пулей. Наверное, это моя душа так рвалась на свободу.
