Илья Рясной - Табельный выстрел
От группы Ганичева пока вестей не поступало.
Глава 38
Любаша ворвалась в дом, бледная и взволнованная.
— Что, пожар? — осведомился Грек, лежащий на диване и разглядывающий заморское житье-бытье в красочном журнале «Америка».
— Взяли твоего Куркуля!
— Как? — не понял Грек, присаживаясь на диване.
— Сегодня рано утром. Менты. Надька говорит, вся улица шумит. Утром он пошел с ведром, ему это ведро на голову и надели. В черную «Волгу» усадили.
— В черную «Волгу»?
— Вот именно. Обычно менты воров все больше на трамвайчике возят или на мотоцикле. А здесь, как за принцем, машину прислали.
— Черная «Волга». Черный ворон, я не твой, — невпопад брякнул Грек, собираясь с мыслями.
Засыпались. Вряд ли Куркуля по какому другому делу с такими почестями повезут. Значит, за того еврея. Все, конец пьесе. Занавес. Артистам пора покинуть сцену. Кому в холодную камеру и под расстрел. Кому опять на вольные просторы.
Мысли эти еще метались в голове, а Грек уже встал и лез в тайник, где у него хранились все заначки.
Бежать так бежать. Не в первый раз. Будут и другие спектакли…
Жальче всего, что с инкассаторами не срослось. Да и подельников он на крови натаскал, от них еще польза могла быть. Тде он еще таких чертей найдет? Но ладно, все это посторонние размышления. Как есть, так и есть. Сейчас главное бежать быстрее и подальше. Он не раз просчитывал, как лучше исчезнуть из города, если все пути перекроют. Вот сейчас и проверит, насколько его думки умные были.
Жалко, пистолет остался у Куркуля. С «ТТ» сейчас куда бы легче было. Но ничего, волыну он себе добудет — придется просто почикать еще одного мента или кто там попадется.
Так, сколько у него времени на все про все?
Несколько часов ментам понадобится, чтобы расколоть братьев, — Таксиста наверняка тоже взяли или возьмут в ближайшее время. Они расколются — в этом Грек ни на секунду не сомневался. Хорошо, что они не знают, где он хоронится. Это ему дает какую-то фору. Эх, знать бы, когда его начнут ловить по-настоящему.
— Легавые, — прошептал он. Поэтому их и называют так, что нюх острый и бежать долго могут, пока не настигнут.
А он умеет уходить от них. Он всю жизнь уходил. И, как правило, выигрывал.
Грек посмотрел на Любашу, съежившуюся под его взглядом. А что с ней делать? Пришить, что ли? Слишком много о нем знает. Если менты загребут ее, она молчать не будет, чем бы он ей ни грозил. Слишком у ментовки доводы убедительные.
— Не надо, Грек, — умоляюще произнесла она, догадавшись, какую он ей готовит участь.
Он подумал. Возиться с Норкой сейчас не с руки. Вон как насторожилась. А вдруг поднимет визг на всю округу. Уже готова заорать… Ладно, пускай живет.
— Если кому обо мне брякнешь, — произнес он угрожающе, — кожу с живой сдеру и солью посыплю… А так живи, Любаня. И не поминай лихом…
Глава 39
Таксисту было тяжко. Он не раз просыпался в поту и снова забывался давящим сном. Ох, этот деревенский самогон. И селюки эти гостеприимные — не отвяжешься от них.
Смутно он вспоминал вчерашнюю пьянку. Утром приехал в Курятино для исторического выяснения отношений с женой. Попер на нее буром — мол, жена ты мне или не жена? Потом разговор увяз в мелочном выяснении отношений, взаимных претензиях и в истериках — уж чего-чего, а заламывать руки и истерить жена умела хорошо. Хотел он ей дать по шее, так теща и дочка в крик изошли.
В общем, как было не раз, плюнул он на весь этот женский колхоз и отправился к Евсеичу — соседу, с которым иногда общался за жизнь. Потом еще соседи понабежали, на городского гуся посмотреть и узнать, что в Свердловске делается. На столе были самогонка, вареная картошка, соленья. Пьянка не могла не удаться.
Пили, ели и, конечно, до хрипоты и крика спорили. Мужики с важным видом принялись ругать власть, матерно пройдясь по кукурузнику, то есть по Хрущеву, при котором в колхозах стало хуже, чем в войну. Подсобные хозяйства таким налогом обложили, что после фининспекторов, которые каждую яблоньку описали, дешевле стало все повырубить. И реформа эта денежная 1961 года боком вышла. И кукуруза эта, чтоб она вся на корню сгнила. И деревни стали сокращать, всех в дома решили собрать пятиэтажные — агрогорода, говорят. А зачем все это, если крестьянин ближе к земле быть должен?
— А совнархозы эти. А в райкомах что нахреновертили… Еще немного царь кукурузный государством поправит — и будут глад, мор и разруха, — после этих слов дед Евсей махнул почти целый стакан самогона, занюхал рукавом и яростно хрустнул соленым огурцом.
Таксисту было глубоко до фени, какая власть на дворе — капиталисты, фашисты, коммунисты. Лишь бы жрать, пить, творить что вздумается и при этом ни за что не отвечать. Хотя и не был уверен, что есть на земном шаре какое-то государство, которое позволит ему все это. Однако он решил защитить свой высокий городской статус и блеснуть эрудицией.
— Экий ты несовременный, — из его сознания стали подниматься полузнакомые слова, и он брякнул: — А как за трудодни раньше пахал и паспорта не имел?
— Ну, пахал, — кивнул Евсей. — Ну и не имел. Но при Сталине понятно было, зачем все эти страдания. А сейчас нас просто за дураков держат…
— Да при Сталине тебя бы за такие базары да на Магадан первым эшелоном, — Таксист зевнул. Ему все эти страсти были безразличны. Кукуруза так кукуруза. Агрогорода так агрогорода. Вот самогон хороший. Много его. Надо попросить и прихватить в город.
— Ну и ладно, — согласился на Магадан Евсей. — Значит, заслужили. Тогда все правильно шло. А сейчас, тьфу…
Если бы спорщики могли заглянуть в будущее, то увидели бы, что уже в октябре сего года дорогого Никиту Сергеевича Хрущева освободят от должности, притом примерно с теми же претензиями, которые выдвигал и дед Евсей…
Потом нить разговора куда-то окончательно затерялась. И Таксист обнаружил себя уже в комнате с низким потолком. В маленькое окошко светила луна, а из соседней комнаты доносилось знакомое похрапывание Машки.
Окончательное пробуждение Таксиста было экстремальным. Какая-то схожая с ураганом сила сдернула его с металлической кровати с шишками-набалдашечками и кинула на пол.
Он и сообразить не успел, что происходит, а запястья заведенных назад рук сковали тесные браслеты.
— Милиция, гражданин Калюжный, — послышался над ним незнакомый грубый бас. — Вы задержаны по подозрению в совершении преступления.
— Ой, бляяяя, — заныл Таксист. — Браслетики-то жмут. Руку оттяпаете, падлы!
— Ничего, — произнес тот же голос. — Значит, расстреляют тебя безрукого.
Таксиста поставили на ноги. Он увидел тех, кто пришел за ним. Двое в штатском. Один — широкоплечий, приземистый, злобный. Другой — молодой, задорный. Третьим был местный участковый в тщательно выглаженной форме — как он только умудряется так выглядеть, преодолевая на мотоцикле сотни километров по полям и деревням?
Калюжный не знал, что двое в штатском — это москвич Ганичев и оперативник из областного розыска Сапрыкин.
— За что? — шмыгнул носом Таксист.
— За дело, — кивнул Ганичев. — Тебе вскоре все расскажут. И покажут. А теперь — вперед, — он пинком придал ускорение задержанному и вытолкнул по ступеням во двор.
От Таксиста разило страшным перегаром, он еле стоял на ногах. Критически осмотрев его и прикинув, что в таком виде клиент недоговороспособен, Ганичев взял стоящее у порога ведро и без затей вылил на задержанного.
Тот завопил и начал отфыркиваться.
— Полегчало? — зло улыбнулся Ганичев. — А теперь отряхивайся и в машину.
Как-то муровец вовремя не подумал, что эту мокрую сволочь нужно еще везти в салоне «Победы». Но ничего. Зато теперь задержанный пришел в себя и к нему вернулась способность соображать.
Первоначальный шок у селян прошел, в игру вступила группа поддержки.
— Что ж вы делаете-то, супостаты? — прорезался визгливый голос Маши. — Чего мужика у меня забираете? Люди, что же они творят-то?
Собравшиеся селяне взирали на действо не с возмущением, а с неподдельным интересом. Таксист своим здесь не был, а был пришлым, городским. Так что заламывать руки, возмущаться из-за него никто не станет. А вот посмотреть на бесплатное театральное представление — это завсегда. Щелкая семечки, народ наблюдал, чем дело обернется.
— Семью ни за что мужика лишают, люди! — встряла теща.
— Отпусти кормильца, — шагнула к Ганичеву осмелевшая Маша.
Тот взял ее за локоть, придвинулся и прошипел:
— А ну замолкла, подстилка бандитская. А то быстро у меня за соучастие в камеру пойдешь.
Оттолкнул ее и поволок задержанного в сторону «Победы».
Когда машина выруливала на дорогу, кто-то из благодарных зрителей заливисто свистнул — то ли в осуждение, то ли в поддержку.
