Виктория Платова - Корабль призраков
– Parlez-vous francais? (Вы говорите по-французски?)
– Non. (Нет)
– Vous etes bien aimable… Voulez-vous m'accompag-nei a. (Это очень мило с вашей стороны Не проводите ли вы меня?)
Происходящее стало заметно не нравиться Карлику. Снисходительный Макс и рта не успел открыть, когда Карпик громким и отчетливым голосом сказала так, чтобы слышала Аника и все прочие кандидаты на увеселения с рядовым составом:
– Propriete privee. Place reservee. (Частная собственность. Место занято.)
Черт возьми! Что это за корабль? Почему здесь все говорят по-французски, даже девочка тринадцати лет позволяет себе пассажи в духе Пляс-Пигаль!
Аника рассмеялась своим милым, чуть стерильным, швейцарским смехом; Макс развел руками и улыбнулся. Матрос Гена под шумок уже утащил ларгу, чтобы не разбивать сердца сердобольных женщин. Карпик же, пометившая свою территорию, независимо сунула руки в карманы, решила было прогуляться по палубе.
И тотчас же поскользнулась.
Палуба, пропитанная жиром и кровью, была скользкой, как каток. Макс и Аника бросились к ней: бедная хромая девочка!.. Аника оказалась проворнее, она протянула руку Карпику, та ухватилась за нее, но вместо того чтобы подняться, сама увлекла ее на доски палубы. Аника не смогла удержать равновесия и тоже упала. Чуть запоздавший Макс последовал за ними, едва не накрыв своим телом Карпика. Это было так заразительно, что не удержалась и я. И, разогнавшись, как в детстве на узких ледяных дорожках, врезалась в кучу малу.
…Спустя пять минут все мы уже вовсю катались по палубе.
Макса, совершенно незаметно отошедшего в сторону, с успехом заменил хоккеист Витя Мещеряков. Он почувствовал себя в родной стихии большого льда и теперь с упоением гонял по палубе неосмотрительно оставленную губернатором Распоповым крышку из-под термоса. К нему присоединились Филипп, Антон и даже толстый Альберт Бенедиктович, так и не захотевший расстаться со своими трофеями, часть из которых матросы перемалывали в фарш тут же, на палубе. Недалеко от портальных лебедок была установлена огромная промышленная мясорубка, чрево которой было скрыто в палубе. На поверхности торчал только раструб, куда сбрасывали сейчас куски мяса.
Карлик проехалась рядом и упала, увлекая меня за собой. Никогда раньше я не видела ее такой веселой. Она чмокнула меня в щеку, и только теперь я заметила, что волосы ее спутались от крови, а лицо, перемазанное жиром, блестит.
– Карпик, милая, ты вся изгваздалась!
– Ты тоже, Ева! До чего здорово, правда! Жаль, что папа еще не приехал.
– У тебя все волосы в крови.
Карпик коснулась кончиками пальцев своих волос, смешно подняв глаза к переносице. А потом коснулась моих.
– У тебя тоже.
– По-моему, мы все здесь сошли с ума.
– Разве это плохо? – Карпик легко развернулась и поставила подножку Филиппу, который тут же, хохоча, рухнул на палубу.
– Странно мы все выглядим. – Я подобрала не самое удачное слово: то, что происходило на палубе, больше напоминало психоз: абсолютно неразличимый запах крови доминировал над всем, раздувал ноздри и заставлял совершать самые немыслимые поступки. Краем глаза я увидела, как рядом со мной упал Антон. Он выглядел неуклюжим и в то же время – бесконечно милым. Что-то новое появилось в нем.
Очки.
Почему-то он был в очках. Я и не подозревала, что он носит очки: круглые очки в тонкой оправе, вечный Леннон, “Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера”… Дужки очков были заляпаны тюленьей кровью, даже на стекла попало несколько брызг. Еще ни разу я не видела его глаза так близко. Слишком прозрачные, слишком мягкие для мужчины. Он неловко коснулся мочки моего уха и улыбнулся:
– Девчонки, вы потрясающе выглядите!
– Ничего потрясающего я здесь не нахожу! – Мне было приятно его прикосновение.
– Не будь такой, Ева! – Карпик неожиданно поддержана Антона, хотя губа ее предупредительно задралась вверх. И сразу же вспомнила этот милый французский, второй язык в программе всех колледжей, в которых она училась: “Частная собственность. Место занято”.
– Вот именно, Ева! Расслабьтесь и получайте удовольствие от филиала ледового дворца спорта.
– Какое же здесь удовольствие? Мы все в крови.
– Именно. – Карпик перевернулась на спину и закинула руки за голову. –
Смертельное лунное поле
И кровь под земною корою
Поле старинной крови
– Здорово, правда?
– Хорошо сказано, – подтвердил Антон.
– Это Гарсиа Лорка. – Карпик зажмурилась, и я сразу же вспомнила книгу Лорки, лежащую в ее каюте. Тогда мне почему-то показалось, что ее должен читать Сокольников в свободное от авизо и выдачи кредитов время. – Лорка. Мне очень нравится Лорка. И я нашла самое подходящее к случаю. Знаешь, как оно называется, Ева?
– Понятия не имею.
– “Песня маленькой смерш”.
– У вас очень умная подруга, Ева, – только и смог сказать Антон.
– Вот что, умная подруга. Поднимайся, и пойдем-ка мы в душ.
…Именно в душе, когда я мыла Карпика, осторожно обходя свежевыколотую татуировку, мне пришла в голову простая и совершенно блистательная мысль. Такая простая и такая блистательная, что я удивилась, почему же она не забредала ко мне раньше. Я уже привыкла к тому, что пусть и не очень быстро, но все-таки двигаюсь по дороге, которую прошел до меня старпом Митько. Это была не самая живописная дорога, большей частью она проходила в застывших от холода сумерках, среди склепов убитых и цветочных лепестков, которые находили в их ранах. Можно было вообще не вступать на эту дорогу.
Но я уже вступила на нее.
Ведь в самом конце, если мне повезет, я найду того, кого уже нашел Митько. Этот корабль подсовывает мне детали, которые проливают свет на каждую реплику того, ночного, разговора старпома. Уже постфактум они складываются в целостную картину, как из кусков смальты собирается витраж. Из кусков смальты. “Из нашего вчерашнего совместного времяпрепровождения”, – сказал тогда старпом. Вчерашнее времяпрепровождение могло состояться только за сутки до общего ужина на корабле, когда в кают-компании собрались все пассажиры. И, если речь действительно идет о татуировке, ее нельзя увидеть нигде, кроме душа.
Точно такого же душа, в котором мы сейчас моемся с Карликом, только на одну палубу выше. Там, где мы вчера застукали Муху и Андрея. Это единственный вариант, который все объясняет. И если это правда, то убийца становится уязвим. Я узнаю его так же, как и Митько, – по татуировке черепахи на груди.
Но, поскольку в мужской душ мне путь заказан (это было бы верхом неприличия), нужно договориться с кем-то, кто мог бы, не вызывая подозрений, подсмотреть эту деталь. Мне даже не пришлось долго раздумывать над кандидатурой филера.
Муха. Конечно же, Муха.
Вот за кого можно ручаться наверняка. Вот кто ни в чем не виновен, за исключением соблазнения чужих мужей: грех хоть и смертный, но вполне извинительный. “Не прелюбодействуй” звучит куда мягче, чем “не убий”…
Итак, Муха.
Нужно сегодня же переговорить с ним, выбрать нужный тон, ни в коем случае не рассказывая об истинных причинах розыска. Иначе нежная голубая душа этого не переживет. Нужно придумать что-то нейтральное, что-то вроде скабрезно-стыдливых разговоров о мужских торсах. Под коньяк это прокатит, тем более что женщины всегда на удивление откровенны с “голубыми” (а с кем же еще обсуждать мужские прелести и необходимый для здоровья размер члена, скажите, пожалуйста?). За несколько дней на “Эскалибуре” надо мной прочно завис нимб если не синего чулка, то пугливой лани, снедаемой внутренними комплексами. Это мне на руку. А двести граммов коньяка и подавно извинят застегнутую на все пуговицы дамочку. Словом, нужно только подцепить Муху на крючок и с его помощью поймать рыбку покрупнее: “муха” – звучит символично, муха может быть шикарной наживкой… Сегодня же вечером, после ужина, я все это и проделаю. Если Мухе удастся сделать это, – а в том, что ему удастся, я не сомневалась ни минуты, – все остальное будет делом техники. Я просто беру папку с документами Митько и отправляюсь к капитану. “Эскалибур” напичкан оружием, напичкан здоровыми мужчинами, способными расправиться с кем угодно, а не только с неповоротливыми тушами тюленей…
– Ай! – вскрикнула Карпик.
– Что случилось, девочка? – Я намыливала Карпику голову, она сама попросила меня об этом. Неужели ты настолько неловка, Ева, что случайно дернула ее за волосы? Вот что значит не иметь ни детей, ни друзей, ни любимых…
– Мне мыло попало в глаза… И очень щиплет…
…А потом я долго вытирала ее огромным махровым полотенцем с собаками, такими же вислоухими, как и на пижамке. Все это умиляло меня до слез, особенно то, как Карпик пытается защитить свою крошечную, едва появившуюся грудь. Она сунула руки под мышки и терпеливо переступала с ноги на ногу, пока я расправлялась с ее мягкими, почти невесомыми волосами.
