Иван Шевцов - Крах

Силин думал о Тане: как она отнесется к случившемуся с ним, испугается? А он так надеялся связать свою судьбу с ней. Она уже побывала под прицелом мафии: выстрел по их машине, убийство Соколова, и вот теперь это… Он пожалел, что просил Олю не навещать его, ему вдруг захотелось видеть их обеих. Но главное — Таню. Очень хотелось. Наверно, его сильное желание биотоками передалось им: на другой день под вечер они заявились обе, не сговариваясь, но почти одновременно — сначала пришла Оля, а через полчаса прямо с работы — Таня. Оля рассказала отцу о старике-соседе, который записал номер машины.

— Их найдут, папа, обязательно найдут, — возбужденно убеждала Оля и продолжала: — А ты знаешь, как вел себя Амур? Это удивительно. Минут за десять до твоего появления в квартире он неожиданно вскочил на ноги, настороженно прислушался, глядя на дверь, потом заскулил, стал царапать дверь лапой, требовать, чтоб его выпустили. И наконец, начал громко, тревожно лаять. Понимаешь? Такого раньше за ним не водилось. Он никогда в квартире не лаял. Он предчувствовал опасность для тебя, он хотел предупредить, уберечь. Да, папа? Ты как думаешь?

— Возможно. У многих животных хорошо развито предчувствие.

— Амур скучает по тебе, нервничает.

— Передай ему, что я скоро вернусь; через неделю обещают выписать. А мне так хочется скорей выбраться отсюда. — Он посмотрел на Таню такими откровенно влюбленными, тающими глазами, что она почувствовала себя неловко перед Олей. Он это понял и прибавил, отведя взгляд на дочь: — Перевязки меня здесь задерживают.

— Эти процедуры мы могли бы и дома организовать, — сказала Таня, вопросительно посмотрев на Олю. И та с энтузиазмом отозвалась:

— Конечно. Под вашим руководством. Согласен, папа? Мы с Татьяной Васильевной…

«Как это мило, замечательно», — думал Силин, а вслух сказал:

— Да когда ж Татьяне Васильевне. Она при деле.

— Я врач, Константин Харитонович. Моя обязанность, долг, если хотите, исцелять больных и раненых. А свободного времени у меня достаточно.

— Перевязки делают обычно сестры, а не врач, — очень мягко, ласково заметил он.

— Сестры под руководством врачей, — бойко возразила Оля. — Я буду сестрой, а Татьяна Васильевна врач.

— Вот и договорились. И никаких проблем, — решила Таня. Ей многое хотелось сказать Константину Харитоновичу — и о своих впечатлениях от суда, и о нем самом, и о своих чувствах к нему в связи с покушением, но это разговор не для постороннего уха. Излить свою душу она могла только наедине с ним.

— И никаких проблем, — как бы размышляя повторил Силин Танины слова. — Есть только одна проблема — вот эта егоза. — Кивок в сторону Оли. — Ее беспечность. — Он хотел сказать «безопасность», но решил смягчить. — Бдительность, осторожность всегда надо иметь при себе.

— А я имею. Вот, пожалуйста, — откликнулась Оля и мгновенно выхватила из сумочки баллончик со слезоточивым газом.

— Не очень внушительно, но на худой конец… — проговорил Силин. — На безрыбье и рак — рыба. Впрочем, это устарело: раков сейчас днем с огнем не сыщешь. Ну, а вы, Татьяна Васильевна, чем вооружены?

— Вообще-то таким же «раком». Хотя у меня более надежный — нервнопаралитический.

— Да не беспокойся ты, папа: я и бдительна, и осторожна, и вооружена. Разве что бронежилета не хватает, — расхвасталась Оля.

В палату вошла санитарка, пригласила на ужин. Силин занимал одноместную крохотную палату, где при двух посетителях уже было тесно.

— Вам, наверно, скучно одному? — спросила Таня. В ее вопросе ему чудился желанный подтекст, он не сразу ответил. Наконец сказал:

— Скука — понятие не однозначное. Ее иногда путают с одиночеством, но это разные понятия. Скука от безделья — это одно, тоска по другу — совсем другое. Вот только жаль, что вы не догадались принести мне книг. — Последней фразой он преднамеренно замял вопрос Тани.

— Я думаю, это дело поправимое, — сказала Таня.

— Я завтра принесу, — поспешила Оля. — Скажи, что тебе принести?

— Прежде всего газеты: «Советскую Россию», «Правду», «Завтра», «Литературную Россию». И еще прихвати роман Петра Проскурина «Отречение».

— А ты разве его не прочитал?

— Только начал.

Таня и Оля возвращались домой вместе в девятом троллейбусе. Оля была возбуждена, она говорила, не закрывая рта, рассказывала, как волновался Амур во время покушения на Силина.

— Может, он выстрелы услышал? — предположила Таня.

— Нет, нет, выстрелов никто в доме не слышал. Он чувствовал.

Открытым доверчивым взглядом она глядела на Таню, и Таня поняла, что эта девочка в ней нуждается.

Всего шесть дней пролежал Силин в больнице: рана его хорошо заживала, сказывался могучий, не расположенный к всевозможным хворям организм. Перевязку решили делать на дому. Раза два Таня после работы в поликлинике, не заходя домой, шла на квартиру Константина Харитоновича, и они вместе с Олей делали эту не столь мудреную процедуру. Во время этих посещений между ними происходили «нейтральные» разговоры, далеко не те, о чем хотелось бы им поговорить наедине. Присутствие Оли стесняло обоих. И однажды Силин сказал:

— Я очень признателен вам Татьяна Васильевна, за хлопоты, но мне как-то неловко утруждать вас, отрывать от дома.

— Моя помощь вас тяготит, вы это хотите сказать? — со своей неизменной дружеской улыбкой сказала Таня, сверкая насмешливо глазами.

— Вовсе нет. Но у меня родилась идея: а не лучше ли мне самому ходить к вам домой на перевязку. Вы простите мою дерзость, но мне кажется, такой вариант будет удобным для нас обоих. Как вы считаете?

Идея Тане пришлась по душе, и Силин в сопровождении Амура в приподнятом настроении шел в конце рабочего дня с улицы Королева на Первую Останкинскую. На квартире Тани в полном одиночестве они наслаждались интимными разговорами. Силин рассказывал много увлекательного из своей судебной практики. Таня слушала его с жадным интересом, ибо речь шла о судьбах людских. Когда пришло время снимать бинты, Силин пришел с бутылкой шампанского и с тортом: надо же было отметить его выздоровление и отблагодарить доктора за внимание и помощь. Был субботний день, и Константин Харитонович, на этот раз без Амура, пришел в полдень. Таня приготовила холодную закуску и пожарила импортные рыбные палочки. Силин, разлив по фужерам шампанское, произнес благодарственное слово по адресу милого, душевного, доброго доктора, который своей нежной теплотой способствовал быстрому заживлению раны. Между прочим он сообщил, что московским сыщикам удалось напасть на след покушавшихся, установить их имена — это были, как и предполагалось, сообщники Полозова по рэкету — матерые рецидивисты. К сожалению, задержать их не удалось, очевидно, «залегли на дно» или перебрались в ближнее, а, может, и дальнее зарубежье. Был объявлен розыск, на успех которого Силин не надеялся, но рассчитывал, что его теперь оставят в покое.

Когда снова были наполнены фужеры, Таня, устремив на Силина теплый душевный взгляд, сказала:

— Дорогой Константин Харитонович, я пью это игристое вино за вашу мечту, за ее осуществление. Я восхищена вашим мужеством, честностью и патриотизмом.

— Спасибо, Татьяна Васильевна. Но мне с трудом верится, что ваше пожелание когда-нибудь сбудется.

— Почему же? Любопытно, что за несбыточная мечта? Или это тайна? Не хотите ее открыть?

Силин в смущении закрыл глаза. Потом поднял на нее как бы виноватый взгляд, решился:

— Открою. Вам открою. Только прошу вас, не судите меня строго. — Он волновался, и это волнение, эти смущенные глаза, и весь облик его совсем не напоминали строгого и сильного судью, облаченного в черную мантию и восседающего на «троне» в зале суда. Дрогнувшим голосом он проговорил, не глядя на Таню: — Моя заветная мечта, милейшая Татьяна Васильевна, на веки вечные связать свою жизнь с вашей.

Она не ожидала такого ответа, хотя в мыслях в последние дни и в бессонные ночи иногда тайком думала об этом. Лицо ее вспыхнуло, густые длинные ресницы смущенно затрепетали. Она растерянно молчала, и ее молчание приводило его в уныние. Наконец она спросила очень дружелюбно и тепло:

— А вы уверены… в выборе? Мы так мало знакомы. Вы уверены, что я могу вам принести счастье, которого вы заслуживаете? Не скрою, вы мне нравитесь, даже больше, — призналась она очень спокойно. Таня ждала такого объяснения, она видела, что он неравнодушен к ней и, пожалуй, по-настоящему влюблен.

— А я вас люблю, как никого в жизни не любил, — глухо, проникновенно прошептал он. — Вы моя единственная мечта и надежда. У нас много общего во взглядах, вкусах…

— Вы хотите сказать «родство душ»?

— Именно это, — с жаром подтвердил Силин.

— Для полного счастья, пожалуй, маловато.

— А что по-вашему, Татьяна Васильевна, нужно для полного счастья?