Михаил Черненок - Киллеры не стареют
– Не сочиняй, чего не было.
– А ты не увиливай от правды.
– Геннадий сейчас дома?
– К сожалению, забрал свои вещи и ушел.
– Куда?
– Не знаю.
– Наверняка нашел пассию в Новосибирске.
– Какой же ты… – Татьяна Борисовна поморщилась. – Как та свекровка, которая снохе не верит.
– Прости, коль не по вкусу брякнул. Если Потехин станет донимать ревностью или еще чем-то досаждать, скажи мне. Я быстро с ним разберусь.
– Как?
– Его просто не станет.
– Неужели наймешь киллера?
– Ну, вот додумалась… – Мамаев на секунду замялся. – Просто заставлю уехать в любимую Японию.
Жемчугова с прищуром уставилась в глаза адвоката:
– Вениамин Федотович, не вздумай этого делать. В любом поединке с тобой Потехин выйдет победителем. Говорю без преувеличения. Его словно Бог бережет.
– На Бога надейся, да сам не плошай.
– Геннадий не оплошает.
Мамаев поднялся со стула. Собираясь уходить, будто из ревности усмехнулся:
– Не переживай, Танечка. Оставлю я твоего Геннадия в покое.
В разговоре с Мамаевым Жемчугова интуитивно почувствовала недоброе. Особенно встревожила фраза адвоката: «Его просто не станет». Хотя Мамаев и сказал, что заставит Потехина уехать в Японию, но замышлял он наверняка физическое устранение и, опрометчиво проговорившись, вывернулся вроде бы безобидной отговоркой.
Татьяна Борисовна, торопливо листая телефонный справочник, стала звонить по гостиницам. Отыскала она Геннадия Никифоровича в гостинице «Обь», однако разговора с ним по существу не получилось. На следующий же день Потехин будто исчез из Новосибирска.
Утром семнадцатого августа все средства массовой информации затрубили о девальвации рубля в связи с постигшим Россию кризисом. На вторые сутки после этого к Жемчуговой в кабинет зашел Мамаев. Поздоровавшись, весело спросил:
– Ну, что, Татьяна Борисовна, спас я тебя от банкротства?
– Спас, Вениамин Федотович, спасибо, – сдержанно ответила Жемчугова.
– Из спасиба шубу не сошьешь…
– Говори прямо: сколько заплатить за подсказку?
– Оскорбляешь… – Мамаев театрально вздохнул. – Есть хорошее предложение…
– Какое?
– Давай вечерком закатимся ко мне на дачу и обмоем успех, которым мы одурачили бездарное правительство.
Татьяна Борисовна посмотрела в игривые глаза адвоката:
– Хватит того, что из-за тебя я уже умылась горючими слезами.
– Не принимай близко к сердцу пустяковые промашки.
– Ничего себе пустячок! Лишиться мужа…
– Нашла кого жалеть. Ты – хозяйка солидной фирмы. А кто Потехин?.. Заурядный «челнок».
– Не тебе об этом судить.
– Я и не сужу. Просто констатирую факт. Если боишься, что Геннадий вновь нас застукает, то зря. Он уже в Японии.
Жемчугова будто ослышалась:
– Где?..
– В Японии, – повторил Мамаев. – Семнадцатого вечером звонил мне из Токио и сказал, что не намерен возвращаться в одуревшую Россию.
– Тебе… звонил?.. – искренне удивилась Татьяна Борисовна. – Знаешь, дружок, ты ври, но не завирайся;
Мамаев нахмурился:
– Дело в том, что Потехин задолго до кризиса одолжил у меня приличную сумму долларов. И позвонил он вовсе не ради того, чтобы порадовать скорым возвратом долга. Напротив, хотел огорчить тем, что эти баксы я никогда от него не получу.
– Свежо предание, да верится с трудом.
– Тут, моя хорошая, хочешь – верь, хочешь – проверь. Между прочим, Геннадий просил передать тебе, чтобы не ждала его. Этак великодушно заявил, мол, пусть не комплексует и живет, как вольная птица. Может, после этого согласишься хотя бы часок провести на даче?..
– Никогда!
– Даже, если откажусь оказывать тебе юридические услуги?
Жемчугова, глядя адвокату в глаза, резко сказала:
– Услужливый дурак опаснее врага.
– Эх, Таня… А я-то считал тебя умницей, – обидчиво проговорил Мамаев и ушел не попрощавшись.
Этот день показался Жемчуговой длинным, как никогда. С работы Татьяна Борисовна уехала обессиленная и разбитая. Едва она вошла в квартиру, только что вернувшаяся из санатория дочь огорошила вопросом:
– Мам, а где папа Гена?
– Вроде бы в Японии, – еле выдавила в ответ Жемчугова.
– Он разве еще не вернулся?
– Возвращался и опять уехал.
– Так быстро?
– Нечего ему здесь долго делать.
Лоция насторожилась:
– Ты почему такая бледная, заболела?
– Голова трещит.
– Не скрывай. У тебя или у папы какая-то беда?
Татьяна Борисовна решила дальше не лгать:
– Разошлись мы с ним.
– Как это, разошлись?
– Как и все семейные пары, не сошедшиеся характерами.
– Ну, вы дае-е-ете… – ошарашенно протянула дочь. – Не понимаю…
– Что в этом непонятного?
– Все непонятное. Я же видела, что вы с папой от любви друг по дружке сохнете, и вдруг нате вам… не сошлись характерами. В такое никто не поверит. Это, так и знай, ты доулыбалась…
– В каком смысле?
– Да на тебя даже молодые парни засматриваются!
– Будто на папу женщины не смотрели…
– Смотрели, только он одну тебя, как мальчишка, боготворил. Ты же на работе – сколько раз видела! – мужикам игривые глазки строила и улыбочки дарила.
Жемчугова усадила дочь рядом с собой на диван. С трудом подбирая слова, стала убеждать:
– Пойми, доченька… У меня работа такая… Я и с женщинами улыбаюсь. Мне нельзя быть букой, чтобы клиентов не отбить.
– По-твоему, у папы Гены клиентов нет?
– Иномарки покупают, как правило, состоятельные бизнесмены. Они между собой могут общаться и без улыбок. Там клиента обаянием не соблазнишь на покупку.
Лоция задумалась.
– Тебе очень тяжело? – неожиданно спросила она.
Татьяна Борисовна вздохнула:
– Очень.
– А папе?..
– Думаю, что не легче.
– Может, помирить вас?
– Это невозможно.
– Почему?
– Не забивай себе голову нашей проблемой. Пройдет время…
– Здравствуйте, – не дала договорить Лоция. – Ты найдешь себе другого мужа, папа – новую жену. А мне, по-вашему, у разбитого корыта оставаться?..
– Лично я, кроме папы Гены, никогда и никого искать не буду.
– Не зарекайся. Ты еще козырно смотришься. Такую красавицу против ее воли борзые женихи окрутят. Да и папа наверняка долго холостяком не проходит. Какая-нибудь наглая телка с классическими параметрами того и гляди ему навяжется. Нет, мамочка, за сохранение семьи надо бороться немедленно, пока не поздно.
Татьяна Борисовна обняла дочь:
– Рано тебе рассуждать о взрослых делах.
– Почему рано?! – вспыхнула Лоция. – В моем возрасте уже замуж выходят!
– И очень быстро расходятся.
– Ну, это кому как повезет.
– Везение от разума зависит. Ты пока не вмешивайся, мы с папой сами помиримся.
– Дай слово.
– Даю.
– Нет, ты скажи: «Честное слово, что помиримся».
– Честное слово, помиримся.
Лоция вздохнула:
– Эх, если бы папа Гена так сказал, он бы точно не обманул.
– И я, доченька, не обману.
– Смотри…
После такого разговора для Жемчуговой начались тоскливые дни. Понимая свою вину, она не могла смотреть дочери в глаза. Чувствовалось, что и Лоция стала относиться к ней с холодком. Часто невпопад отвечала на вопросы, будто голова ее была занята какими-то важными мыслями. В конце августа дочь, словно заболев, с неделю провалялась у себя в комнате, а тринадцатого сентября неожиданно исчезла. Татьяна Борисовна заметалась в поисках. Потратив несколько дней впустую, вынужденно обратилась за помощью к адвокату Мамаеву. Тот суховато пообещал переговорить со знакомыми розыскниками, но по-настоящему встрепенулся лишь после того, как Жемчугова сказала, что следователь из райцентра попросил ее срочно приехать к прокурору Бирюкову для выяснения некоторых вопросов, связанных с поиском Лоции.
– Таня, я поеду с тобой, – неожиданно заявил Мамаев. – Буду твоим адвокатом, и без меня на разговор с прокурором не соглашайся.
– Я ведь не подследственная, – удивилась Татьяна Борисовна. – Зачем мне адвокат?
– Тебя могут запутать.
– В чем?
– В элементарных юридических вопросах. Поедем вдвоем, дорогой объясню подробно.
– Извини, Вениамин Федотович, я поеду в своей машине и со своим шофером.
– Почему, Таня?!
– Потому что боюсь твоего коварства. Либо ты едешь с нами, либо сейчас уезжаю без тебя.
– Не горячись. Нам непременно надо поговорить с глазу на глаз. Мне необходимо знать подробности исчезновения Лоции, чтобы подключить к ее розыску настоящих специалистов. Все районные сыщики – профаны.
– Не трать время на пустое, – резко сказала Жемчугова. – Вдвоем нам никогда уже не быть.
– Ну, что ж… – Мамаев досадливо кашлянул. – Поедем в компании с твоим угрюмым шофером…
Такую вот подробную исповедь услышал следователь Лимакин от Жемчуговой. Официальная же запись рассказанного вместилась всего на четырех страницах протокола. Дальнейшее Лимакину было известно и он, сделав несколько уточнений, прекратил допрос, хотя Татьяна Борисовна, словно облегчая душу, готова была говорить еще сколько угодно.
