Соленый волк - Владимир Григорьевич Колычев
— Ну, тогда счастливо! И приятного аппетита! — сказала она, устало поднимаясь из-за стола.
И направилась к лифту, на ходу теряя интерес к Артему. Так и ушла, даже не обернувшись.
* * *
Знание само по себе сила. И еще это признак силы. Как Виталий Лазарев мог узнать, кто убил Дашу? О самом убийстве ему могла сказать Ева, а он человек со связями, взял да и позвонил кому-нибудь из знакомых сотрудников. Тому же Ожогину, например. Вчера вечером, когда Козоева уже задержали.
Но, возможно, дело обстоит гораздо сложнее. Ева штучка еще та, язычок у нее острый, и провоцировать она любит. Про постель с ходу спросила, ничуть не стесняясь. Но в постель она при этом не напрашивалась. Лазарева могла крутануть «динамо» с тем же Козоевым. Пригласить его к себе в дом, чтобы познакомиться с ним поближе, а он, опьяненный женской красотой, полезть к ней под юбку и взять нахрапом. Без особого сопротивления с ее стороны. В таком случае Ева могла понять его, простить и даже отпустить, взяв слово молчать. А Тимур не удержался от соблазна, разболтал о своих подвигах и этим подписал себе приговор. А тут еще Даша — набросилась на Еву. За что и поплатилась. Дашу — в морг, ее мужа — за решетку. А Ева отмщена. Тот же Виталий Лазарев мог это устроить.
А еще Дашу Козоеву мог убить человек Борщевика. Мог проникнуть в дом, задушить, а колье сорвать — из жадности, для отвода глаз, а может, из тех и других побуждений. Именно такая версия в первую очередь и напрашивалась.
Но все эти гипотезы рушило заключение судмедэкспертизы. Смерть наступила от перелома правого и левого рожка щитовидного хряща. Причем смерть наступила не сразу. Какое-то время потерпевшая могла находиться в сознании, даже крикнуть что-то на прощание мужу, хотя это вряд ли. Возможно, Даша даже не била тревогу, думая, что все пройдет. Но нет, острый стеноз гортани, потеря сознания и смерть от удушья…
— Не врет Козоев, его жена действительно могла быть живой, когда он уходил, — сказал Новочадов.
— Ну да. — Малахов положил в папку заключение судмедэкспертизы.
— Причинение вреда здоровья, повлекшее смерть.
— Нет такой статьи в Уголовном кодексе. Это убийство.
— А это пусть адвокаты выкручиваются.
— Может, и выкрутят.
— Если отец Лотковой позволит. Он настроен решительно, Козоев должен сесть всерьез и надолго. Только так и никак иначе.
— Лотков ведь акциями комбината владел, продавать долго не хотел. Еле уговорили… — Именно это Малахов слышал от матери покойной.
Что, если Лазаревы отомстили Лоткову, убив его дочь?
— И что?
— Человек с родинкой на шее, откуда он взялся? Не дает он мне покоя.
— Ну, может, кто-то знакомый?
— А колье? Мы его так и не нашли.
— Может быть, Козоев его где-то по дороге сбросил? Кто ж такую вещь вернет, если найдет? Ждать надо, когда всплывет.
— Да всплывет. Когда-нибудь… А если человек с родинкой взял? Может, он убивать шел?
— Пришел, а Козоев уже сам все сделал?
— А разве так не бывает?
— Бывает. И убить мог, и колье сорвать. Только вот мотив слабый.
Лазарев? Из-за Лоткова? Из-за того, что акции не хотел продавать.
— Ну, если была возможность свалить все на Козоева… Может, это разведка была? Может, киллер и не собирался убивать. Посмотреть пришел и увидел, что дверь открыта. Зашел, а там подарок. Для него.
— Ну, не знаю.
— Сам понимаю, что версия хлипкая. Но колье куда-то пропало. И человек с родинкой был.
— Ну, может.
— Или Борщевик. Может, от него человек приходил. Тем более что далеко ходить не надо. Двери на одну лестничную площадку выходят.
— Скорее, Борщевик.
— Ладно, будем отталкиваться от фактов. Козоев душил, ему и отвечать.
Малахов резко закрыл папку, в которой лежало заключение экспертизы. Это, конечно, важно, у кого какие имелись задумки насчет Козоева, но главное — результат. А Даша умерла от руки собственного мужа, и этот факт уже не вызывал сомнения.
Новочадов ушел, Малахов поднялся с кресла, в раздумье прошелся по кабинету. Дел у него непочатый край, а опыта не так уж и много. Он ведь и полугода не возглавлял районный отдел в Пригорьевске. Службой и бытом практически не занимался, все больше воевал — с «оборотнями», бандитами, с мэром города схлестнулся, даже с прокурором. Жарко было.
Но так и сейчас он на острие событий. И Борщевик его напрягал, и братья Лазаревы, которые, как оказалось, очень многое знают, потому что держат руку на пульсе событий. Вот потому и крутились мысли вокруг них. А в это время снайпер мог брать Артема в перекрестье прицела. Прямо сейчас.
Вечер уже над городом, темно, а окна не зашторены, и в кабинете горит свет. Подходи кто хочешь, стреляй кто хочешь. А ведь в него стреляли. Причем из снайперского комплекса с дистанционным управлением.
Он спокойно подошел к одному окну, неторопливо, без суеты сдвинул шторы, переместился к другому. А возвращаясь на свое место, тихонько вздохнул. От судьбы не уйдешь. Все зависит от того, насколько сильно Борщевик жаждет его крови. Если очень сильно, то покушение может состояться в скором времени. А может, и братья Лазаревы собираются устроить на него охоту. Чисто из спортивного интереса, например. От нечего делать. У богатых свои причуды…
Дверь открылась, в кабинет вошла Лика. Малахов положил руку на тяжелые бронзовые часы, стоявшие у него на столе. Если вдруг Лика выхватит пистолет, он швырнет в нее часы. Он знает, как это сделать быстро, а главное, точно.
Но Лика держала руки на виду и шла к нему осторожно, неторопливо. При этом, правда, ничего не говорила. Даже разрешения не спросила.
— Что-то не так? — спросила она, останавливаясь у приставного стола с дальнего его торца.
— Ты сегодня чем занималась? Стрельбой, рукопашным боем.
— Стрельбой, — кивнула Лика.
— Может, пуля отрекошетила? Может, по голове?… Ты как сюда попала? — Малахов глянул на телефонный аппарат, связывающий его с дежурной частью.
— Никто ничего не заметил, — усмехнулась она.
— Или ты ниндзя, или служба у меня дырявая.
— Немного того, немного другого.
— А разрешение спрашивать?
— Ты такой же занудный, как и мой отец, — поморщилась Лика.
— А я даже не знаю таких наглых, как ты, — усмехнулся Малахов, все так же внимательно наблюдая за ее руками.
— Да это не я наглая, это ты добрый. Такой же занудный и добрый, как мой отец. — Лика смотрела на Малахова без всякого смущения.
Казалось, что она вот-вот подойдет к нему
