Фридрих Незнанский - Грязные игры
Не помню.
Вспомните, Инна, это очень важно. Его зовут Юра.
Нет. По-моему, никакого Юру он не упоминал. Лева постоянно рассказывал какие-то армейские анекдоты и хвастался, какой он меткий стрелок.
Гмм... Женя, пометь это особо.
Угу. — Женя Мишин записывал наш разговор аккуратным ученическим почерком.
Вот и все.
Что еще Стриж рассказывал о себе?
Ничего, кажется...
Кажется или точно?
Точно... А, вот вспомнила! Он рассказывал о своем брате! Правда, не говорил, как его зовут.
?
Его брат работает телохранителем.
Что-о?!
Да. Причем у какой-то важной шишки. По- моему, связанной со спортом. Вернее, с Олимпийскими играми. Что-то в этом роде...
Председатель Олимпийского Комитета?
Да. У него.
Через минуту я названивал Грязнову.
Слава, как звали телохранителя Сереброва?
Погоди, сейчас посмотрю. Так... Так... Ага, вот. Его фамилия Васильев. Юрий Васильев.
Это он... — в отчаянии воскликнул я.
Кто — он? — не понял Грязнов.
Брат Стрижа, которого сегодня ночью упустили.
В трубке воцарилось молчание.
Ты уверен? — осторожно спросил Грязнов.
Почти на сто процентов.
А я-то думал, что у брата Стрижа фамилия должна быть такой же.
И ошибся. Так же, как и я. Мы оба ошиблись. Потому что надо было допросить этих двоих как следует. Георгия Мунипова и Юрия Васильева.
Кто же знал?
Действительно, кто мог это знать? Кто мог знать, что среди людей, связанных со спортом, в кого ни ткни — попадешь или в бандита, или, на худой конец, в его жертву.
...Полдня я потратил на разъезды. Съездил в Олимпийский Комитет, в Федерацию хоккея, в Спорт-
комитет. Допросил всех, кого мог. Просмотрел кучу документов, кое-что изъял... Но ничего мне все эти усилия не принесли. Было такое впечатление, что существует какой-то заговор молчания у сотрудников спортивных организаций. Никто ничего не знал, как будто не их начальников укокошили.
А еще я заметил, что в этих учреждениях царило какое-то возбуждение. Судя по всему, об убийствах уже начали забывать — еще бы, на повестке дня стоял новый вопрос, гораздо более важный. Кто будет новым шефом?
В конце концов я плюнул и пошел в прокуратуру. Расспрашивать их все равно было без толку.
30 сентября 1997 года
9. 30 по восточному времени США
Нью-Йорк,
Парк-авеню
«...Как сообщают российские информационные агентства, вчерашняя автокатастрофа хоккейной команды «Нью-Йорк вингз», которая, как известно, выиграла в этом году Кубок Стэнли, повлекла за собой человеческие жертвы. Погибли два хоккеиста, еще двое находятся в тяжелом состоянии. Сравнительно легко пострадали человек, встречавший хоккеистов в аэропорту, и известный в хоккейных кругах русский нападающий Павел Бородин, который был за рулем автомашины. К сожалению, российские власти сильно ограничили доступ журналистов к информации об этой аварии. Однако тот факт, что расследованием причин катастрофы занялась Генеральная прокуратура России, и упорно циркулирующие в Москве слухи о якобы обнаруженном в лесу трупе водителя автомобиля позволяют сделать вывод о криминальной подоплеке этого происшествия. Независимые эксперты утверждают, что...»
Патрик Норд с силой нажал кнопку пульта дистанционного управления и швырнул его на небольшой стеклянный столик перед креслом. Пульт скользнул по гладкому стеклу и упал на пол. Экран телевизора погас, и комментатор CNN исчез. Норд вскочил с кресла и зашагал по своему огромному кабинету на сто пятнадцатом этаже известного нью- йоркского небоскреба «Уорлд трейд центр».
Он был в бешенстве. Его любимое детище хоккейная команда, практически погибла! Причем, наверняка катастрофа подстроена. Если не хуже... Иначе как объяснить тот факт, что Бородин сидел за рулем? Нет, конечно, это очередная атака.
Глупо, глупо, глупо! — воскликнул он, обращаясь к Статуе Свободы, маячащей в голубой дымке за гигантским окном, заменяющим собой одну из стен. — Угробить машину для печатания денег! Дураки!
Однако Норд прекрасно понимал, что его противники далеко не дураки. И что ставки в этой игре неизмеримо больше, чем то, что ему удалось заработать с помощью команды. Хотя и для него это было далеко не основным заработком.
Норд распечатал новую пачку сигарет и поломал три штуки, прежде чем ему удалось вытащить неповрежденную. Он закурил и тут же закашлялся.
Эх, если бы он находился в Москве! Может, тогда удалось бы что-нибудь предпринять. Или разузнать подробности. Хотя, скорее всего, было уже поздно. Слишком поздно...
«Норд», как известно, в переводе означает «север». А в Астрахани, где Валера Мунипов провел свое детство и отрочество, нордом называли сильный холодный ветер с моря. То есть дувший с противоположной стороны света, а именно с юга. Объяснить этот парадокс никто не брался. Ну Норд и Норд, какая разница.
Подобные вопросы никогда не занимали Валеру. У него были другие заботы.
Например, рост. То ли мать его недокормила в детстве морковкой, то ли по какой генетической причине — только в семье Муниповых, где все в общем-то обладали нормальным средним ростом, Валера уродился каким-то плюгавым.
Ты мой маленький, — говорила ему мать, и все вокруг понимали эту сакраментальную фразу буквально.
Клоп! — называл его старший брат, а потом, что было особенно обидно, и младший, Жора, конечно, когда подрос.
Шпингалет, — дразнили его в классе мальчишки. А девочки-акселератки, похоже, вообще не замечали вертящегося где-то под ногами Валеру. Да и лица его они сверху не видели — только копну черных, как антрацит, жестких волос.
Отец — капитан ВВС — совсем ничего не говорил, только грустно поглядывал на неудавшегося отпрыска...
В таких условиях люди часто получают душевные травмы, у них развивается комплекс неполноценности, они замыкаются. Иногда постоянные насмешки окружающих приводят даже к суициду.
Но с Валерой Муниповым ничего такого не произошло. Он даже не стал самоутверждаться, пить литрами морковный сок, часами висеть на турнике или носить высокие каблуки. Он не стал никому ничего доказывать. Он просто-напросто как-то раз на перемене взял особенно приставучего обидчика за шиворот и пояс и выбросил в окно. Это был первый этаж, а внизу находилась куча песка, так что тот не пострадал. Но зрелище разбиваемого окна, летящих вниз осколков и особенно дикий взгляд Валеры из- под черных бровей навсегда запомнились всем присутствующим. С тех пор Мунипова зауважали.
Он не стремился стать лидером — статус этот часто оказывается хлопотным и обременительным. Он не входил ни в одну из школьных компаний, ни в одну уличную банду, каких в Астрахани полно, у Мунипова практически не было друзей. Но везде его принимали как своего — может, потому, что, только лишь взглянув в его глаза, каждый понимал, что это не пешка и не «шестерка». Это личность, с которой нужно быть поосторожнее.
Личность, которая может быть опасной.
После окончания школы Валера некоторое время болтался без дела, а потом загремел в армию. В самый первый день, когда Мунипов приехал в учебку, к нему вразвалку подошел Волоха — гроза всех новобранцев. Валера как раз отдыхал с дороги на своей койке.
Так, шибздик, — сказал Волоха, — быстро встал и пошел мыть пол в клозете.
Валера даже не повернул голову.
Эй, ты что, глухой?
Ответа не было.
Ага, — радостно засучил рукав гимнастерки Волоха. — Щас я тебе...
Волоха даже не понял, что произошло дальше. Только через секунду он валялся в проходе между койками, безуспешно пытаясь восстановить дыхание. А над ним стоял Мунипов и смотрел. Так смотрел, что по коже мурашки бежали. Наблюдавшие эту сцену «деды» почему-то отказались вечером делать ему «темную».
Так Валера Мунипов удостоился чрезвычайно редкого в армии титула — «дед со дня призыва». Этот статус давал многие преимущества, которыми, впрочем, Мунипов почти не пользовался. Он никогда ничего не требовал, не ругался и не колотил «черпаков». Только лишь посмотрев на него, в его черные зрачки, они сами отправлялись делать все, что нужно.
Вернувшись из армии, Валера не пошел в институт — корпеть над учебниками казалось ему бессмысленным.
Вместо этого он решил заняться икрой.
Черная икра в Астрахани примерно то же самое, что пуховые платки в Оренбурге, стекло в Гусь-Хрус- тальном или охотничье (а сейчас уже и все остальное) оружие в Туле. Половина населения города занята производством и сбытом. Причем так было всегда. И даже во времена юности Валеры Мунипова.
«Заняться икрой» для астраханца означало благополучие, уважение, машину, домик на дачном участке и, учитывая тотальный дефицит продуктов на излете брежневских времен, хорошее питание взамен опостылевшей примерно так же, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца пустыни», икры.
