Андрей Воронин - Таможня дает добро
Второй же попытался ухватить лодку за нос и подтащить к деревьям. Но это ему не удалось. Заурчал мотор, и через десять секунд в устье вошла моторка, на корме которой сидел латышский таможенник, держа в правой руке автомат. К берегу он подплывать не спешил.
— Один к тебе плывет, Раймонд! — крикнул сержант, второй раз пытаясь ухватить ускользающую лодку с мертвым человеком на дне.
— Кто?
— Урод!
И тут латыш догадался, что произошло, лишь только он увидел труп на дне лодки, которая глухо ударилась бортом о его моторку.
— Ничего себе! — прошептал он.
— Сейчас второй урод всплывет, второй! Смотри там, Раймонд!
Но Антон оказался хитрее. Он прошел под водой под двумя лодками, минуты на полторы задержав дыхание. Если бы не рыбацкие сапоги и не мокрая телогрейка, он бы вполне мог вынырнуть где‑нибудь метрах в двадцати, а так он всплыл почти рядом с лодкой, за спиной у латыша.
— Мочи его, Раймонд, мочи!
Латыш медлил. И эту заминку Антон Сокол решил использовать:
— Спаси! Спаси, — закричал он, — не стреляй! Латыш наклонился, протягивая руку человеку,
просящему помощи. Взгляд Антона был таким беспомощным и молящим, что латышский таможенник потерял бдительность. Антон вцепился в рукав камуфляжной куртки и с силой дернул Раймонда. Тот свалился с лодки и ушел под воду. Путь для отступления был расчищен. Под водой Антон сбросил телогрейку, еще раз всплыл, втянул в себя воздух и что было мочи, нырнув, поплыл к спасительным кустам, нависшим над рекой.
— Ах ты, сука! — закричал белорусский таможенник, вскидывая автомат. — Ну, бля, ты же сейчас всплывешь, ты меня попомнишь!
И действительно, Антон всплыл у противоположного берега, под низко нависающими над водой кустами. Латыш тоже всплыл и держался за борт моторки, он не рисковал в нее забираться, боясь опрокинуть. Его автомат утонул.
— Ах ты, сука!
Таможенники из двух автоматов принялись строчить по кустам, не давая Антону забраться на берег. Тот встал, подняв руки.
— Плыви сюда, ублюдок!
— Нет, пусть стоит, а то снова нырнет. Держи его на мушке.
Антон стучал зубами от страха, лицо его искажала судорога. Наконец‑то латыш забрался в моторку.
— Бля, автомат утонул!
— Ты хоть место запомнил?
— Где тут запомнишь, лодку уже метра на четыре снесло.
— Этого козла искать заставим, веревку к ноге привяжем, камень к шее, и пусть себе плавает. Стой, урод, не шевелись!
— Э, была ни была, — пробормотал Антон Сокол, видя, как латыш таможенник, разворачивая моторку, направляется к нему.
Он выбрал момент, когда латыш на моторке оказался между ним и двумя таможенниками, и в этот момент рванул на берег. Если бы не низкое, топкое место, то, возможно, его план увенчался бы полным успехом и он смог бы выбраться из реки. Но Антон увяз, а когда попытался подтянуться, ухватившись за кусты, прозвучала короткая очередь. Пуля вошла ему в плечо.
Вскрикнув от боли, Антон продолжал карабкаться, неглубокая рана сил не отняла, но заставила действовать энергичней. Через секунду Сокол уже был на берегу. Таможенники поняли, сейчас контрабандист уйдет, ведь им еще предстояло переправиться через речушку, а рисковать не хотелось: Сокол‑то видел, как они убили его друга, да и злость еще не улеглась. И сержант, передернув затвор, выпустил длинную очередь.
Еще две пули вошли в тело Антона, одна в ногу, другая в бок. Антон разжал пальцы и съехал в воду.
— Погоди, бля, не стреляй, я его сейчас возьму! — кричал латыш.
Нос моторки ударил Антона в затылок, и все его тело ушло под воду. Латыш выпрыгнул из лодки, оттолкнул ее в сторону и, ухватившись за ворот свитера, вытащил из воды и грязи контрабандиста. Глаза у Антона Сокола были закрыты, изо рта текла кровь.
— Давай его сюда, Раймонд!
Латыш втащил уже почти безжизненного Антона в моторку и, неумело оттолкнувшись веслом от берега, подплыл к берегу.
Егерь Григорий Скляров услышал короткую автоматную очередь, когда находился в полукилометре от устья речки Быстрянки.
«Что это?» — подумал он, привставая на стременах.
По расчетам егеря, в этих гиблых местах вообще никого быть не могло. На машине сюда не доедешь. Разве что переправились с другой стороны Двины?
«Но почему палят из автомата? — в чем, в чем, а в звуках выстрелов егерь разбирался. — Надо глянуть, ведь моя территория, мой участок.»
Затем еще послышались выстрелы, затарахтел лодочный мотор.
— Непорядок, — пробурчал, стегнув коня, Григорий Скляров.
Он не доехал до реки совсем немного. Спрыгнул на землю, поводья набросил на корявый еловый, сук и, пригибаясь, побежал к высокому месту. Он уже слышал голоса, крики, плеск воды, стук весел о борт лодки. И как ни пытался, не мог понять, что же такое там происходит, в кого стреляют и кто стреляет.
Вскоре он оказался на пригорке. Это было единственное в окрестностях высокое место, на нем росла кривая сосна. Григорию нравилось бывать на этой горке, с нее все открывалось как на ладони.
«Туда лучше не соваться», — Григорий поднял бинокль, прижал его к глазам и принялся наводить на резкость.
— Таможенники, — прошептал он, а затем увидел два тела, лежащих на берегу.
«Неужели застрелили? Вот звери! — зло подумал и лишь после этого выругался Григорий Скляров. — Будто не могли просто так задержать! Выкрутятся же, сволочи, скажут, что эти двое оказали сопротивление, еще и оружие подбросят.»
Но то, что произошло дальше, Григория просто–напросто потрясло. Один из мужчин, лежащих на траве, вдруг зашевелился. И Склярову даже показалось, что он слышит негромкий стон. Слышать, конечно, он ничего не мог, да и ветер дул не в его сторону. Просто бинокль так хорошо приближал, что казалось, будто бы Григорий стоит рядом, в нескольких шагах от окровавленного мужчины, которого он вскоре узнал.
«Да это же Антон Сокол, Андрея Сокола сын!»
Таможенник–латыш подошел к Антону, присел.
— Он же жив.
Два белорусских таможенника тоже подошли, присели на корточки, не выпуская из рук автоматов.
— Помогите, помогите… — шептал Сокол, уже забыв, кто перед ним.
— Помочь тебе, ублюдок? Мы бросимся «скорую» вызывать. В больницу, думаешь, тебя повезем?
— Кончать его надо, — твердо сказал латыш.
— Сам кончай. Мы одного прикончили.
— Все с этого и началось, его‑то трогать и не стоило, — сказал Раймонд, поднимаясь на ноги и оглядываясь по сторонам.
Ему показалось, что на пригорке, возле кривой сосны, мелькнул силуэт человека. Он приподнял правую руку, приложил ко лбу ладонь козырьком и принялся всматриваться.
— Чего насторожился? — осведомился сержант Овсейчик.
-— Да вот смотрю, что это там на пригорке такое. Овсейчик и другой таможенник тоже принялись вглядываться.
— Брось, Раймонд, откуда там кто может быть? Место здесь гиблое, сюда и днем, летом, в жару и засуху ни один сумасшедший не попрет, а сейчас тем более. Топь, воды полно… Показалось тебе.
— Нет, не показалось, — Раймонд отошел на несколько метров в сторону, так же упорно продолжая вглядываться в окутанный утренней дымкой пригорок.
Григорий Скляров стоял, прижимаясь плечом к сосне. Стекла бинокля он закрыл ладонью левой руки, чтобы те вдруг случайно не вспыхнули, отразив первый солнечный свет.
— Неужели заметил, черт бы его подрал? Гнусный латыш!
Всех тех, кто жил на другой стороне Двины,егерь недолюбливал. Они казались ему совсем чужими людьми, словно были сделаны из другого материала. Латыши были неразговорчивые. Они всегда упорно стояли на своем, и договориться с ними о чем‑либо было чрезвычайно трудно. Даже захваченные с поличным латышские браконьеры всегда сопротивлялись, отказывались от очевидного и вели себя крайне вызывающе. Латышей Григорий не любил, потому что те относились к белорусам с явным пренебрежением. Да и во вторую мировую войну они здесь натворили дел. Жгли деревни, расстреливали, и самыми страшными, самыми безжалостными считались у местных не немцы и не свои полицаи, а именно те, с другого берега Двины, служившие в латышских отрядах и легионах.
— Может, показалось,, — пробормотал Раймонд, подходя к раненому Антону Соколу.
Григорий медленно опустился на колени, затем лег на сырую молодую траву и прижал бинокль к глазам.
— Ну что, собака, ты еще не сдох? — Раймонд перевернул на спину Антона Сокола ногой, тот открыл глаза.
— Помогите, мужики, помогите! Я же ранен, вы меня подстрелили.
— Жалко, что мы тебя сразу не грохнули. Из‑за тебя, сволочь, я автомат утопил.
— Подонок!
— Помогите, помогите, ребята, я же свой! Свой! — по щекам Антона Сокола покатились крупные слезы.
Он моргал, с трудом поднял руку, затем попытался опереться и сесть. Из раненого плеча текла кровь, нещадно болел бок, который прошила пуля. Под ребрами сосало и крутило так, что временами Антон скрежетал зубами от нестерпимой и жуткой боли.
— Да помогите же мне! Вы же не звери! Пусть меня в тюрьму посадят, пусть.
