Борис Пугачев - Дуэль с собой
— Нет, не волнуйся.
— Ну хоть здесь что-то сообразила. Как устроишься, сразу мне позвони… Ну вот, у тебя с завтрашнего дня будет обещанная помощница, — вешая трубку, сообщил Родик Юре. — Поставите у нее в номере печатную машинку. Там двухкомнатный люкс с телефоном. Можешь использовать как офис, чтобы не бегать по Москве. Завтра в девять забери Оксу из гостиницы «Мострансагентства» в Мневниках. Я ей дам команду ждать тебя около администратора. Узнаешь ее без труда — думаю, что двух кореянок там не найдешь. К десяти, как обычно, приедете ко мне. Я скоординирую вашу деятельность. Все, спасибо, до завтра, а то у меня еще много дел.
После ухода Юры Родик позвонил Абдужаллолу.
— Бабы — дуры, — резюмировал тот. — Сам сообщу Сергею Викторовичу, а то старик волнуется. Он, кажется, хорошо относится к Оксе. Да, Света мне передала ключи. Просил же вас все тщательно обыскать. Ее отругал и тебя ругаю. Надо было мне самому этим заниматься. Виноват. Хотя появление ключей ничего нового, на первый взгляд, не дает. Их могли либо потерять, когда несли сейф, либо подбросить. Правда, все больше собирается косвенных улик против твоих, либо кто-то специально нас направляет. Единственное, что не вписывается в эту версию, — предмет, лежавший на нижней полке. Мне постоянно кажется, что мы что-то очень важное упускаем. А оно здесь, на поверхности. На всякий случай я отдал ключи Диме на экспертизу. Так что они пока побудут у меня. Есть, звони…
Врач долго слушала Родика. Потом неодобрительно покачала головой:
— Что-то вы мне не нравитесь, Родион Иванович. Я не вижу существенных улучшений.
— Я все выполняю, доктор. Пропишите что-нибудь еще. Мне нужно побыстрее выздороветь. В марте я должен лететь в Венесуэлу.
— Это невозможно. Даже если пневмония пройдет, такая перемена климата вам противопоказана. Хотите заработать хронику?
— Все равно поеду. Так что давайте интенсивно меня лечить. Кстати, моя жена что-то хотела у вас спросить. Я сейчас вас соединю по телефону.
Дав жене массу инструкций, врач еще раз настоятельно рекомендовала госпитализацию и заявила, что в противном случае она ответственности не несет, и если Родик отказывается, то необходимо дать подписку. Родик, не глядя, расписался на каком-то листочке и попытался встать с постели, чтобы ее проводить.
— Лежите, лежите… Я сама открою дверь и потом захлопну… Вам нельзя ходить. Да и по телефону говорите меньше. До свидания.
Но не успела она дойти до двери, как телефон опять зазвонил. Родик поднял трубку. Врач, захлопывая за собой дверь, осуждающе покачала головой.
Звонила Окса. Из ее несвязного рассказа Родик понял, что устроилась она хорошо, как в прошлый раз, в том же номере, и изъявляет желание приехать.
— Ты устала с дороги — отдыхай. Да и я что-то плохо себя чувствую. За мной сейчас дочка ухаживает. Давай завтра, — предложил Родик. — Я попросил Юру Розенблата — ты с ним не знакома, — чтобы в девять он за тобой заехал. Жди его около администратора. Он тебя сам узнает. Целую.
— Целую, — прошептала Окса. — Я все поняла…
Родик и Юра заново прокачивали весь график работ, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Связывались по телефону с производствами в Москве и Челябинске. Потом из Челябинска звонили попеременно Володя и Коля. Окса, казалось, внимательно слушала.
Наконец все встало на свои места. Окса приготовила чай, нарезала привезенную ароматную дыню. Юра рассказывал анекдоты — в основном про перестройку и Горбачева. Самый свежий был о встрече Горбачева и Буша на Мальте. Родику очень понравился конец: «Правда, хорошо иметь умное правительство? — Нам-то откуда знать?»
Потом Юра долго возмущался позицией правительства по проблемам Нагорного Карабаха, предрекал всплеск национализма во всех союзных республиках и близящийся хаос.
Родик устал от этой болтовни, ему хотелось, чтобы Юра испарился, и они с Оксой остались одни, но тот все больше распалялся. Вот-вот из школы должна была прийти дочка… Наконец, Родик не выдержал и сделал попытку интеллигентно выпроводить Юру. В удобный момент он спросил:
— Что такое пол-литра на троих по-африкански?
Юра сразу не сообразил и уставился на Родика непонимающим взглядом.
Тот пояснил:
— Двое пьют, а третьим закусывают.
— Хо-хо-хо! — загоготал Юра. — Все понял, ребята, убегаю.
Они остались одни. Родик нежно обнял Оксу и стал расстегивать блузку, но в это время, как назло, дикий кашель сотряс его тело. Окса отстранилась и с деланной строгостью объявила, что сначала она его вылечит. Лечиться, по ее мнению, надо проверенным корейским способом — при помощи собачьего жира, меда и гранатового сока. Родик и раньше слышал, что собачий жир вылечивает даже туберкулез. Однако не мог представить себе, что будет есть собаку… Хотя несколько лет назад в Ташкенте пытался сделать это, но не смог.
— Тебя пичкают антибиотиками уже больше двух недель, а толку нет, — напирала Окса. — Если бы с первых дней пил собачий жир, все бы уже прошло. Не думай — это не просто жир, а специально приготовленное лекарство. Я достала с огромным трудом. Забудь, из чего это изготовлено. Надо принимать всего одну ложку в день. Дополнительно каждый вечер нужно делать обертывание в простыню с медом. Заодно диагностика — как только утром проснешься в меду, значит, выздоровел. Можешь даже на рентген не ходить. Ну, а гранатовый сок буду настаивать тебе на меде и травах, иначе от жира печень заболит. Это очень приятный напиток. Мед я привезла не простой, а горный. Такого в Москве не найти. Его тебе Абдулло Рахимович передал…
В другое время Родик даже не стал бы слушать Оксу с ее нетрадиционными методами, но сейчас, вспомнив разговор с врачом, решил попробовать. Позволить себе отказаться от поездки в Венесуэлу из-за болезни он не мог. Предложи ему, как Фаусту, продать душу за излечение, и на это, вероятно, согласился бы. А тут всего лишь требовалось преодолеть омерзение и подойти к вопросу съедения собаки прагматично, как у Марка Твена в рассказе «Людоедство в поезде».
— Ладно, Окса, — заключил он, — уговорила. Даже по две ложки жира готов пить. Только секс мы исключать не станем. Дай поцелую тебя.
— Лежи спокойно, — улыбнувшись и нежно гладя Родика, прошептала она…
ГЛАВА 17
Путь в тысячу ли начинается с одного шага.
Лао-цзы
Ани складывались в недели, недели по системе «без четверга не будет пятницы» — в месяцы. В целом все шло своим чередом.
Как и ожидал Родик, вышло новое постановление по валютному регулированию, потребовавшее переделать почти все документы. В Таджикистане пришлось получать бумаги из Совета министров. Закупка и упаковка изделий продвигалась полным ходом, занимая почти все время двоих принятых на работу сотрудников — бывших офицеров, знакомых Родику еще по институту. Юра метался между производством, выставочным объединением, которое все же оказалось единственной государственной организацией, способной организовать поездку, и таможней. Окса неустанно печатала документы, переводила деньги из таджикского Агропромбанка в московский Промстройбанк и оттуда — на расчетный счет объединения, носилась по Москве со счетами и платежками.
Из Челябинска-70 приехал Коля. Он привез различные камнерезные изделия, в основном шкатулки из яшмы, чароита, радонита и змеевика. Оказалось, что из Москвы он собрался слетать на выходные в Душанбе, к Зульфие. Коля попросил у Родика ключи от квартиры, но тот отказал, сославшись на то, что там работают как в офисе его сотрудники. На самом же деле ему просто не хотелось пускать Николая в свой дом. Для смягчения ситуации он позвонил Сергею Викторовичу и попросил заказать номер в гостинице и встретить Колю в аэропорту.
— Слушай, сделай мне одолжение, — прощаясь, попросил Родик. — Будешь у себя в городе, купи для жены шубу. Здесь в Москве что-то приличное достать невозможно, а у вас орсовское снабжение еще работает. В случае чего подойди в горисполком, передай от меня привет — знаешь кому, и она даст талон. В конверте три тысячи и все размеры. Только постарайся, чтобы шуба до Нового года ко мне попала.
— Ладно, постараюсь, — пообещал Коля. — Купить-то куплю, а вот как переслать в Москву… Хотя, Вовка на Новый год к матери собирался. Буду звонить…
Родик интенсивно лечился по системе Оксы и координировал всю работу, почти не выпуская из рук телефонную трубку. Столовая в его квартире стала напоминать запасник музея прикладного искусства. Примитивные оловянные солдатики и стеклянные бусы, взятые как дополнение экспозиции, лежали вперемешку с высокохудожественными образцами палехских и федоскинских мастеров. Разнообразие посуды поражало даже Родика. Деревянные, с неповторимым багряно-золотистым рисунком хохломские ложки, чаши, миски, ендовы, чарки соседствовали с благородной бело-синей гжелью и тонким фарфором Ломоносовского, Дулевского и Вербилковского заводов. Целый угол был завален жостовскими подносами, яркий и богатый декор которых сливался с палитрой лежащих рядом павлово-посадских шалей. Отдельное место занимали игрушки: от привычных матрешек и дымковских глиняных скульптурок до самоварчиков и крошечных балалаек. И, конечно, масса камнерезных и ювелирных изделий.
