Михаил Черненок - Посмертная месть

— Леня, там, где раки только зимуют, мы живем круглый год, — усмехнулся Таран.

Кетькалов повернулся к нему:

— Не острословь, Толя. Это так ты отблагодарил меня за советы, которые я давал тебе по расследованию того случая?

— Твои советы, мягко говоря, выеденного яйца не стоили. Сам-то ты где в ту ночь был?

— По ночам я имею привычку спать.

— Если спал, то в чьей постели?

— В своей, естественно… — Кетькалов наморщил лоб. — Хотя нет, извини… В ту ночь сработала сигнализация на пузыревском рынке, и мне с группой захвата пришлось до утра мотаться по городу в поисках покушавшихся на кражу.

Таран вздохнул:

— Леня, не надо ля-ля… По вневедомственной охране той ночью никаких происшествий не было, а дома ты не ночевал. Тебе не кажется это странным?

— Нет, не кажется.

— Тогда объясни нам сей подозрительный факт.

Кетькалов изобразил невинную улыбку:

— Тут и объяснять не надо, где может заночевать сорокалетний мужик, если он не импотент.

— Понятно, у любовницы. Адресок своей пассии не назовешь?

— Нет, не назову.

— Помнишь только лишь стены с обоями?

— Какие еще стены?

— Как у Высоцкого: «Ох, где был я вчера, не найду днем с огнем…»

— До такой степени я не напиваюсь.

— Тогда почему адрес забыл?

— Потому, что не в моем характере компрометировать порядочных женщин.

— Скажи, какой джентльмен!.. Твоя «порядочная женщина» скомпрометировала себя еще до твоего рождения.

— Кого имеешь в виду? — хмуро спросил Кетькалов.

— Все ее же, хозяйку «Золотого петушка» Алевтину Тарасовну Мореву.

— Ну и сочинитель же ты, Толя!

Таран осуждающе покачал головой:

— Леня, ты почему такой упертый? Есть документальное кино, где в компании с Пузырем и Алевтиной Тарасовной ваше сиятельство поднимает бокал за то, «чтобы у вас все было и чтобы вам за это ничего не было». Тост, конечно, заманчивый, но несбыточный. За преступно нажитое надо расплачиваться.

— Сфабриковать можно любой компромат.

— А зачем?.. Отвечать за преступление, должен тот, кто его совершил, а не подставной козел отпущения. Давай не будем тянуть резину. Кто из твоих здешних соседей просыпается рано, чтобы пригласить их в понятые?

— Здесь все спят до полудня.

— Ну что ж… Нарушать господский сон не станем. — Таран повернулся к стоявшему рядом Фомичеву: — Володя, съезди с Федей Жильцовым за шахтерами. Они, чтобы прокормиться, встают спозаранку. Пригласи парочку смелых мужиков, которые милиции не боятся.

Фомичев молча направился к оперативной машине. Кетькалова словно укололи:

— Да вы что?! На полном серьезе хотите проводить у меня обыск?

— Разве мы похожи на несерьезных людей? — в тон ему будто удивился Таран.

— Это беззаконие!

— Не волнуйся, Леонид Юрьевич, все будет по закону. Чего ты испугался?

— Пугаться мне нечего. Я возмущен! Если вы не церемонитесь с начальником вневедомственной охраны горуправления, то представляю, как ведете себя с простыми гражданами.

— Точно так же. Наш церемониал регламентируется уголовно-процессуальным кодексом, а он одинаков для всех. Ты же, начальник, не с луны свалился и должен знать прописные истины уголовного права.

— Я знаю не меньше твоего!

— Вот и прекрасно. Если мы заблудимся в правовых вопросах, подскажи, чтобы не перегибали палку.

— Так вы и послушаетесь моей подсказки.

— Послушаемся. Чего ты прежде времени икру мечешь, будто на воре шапка горит.

— Иди ты знаешь куда…

— Знаю, но не пойду, пока обыск непроведем.

Глава XXVII

Фомичев вернулся сравнительно быстро с двумя пенсионного возраста мужчинами. Выслушав прокурорское наставление о правах и обязанностях понятых при обыске, один из них — со следами въевшейся угольной пыли на смуглом лице — задумчиво посмотрел на белокаменный коттедж и со вздохом проговорил:

— Ох, такую хоромину, пожалуй, и за сутки не обыскать.

— А вон, Прокопий, глянь, еще длинный ангар впридачу, — указав взглядом в сторону продолговатого с двумя дверями кирпичного гаража, добавил другой — чуть помоложе и рыжеватый. — Его тоже будем шмонать?

— Будем, — ответил Таран. — Блатную грамоту насчет «шмона» в местах не столь отдаленных освоили?

Понятой ухмыльнулся:

— Не, в заключении ни далеко, ни близко не сидел. От молодежи наблатыкался. Теперь, что парни, что девчата, сплошь и рядом на блатном да матерном тарабарят. Начнешь с ними говорить по-русски, а они в ответ по-своему: «Канай, блин, твою мать, козырно» и так далее.

Бирюков посмотрел на Кетькалова:

— Начнем, Леонид Юрьевич?..

— Дело ваше, — сквозь зубы процедил тот и вдруг заявил: — Только учтите, если на даче или в гараже обнаружится что-токриминальное, я за это нести ответственность не собираюсь.

— Леня, твой юмор не смешон, — резко сказал Таран. — А кто будет отвечать, Ванька Ветров?

— Тот, кто арендует дачу.

— Извини, не расслышал фамилию арендатора.

— Фамилия — Морев.

— Вадим Георгиевич?

— Да.

— А старший браток его, Джон Иванович Корягин, не соучастник аренды?

— Нет.

— Значит, всю беду решили свалить на мертвого?

— Лично мне ни на живых, ни на мертвых валить нечего. Если же Морев чего-то натворил, спроси у него самого.

— Давно с ним виделся?

— С полмесяца или чуть побольше назад, когда договаривались об аренде.

— И с той поры на даче не был?

— Нет. Вчера первый раз заглянул, чтобы посмотреть, все ли здесь в порядке, да вот заночевал с усталости.

— Ну и как насчет «порядка»?

— Кажется, все на месте… — Кетькалов усмехнулся. — А тотальный осмотр я не осуществлял.

— Поленился?

— Не подумал, что дача находится под оперативным наблюдением, и, стало быть, чего-то здесь неблагополучно.

— С какой целью Морев арендовал дачу?

— Ему не столько дача, сколько гараж был нужен. Купленные в Новосибирске игровые автоматы хотел здесь замкнуть, пока в казино для них зал оборудовали.

— И все?

— С его слов все.

— Официальный договор аренды заключали?

— Не люблю крючкотворством заниматься. Никчемная писанина. По русскому обычаю распили магарыч и… отдал я комплект запасных ключей Вадиму.

— Тогда о какой аренде мозги пудришь? Сказал бы прямо: выпили, закусили и… твори, гражданин Морев, на даче начальника вневедомственной охраны, что тебе вздумается.

— А я что говорю? — обиделся Кетькалов.

— Финтишь ты, Леонид Юрьевич, вот что.

— Ну, это как сказать.

— Хоть так, хоть этак, одинаково получается.

По предложению Бирюкова обыск начали с гаража. В просторном с высоким потолком помещении, где, по словам разговорчивого понятого, можно было во всю гонять футбол, стояла всего одна автомашина — новая черная «Ауди-100». Слева от входа, у вторых дверей, на покрытом пылью бетонном полу виднелись отчетливые следы широких автопокрышек, какие обычно бывают у «крутых» японских джипов. Рядом с ними отпечатался более узкий след, вроде как от «ауди».

— Кто тут по гаражу колесил? — обратился к Кетькалову Таран.

— Наверное, Морев своего «Лэнд Краузера» загонял, — мрачно ответил тот.

— Зачем?

— Спроси его.

— Он что, ночевал на даче?

— Я за ним оперативного наблюдения не вел.

— Напрасно. Рядом с джиповскими следами не твоей «ауди» след?

— Я туда не заезжал.

— А кто там ездил?

— Кто-то на легковой…

— Сам вижу, что не на «Колхиде» с прицепом.

— Ну а чего спрашиваешь?.. Задавай эти вопросы Мореву.

— Задал бы, но… вчера Вадим Георгиевич приговорил себя к смертной казни через повешение.

— Странно… Мне о таком намерении он не докладывал, — равнодушно проговорил Кетькалов, как будто это сообщение для него не было новостью или совершенно ничего не значило.

— Тебя, кажется, не печалит столь скорбный факт?

— Я не плакальщица, чтобы по каждому смертнику слезы лить.

— Вы же друзья были…

— У меня таких друзей — до Москвы на четвереньках не переставить.

— Неразборчивость в дружеских связях обычно приводит к дурным последствиям.

— Не читай мораль.

— Сами с усами?

— Хотя и без усов, но соображаю не хуже тебя. Что касается промашки с Моревым, то, как говорится, и на старуху бывает проруха.

— Смотря какая старушка. Если как Алевтина Тарасовна, то там сплошные «прорухи».

— Не плети, Анатолий Викторович, лишнего.

— Сам ты, Леонид Юрьевич, заплелся в очень скверную историю.

Пока подполковник Таран разговаривал с Кетькаловым, Лимакин, Слава Голубев и Бирюков внимательно осматривали правую часть гаража. Здесь у зарешеченного окна возле тонконогого столика стояли две табуретки. На столике — электрический чайник «Тефаль», два фарфоровых бокала, эмалированные кастрюля и миска с двумя лежавшими в ней ложками. Возле миски валялась пустая разорванная пополам красная пачка от сигарет «Прима» и стояла жестянка из-под импортной тушенки, полная окурков да жженых спичек. За столом, в углу, выстроились в три ряда пустые бутылки с этикетками водки «Распутин» и много опустошенных пивных банок «Факс». Стоявшая тут же плетеная корзинка для мусора была наполнена доверху разорванными упаковками пищевых концентратов, чая, раздавленными спичечными коробками и пустыми консервными банками.