Игорь Гриньков - Криминальная история

В результате проверок и так называемых экспертиз, вроде как, установили такую картину. В сорока метрах от сгоревшей машины, в густых зарослях крапивы обнаружилось ведро с остатками бензина, из чего был сделан вывод, что машину сначала облили бензином, а потом подожгли. Неужели, наши такие дураки, чтобы бросать ведро рядом с «местом преступления», ведь всего в двух километрах протекала глубокая речка, в которой ведро можно было спокойно утопить?

Дальше — больше. Эксперты, якобы, определили, что никакого постороннего воздействия другим транспортным средством, кроме пламени, не было, а в двигателе никаких неполадок не выявили. Умные у них, наверное, эксперты; по сгоревшему остову сделали такие заключения! Но, это не все. Путем каких-то сложных расчетов-вычислений они пришли к выводу, что количество пепла от спаленных бумаг в багажнике не соответствует общему объему уголовного дела, согласно его описи и количеству томов.

Вот такие неприятные дела начались у нашей прокуратуры, а, особенно, у сопровождающего следователя, зато «Кипарис» и БиДе могли спать спокойно. Прокурора, как и водится, перевели в другой регион в прежней должности, а бедный, наивный следователь, получил «волчий билет» и сгинул. Говорят, в последний раз его видели на оптовом рынке, толкающим тележки торговцев; семью-то кормить надо.

Никакой морали в конце рассказа я выводить не буду, так как основную функцию выполнил: две полновесные ложки черной гадости замешал в хороший пищевой продукт.

Февраль. 2010 г.

НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

Каждый обыватель прекрасно осведомлен о том, что в случаях убийства в обязательном порядке производится судебно-медицинское исследование трупа, то есть, вскрытие. Эти познания он черпает из детективной литературы, а, главным образом, из ящика — столь любимого всеми телевизора.

Вскрытие помогает точно установить причину смерти и разрешить ряд других вопросов, крайне интересующих следствие, а в последующем — суд. Оно предполагает не только наружный осмотр трупа, но и внутреннее исследование полостей черепа, грудной клетки и живота, как минимум.

Если рядовой обыватель знает об этом, то следует предположить, что для специально обученных профессионалов — следователей порядок производства судебно-медицинского исследования трупа, несомненно, не является секретом.

В 80-90-е годы прошлого века многие уважающие себя следователи (толковые — примечание автора) обязательно присутствовали на вскрытии трупов убитых людей для того, чтобы составить собственное представление о характере и особенностях тех или иных травм, приведших к гибели потерпевших. Естественно, основополагающим для уголовного дела являлось заключение эксперта, но следователь хотел иметь свое личное мнение, основанное на визуальной картине секционного процесса.

Нынче общая подготовка следователей выросла настолько, что они уже не нуждаются в посещении столь мало эстетичного действа, каким является вскрытие трупа, хотя случаются и исключения. Один такой исключительный случай надолго врезался в память сотрудников элистинского судебно-медицинского морга.

С места драки был доставлен труп молодого мужчины со следами множественных побоев на теле. На этот раз следователь осчастливил судебных медиков своим посещением. Что послужило причиной для такого неординарного поступка, автор не имеет ни малейшего представления.

Учитывая сложность случая, заведующая отделом, статная, энергичная дама, решила сама произвести исследование. Пока она описывала одежду и наружные повреждения на обнаженном трупе, все шло гладко; следователь, примостившись на уголке стола медсестры, даже делал какие-то пометки в своих бумагах.

Но, когда подоспело время для непосредственно вскрытия, и заведующая взяла в руку устрашающий секционный нож с тем, чтобы произвести длинный разрез от подбородка до лона, произошло нечто такое, что не зафиксировано в анналах судебной медицины за всю историю ее развития.

Перепуганный следователь вскочил из-за стола, неловко уронив на нечистый пол свои записи, и вскричал с отчаянием и возмущением в голосе:

«Что Вы творите?!».

Заведующая недоуменно вскинула выразительные брови, но, моментально сообразив, с кем имеет дело, отложила в сторону секционный нож и хладнокровно отдала распоряжение санитару и медсестре:

«Вскрытие отменяется. Следователь запрещает производить исследование трупа».

Февраль, 2010 г.

ПОХОРОНЫ

Наконец-то, после долгой продолжительной болезни, помучив изрядно близких родственников и домочадцев, и настрадавшись перед собственной кончиной, Иван Иванович благополучно умер. И вот, теперь его сухопарое, изнуренное точившим изнутри недугом, тело, одетое в траурный костюм из погребальной лавки, чинно лежало в дешевом гробу, обитом синей тканью. А бесплотная Душа, отлетевшая в положенное время от вмещавшей ее оболочки, прилепилась под потолком у люстры и с любопытством взирала на все творящееся внизу, суетное и ненужное. Гроб стоял на кухонных табуретках в зале малогабаритной квартиры, и в этом очень ограниченном пространстве теснились те, кто пришел попрощаться с покойным перед выносом тела для последнего пути в последнее прибежище — вырытую могилу на старом городском кладбище.

Но Душа Ивана Ивановича не обрела пока положенного покоя и изводила себя критическими замечаниями по поводу всего того, что происходило после смерти своего бывшего носителя, и беспокойно вертелась вокруг люстры, источая возмущение и негодование.

Первые признаки недовольства Души проявились еще в морге, где санитар небрежно выбрил мертвеца не новеньким “Gillette MACH 3”, а старым, заржавленным и затупленным лезвием, повредив в некоторых местах пергаментную кожу лица. Потом эти порезы пришлось замазывать каким-то гадостным кремом. Душевное неудовольствие усилилось, когда после обмывания санитар стал напяливать на труп одежду «для покойников» из похоронной лавки то ли «Память», то ли «Склероз», недорогие предметы одноразового употребления, хотя, по сути, второй раз эту одежду вряд ли пришлось бы использовать. Особое неприятие вызвали бумажные носки и туфли на картонной подошве, как будто Ивану Ивановичу предстояло долгое пешее паломничество в Тибет, а не перемещение бренного тела в совершенно другое место.

Недовольство начало перерастать в более сильное чувство, когда одетое в «непотребное» тело, безо всяких церемоний и должного почтения, едва не уронив на пол, уложили во второсортный гроб, а не в изделие из мореного полированного дуба, с металлическими позолоченными ручками. Не предполагала Душа, что вопросы престижности похорон ее бывшего владельца окажутся для нее такими важными, актуальными.

«Скряги!», — подумала Душа о родственниках, — «Иван всю жизнь работал на них, как вол одержимый, иногда даже шел на сделки с совестью, чтобы они жили припеваючи, беспечно, ни в чем не нуждаясь, а в ответ — такая неблагодарность! Поскупились даже на приличный гроб. Вот Дорджика хоронили по первому разряду, несмотря на то, что и семью он тиранил, и пил запоями, и вообще был упырком, даром, что близкий друг!».

Мятущаяся Душа Ивана Ивановича особенно раздражилась при виде жены, сидевшей у гроба в позе безутешной статуи, с красными, опухшими от слез, глазами:

«Ревет белугой на людях, постылая, сокрушается лицемерно, а при жизни, сколько кровушки выпила и нервных клеток уничтожила, ускорив, таким образом, кончину своим несносным, сварливым характером, дикой, ничем немотивированной ревностью, неистребимым «гасконством», непониманием его тонкой Душевной организации! Артистка, небесталанная артистка на уровне хорошей художественной самодеятельности плюс фарисейка! Сколько раз порывался оставить ее, но дети чугунными цепями удерживали его у едва тлеющего семейного очага. А, ведь, в свое время любил Эльзу, отвечавшую ему благосклонной взаимностью, но почему-то женился на этой! Вот они, превратности судьбы! Так и промаялся всю жизнь, хотя мог быть счастливым с достойной женщиной! А, теперь, чего, слезы крокодиловы, публично извергать? Ценить кормильца и поильца надо, когда он жив, а не лежит хладный, упакованный в «деревянный макинтош»!».

Рядом с женой находились подавленные, уже взрослые дети: дочь с черной повязкой на голове и сын с крепом на рукаве пиджака.

«Эти, похоже, хоть искренне переживают постигшее их горе!», — удовлетворенно отметила Душа, — «Все, что мог, Иван для них сделал: воспитал, дал высшее образование, после институтов пристроил на приличные места, обеспечил квартирами. Не знают только, каких трудов и унижений ему это стоило, но это не их вина! Не баловал беспредельно, соблюдал меру в проявлении отеческой любви и заботы, но и не забывал о лежащей на нем ответственности. По крайней мере, свой отцовский долг он добросовестно выполнил, дал им возможность для старта, и теперь за них можно не переживать, а лежать себе спокойненько в дешевой, пропади она пропадом, домовине. Дети — единственная отрада на фоне остального криводушного, с фальшивинкой, ритуала!».