По следам людоеда - Виталий Михайлович Егоров
– Вы знаете, Альфред Яковлевич, я тоже думал об этом, но не мог складно сформулировать мысли. Вот сейчас – ровно в точку сказали, – шутливо польстил следователю Владлен и крепко пожал руку. – До скорой встречи.
В конце декабря Рогов засобирался в министерство на аттестационную комиссию. Перед отъездом зашел к Владлену.
– Все мои опасения подтвердились. На вас, в том числе и на меня, готовились масштабные провокации. Об этом мне рассказал бывший подчиненный Тарасюка. Если бы мы первыми не задержали Пугачева, все могло повернуться иначе. Они намеревались подговорить Пугачева и отдать нам. Он, конечно, ни в чем не признаётся, вы определяете его в изолятор, а ночью тарасюковские подручные в камере наносят ему несколько ссадин и синяков и вызывают прокурора, который фиксирует побои, как будто нанесенные вами. Одновременно в вашем кабинете и квартире находят значки золота. Отвертеться было бы очень сложно. Тот, кто рассказал мне про это, пожелал остаться инкогнито, да я и не настаивал, слова к делу не пришьешь. Пугачева они искали даже тогда, когда он был уже у нас, они не знали… Так что случайность нас спасла…
– Нет, Валера, – возразил другу Владлен, – любая случайность, если за тобой правда, – закономерность. Эти люди со своим беспределом зарвались. Так или иначе все это должно было когда-то кончиться. А мы тоже не лыком шиты, без боя не сдались бы, а там – чья возьмет.
– Наша всегда возьмет верх над этой шушерой, – утвердительно кивнул Рогов. – Но если бы вы не приехали сюда, неизвестно, когда бы они прекратили свою деятельность. Мне казалось, конца этому не будет – настолько у них все было повязано. И Пугачев бы накрошил тут трупов… Ну, не будем о грустном, через три часа у меня рейс, так что готовься домой. Надеюсь, на аттестационной комиссии меня поддержат, приеду – заменю.
– Давай, удачи! – Владлен крепко обнял друга. – Быстрее возвращайся.
Тридцать первого декабря ровно в десять часов вечера Владлен открыл дверь своей квартиры. Сынишка, увидев отца, с криком «Ур-ра-а!» подбежал и повис у него на шее. Владлен обнял и поцеловал жену, заглянул в зал. Там ждал празднично накрытый стол.
Через два часа наступит миллениум, грядет новое тысячелетие!
Заключение
Ровно через год после всех событий Владлен получил письмо.
Секретарша, подавая конверт, сообщила, что письмо лежит уже три дня из-за того, что было адресовано некоему Дымову. В конце концов в секретариате догадались, что оно предназначено Димову.
Владлен взял конверт, повертел в руках и прочитал: «МВД Якутия Дымову». Теряясь в догадках, он вскрыл конверт. Корявым почерком было исписано чуть больше полстраницы. Владлен начал читать прямо в секретариате:
«Здраствуй, Владислав Семеныч! Пишет Вам Пугачев Владимир. Вы знаете наверно я получил двадцать пять лет колонии. Сийчас нахожусь Новосибирской области колонии. Живу хорошо, занимаюсь народной медециной, даже хозяин со своей женой лечаться у миня. Поправляю кости и лечу травами. Миня здес все уважают.
Самое главное. Я нашол свою сестру. Зделал запрос в детдом, оттуда пришол ответ. После детдома она осталась там Иркутске, замужем имеет двоих дочерей, работает на заводе.
Я папрасил сестру, чтобы она сходила на кладбище и положила букет цветов от миня и дала бутылку водки смотрителю, что она и зделала, правда точное место могилы она не смогла найти. Сестру зовут Люба, она у миня была со старшей дочерью, долго плакала, до сих пор думала, что она одна на свете.
Мне постоянно снится река Адыча. Если бы не она, я никогда бы не вспомнил про маму и не знал бы о существовании сестры. Эта Адыча шепнула мне голосом мамы во время пурги. Святая она эта река, не пожелала смерти мне, неразумному, а дала возможност покаяться.
Владислав Семеныч, спасибо Вам большое, я успокоился, доживу свой век здес колонии, но знаю что у миня есть родные и знаю где похоронена мама. Дай вам бог здоровья и счастя! Прощай. В. Пугачев».
Владлен шел по коридору министерства. Легкая грусть овладела им после прочитанного. Но она постепенно улетучивалась от осознания того, как дивно, словно по волшебству, соединились родные души, столь жестоко разбросанные перипетиями судьбы.
