Эд Макбейн - Крах игрушечного королевства
По-моему, когда человеку приходится давать название парикмахерской или яхте, в нем пробуждаются самые низменные инстинкты. Покажите мне город, где не было бы мужской парикмахерской «Синяя борода», и я покажу вам город, где не было бы яхты, которая называется «Беда».
Мой компаньон Фрэнк утверждает, что мне стоило бы назвать новую яхту «Мокрой мечтой».
Итак, во вторник вечером яхта, все еще остававшаяся безымянной, покачивалась у причала, а мы с Патрицией, поужинав, сидели во дворике под тентом и потягивали коньяк. Все освещение было выключено. Неделю назад в это самое время Бретт Толанд был застрелен, предположительно — моей клиенткой. Я поставил свой бокал, обнял Патрицию и поцеловал ее.
Давным-давно…
Но это все-таки было.
Мы встретились в мотеле на Южной Намайями-трэйл. Мы прокрались в комнату, словно воры, и кинулись друг другу в объятия, словно пробыли в разлуке несколько столетий, а не полтора дня. Патриция пришла с работы.
На ней был темно-синий деловой костюм с широкими лацканами — она называла его «мой гангстерский костюм». За мгновение перед этим Патриция швырнула пиджак на кровать. Я сжал ее в объятиях в ту же секунду, как за нами захлопнулась дверь.
— Запри ее, — прошептала Патриция, но я был слишком занят — я расстегивал ее белую блузу. — О Господи, ну запри же ее, — шептала Патриция, но я опять был занят, я помогал элегантной юбке подняться повыше. Мои руки успевали повсюду. Мои руки помнили Патрицию. И губы тоже помнили.
— О Господи, — бормотала Патриция. Мы оба обезумели. Туфли-шпильки полетели в одну сторону, пояс с подвязками в другую. — Для тебя, — шептала она, снимая трусики, шелковые, наэлектризованные. Юбка сбилась на талии. Патриция раскинула ноги, и я вошел в нее.
— О Боже! — охнула Патриция.
— О Боже… — простонал я, прижимая ее к себе и растворяясь в ней.
— О Боже, как хорошо! — сказала Патриция. — С ума сойти!
— С ума сойти! — сказал я.
Мы сошли с ума, сошли с ума, сошли с ума.
Но это все было в прошлом.
А сейчас было настоящее.
И в настоящем Патриция мягко ответила на мой поцелуй, боясь, что я рассыплюсь на кусочки, а потом положила голову мне на плечо и сказала:
— Как хорошо, Мэттью. Давай посидим.
— Давай, — согласился я.
Вскорости она сказала, что у нее завтра тяжелый день…
— И у меня тоже, — сказал я.
…и что нам пора бы идти по домам.
До того, как меня подстрелили, мой дом был ее домом. И наоборот.
Но это было тогда.
А сейчас было сейчас.
Глава 8
Врач попытался как можно больше рассказать мне и Патриции о моем состоянии здоровья. О том, каким оно было. О том, каким будет в течение ближайших нескольких недель. О том, каким оно, возможно, станет через несколько месяцев. Слово «возможно» пугало меня. Я только-только вырвался из той черной ямы. Что еще за чертовщина с этим «возможно»?
Патриция сидела на кровати, держа меня за руку.
Спинальдо объяснил, что во время попытки извлечь пулю из груди у меня произошла кратковременная остановка сердца…
— Вы нам об этом не говорили! — воскликнула Патриция.
Несмотря ни на что, она оставалась лучшим прокурором во всем штате Флорида.
— Мы тогда находились в больнице, — пояснила Патриция, повернувшись ко мне. — Фрэнк и я. — Она повернулась обратно к Спинальдо. — Вы нам сказали, что в течение пяти минут сорока секунд имел место недостаточный приток крови к головному мозгу. Это трудно назвать «кратковременной остановкой».
— Да, трудно, — согласился Спинальдо. — Но мистер Хоуп сообщил, что он помнит некоторые реплики, произносившиеся во время операции…
Я действительно их помнил.
«А, черт, сердце остановилось!.. Стимулятор, скорее… Эпинефрин… Следите за временем… Черт, не получается…»
— …и это показывает, что при остановке сердца он некоторое время находился в сознании. Я могу лишь предположить, что проведенный нами прямой массаж сердца…
Раскрытая грудная клетка и руки, сдавливающие обнаженное сердце.
— …позволил предотвратить аперфузию.
— Что такое аперфузия? — спросила Патриция.
Я предоставил ей вести беседу.
Думал я уже нормально, а вот разговаривал — не очень.
— Общая ишемия, — пояснил Спинальдо.
М-да, медицинский жаргон еще хуже юридического.
— А это что такое?
Старый добрый английский язык. Милая Патриция. Я крепко пожал ей руку.
— Прекращение притока крови к мозгу.
— Но вы сказали, что этого не произошло.
— Так мы считаем. Я лично считаю, что кровь все же поступала в мозг. Поймите, мозг — орган первостепенной важности. Он получает все, что ему требуется, и получает это в первую очередь, раньше всех остальных органов. Это стратегия организма, нацеленная на выживание в критических ситуациях. Я уверен, что лидокаин оказал должную помощь.
Ему удалось перевести желудочковую тахикардию — это наиболее вероятное последствие такой ситуации, — в тахикардию пазушную. Но мозг получал необходимый ему кислород и боролся за поддержание кровообращения.
Конечно, это мои предположения. Они основаны… ну, на том, что вы оставались в сознании.
Там была темнота и был яркий свет, непроницаемая тьма и слепящее сияние. Там не было прошлого, лишь «сейчас». Голоса, обеспокоенные голоса во тьме. Слова звучали растянуто, словно магнитофонная запись, пущенная на замедленное прокручивание, и растворялись в этом слепящем свете. Шепчущие голоса, топот шагов, порывы воздуха, вихрь мотыльков.
Холод, идущий отовсюду, боль, темнота, дрожь, испарина, жар…
Да.
Я оставался в сознании.
— Более того, — продолжал Спинальдо, — вы начали разговаривать семь дней спустя после остановки сердца.
— Всего одно слово, — фыркнула Патриция.
Для нее семь дней воспринимались как «целая неделя!».
— И тем не менее. Речь указывает на то, что основные рефлекторные функции мозга не пострадали, и что мистер Хоуп вышел из полукоматозного состояния за несколько дней до того, как окончательно пришел в себя.
— Он у нас умеет держать паузу, — сказала Патриция и покрепче сжала мою руку.
Сейчас я не был уверен, что вообще хоть что-то умею.
Я не помнил, что со мной произошло.
Кто-то мне рассказал, что в меня стреляли.
Спинальдо сказал, что, возможно, я никогда не вспомню эти события во всех подробностях. Он сказал, что воспоминания переходят из так называемых кратковременных зон в долговременные, а оттуда уже их и извлекают в случае необходимости, либо они всплывают сами.
Тут доктор позволил себе традиционную шутку медиков насчет потери памяти:
— Чем приятен выход из комы — каждый день узнаешь столько нового!
Шутка такая.
Прошла неделя с того момента, как я, моргая, уставился в лицо доктору Спинальдо.
Я уже начал терять надежду.
Гутри Лэмб мог бы стать и копом, а не частным детективом, но там платили хуже. И еще он терпеть не мог всю эту военизированную фигню, совершенно неизбежно прилагающуюся к должности офицера полиции. Гутри ненавидел все организации, в которых человека оценивают в зависимости от звания. Он предпочитал полную независимость.
И все равно он вынужден был сотрудничать с копами, потому что иначе не видать бы ему ни полицейских, ни фэбээровских картотек и досье, как своих ушей. Это серьезный недостаток частного сыска.
Приходится зависеть от людей, которые официально уполномочены расследовать убийство или еще что-нибудь.
На самом деле, Гутри еще сроду не слыхал, чтобы частному детективу удалось раскрыть дело об убийстве. Одно дело — собрать информацию для адвоката, который защищает бедолагу, обвиняемого в убийстве, а совсем другое — согласиться работать на какого-нибудь матерого финансового воротилу, который желает знать, кто прикончил его красавицу дочурку.
Гутри вообще никогда не приходилось работать на миллионеров. Честно говоря, с дочками миллионеров ему тоже не приходилось сталкиваться, ни с живыми, ни с мертвыми. В основном ему приходилось следить за подгулявшими супругами по поручению второй половины, желающей развода, или разыскивать какого-нибудь придурка. Пошел в кафе выпить чашечку кофе и не вернулся. Через пять лет жена начала немного беспокоиться. Ни разу за всю его карьеру Гутри не нанимали искать убийцу.
Даже сейчас, когда он работал на Мэттью Хоупа — кстати, этот Хоуп, похоже, неплохой мужик, хоть и начал торговаться из-за оплаты. Ну ладно, на пятьдесят баксов он не согласился, но все-таки мог бы поднять ставку до сорока семи с половиной баксов в час, а? Нет, уперся на том, что этому своему Уоррену Чамберсу он платил вот столько, и набавлять не будет. Что это еще, черт подери, за Уоррен Чамберс? И если он так хорош, отчего же Хоуп не нанял его на этот раз? Гутри терпеть не мог спорить из-за денег. Из-за этого человек сразу начинает выглядеть склочником и сутягой.
