Дик Фрэнсис - Заезд на выживание
Я был настолько растерян, что едва не свалился с лошади, когда конюх развернул Сэндмена, а потом шлепнул его по крупу, давая знак двигаться вперед. Чисто инстинктивно я натянул поводья и пустил лошадь легкой трусцой к старту, а сам тем временем всматривался в тысячи лиц в надежде увидеть Элеонор или Трента. Но никого, разумеется, не увидел.
И тут мне стало плохо. Даже затошнило от страха.
И все мое предстартовое планирование полетело к чертям, мысли были заняты совсем другим. Флажки взлетели, я пропустил сигнал, он и Сэндмена застиг врасплох, в результате уже в самом начале мы умудрились отстать от основной группы корпусов на десять. Я представил, как чертыхается Пол на скамье для тренеров, и пожалел, что ему не удалось уговорить меня закончить с этим баловством еще в прошлом году. Мало того, скачки показывали по телевизору, и теперь все увидят, как я проспал старт. При других обстоятельствах это было бы просто непростительно, но мне было плевать. Меня куда больше беспокоила Элеонор.
Сэндмен пустился догонять других, совершил потрясающий рывок, правда, почти без моего участия. Перестань, сказал я себе. С Элеонор все будет в порядке, сосредоточься на деле.
Я легонько натянул поводья, и Сэндмен немного сбавил скорость. Времени у нас полно, догнать еще успеем. Дистанция три с половиной мили, преодолеть надо двадцать два препятствия, практически дважды обогнуть по кругу ипподром. Я немного успокоил лошадь, дистанция между нами и другими участниками постепенно сокращалась, и хотя по-прежнему мы шли последними, большого разрыва теперь не было. К счастью, первый круг надо было бежать не слишком быстро — все понимали, что самое главное и трудное еще впереди, берегли силы.
На вершине холма я снова отпустил Сэндмена, и мы легко обогнали восемь лошадей перед тем, как спуститься к исходной точке. Второй круг мы начали в центре довольно компактной группы, шли примерно десятыми, но первые держались плотно.
Ко времени, когда мы подошли к водному препятствию — примерно на середине второго круга, — развернулась настоящая борьба. Сэндмен распластался в воздухе и перелетел через преграду, точно птица. Мы еще в воздухе обошли трех лошадей и благополучно приземлись. Но две другие лошади по-прежнему шли впереди с сильным отрывом, примерно на три корпуса. За ними — еще несколько.
Я сильно пришпорил Сэдмена.
— Вперед, мальчик! — прокричал я ему в ухо. — Давай, сейчас!
Впечатление было такое, словно сработал переключатель скоростей. Мы пожирали землю и после двух гигантских прыжков через открытые канавы шли уже третьими. Теперь резкий поворот влево, и начался последний подъем на холм.
Я пребывал в полном упоении от этой скачки. Не чувствовал ни малейшей усталости, да и Сэнд-мена, похоже, гонка не слишком утомила. Посмотрел вперед. Две лидирующие лошади тоже шли нормально, опережали нас примерно на четыре корпуса, бежали практически бок о бок.
Я дал Сэндмену возможность отдышаться, немного сместился назад в седле, чтоб не давить ему на шею и грудь. На холме нас ждали два барьера, и я примеривался к первому. Слегка отпустил поводья, попросил прыгнуть как следует. Он среагировал незамедлительно, перемахнул через первую изгородь и вдвое сократил дистанцию до лидеров. Его переполняла энергия и желание победить, и впервые за все время я подумал, что смогу выиграть эти скачки.
А затем пришпорил его и попросил совершить последний рывок. Сэндмен всегда отличался невероятной выносливостью, единственное, чего ему не хватало, — так это куража у финиша. Нам нужно было опередить этих двух противников, обогнать их в прыжке, победно взлететь на холм и финишировать.
— Давай, мальчик, — подбадривал я его. — Давай, сейчас, сейчас!..
Приближавшихся к последнему препятствию лошадей слегка мотало из стороны в сторону, и тут вдруг я понял, со всей уверенностью осознал — мы победим!
Слегка дернул поводья, посылая Сэндмена в последний решающий прыжок. Смотрел на землю, на точку отрыва, и лишь периферическим зрением уловил, как одна из лошадей сильно зацепила брюхом изгородь. Я ослабил поводья, и это стало роковой ошибкой. Лошадь впереди потеряла равновесие при приземлении, и ее швырнуло вправо, прямо на нас. Мы с Сэндменом уже взлетели в воздух, и тут я понял, что приземляться просто некуда. Моя лошадь сделала все, чтоб избежать столкновения, но безуспешно.
Сэндмен перескочил через внезапно возникший перед ним круп поверженного противника и перекувырнулся в воздухе. Последнее, что я запомнил, — это надвигающаяся на меня с катастрофической скоростью зеленая трава. Затем все погрузилось во тьму.
Часть третья СУД И НАКАЗАНИЕ Мая 2009
Глава 10
Я сидел у себя в кабинете, просматривал материалы предстоящих дисциплинарных слушаний, на которых представлял интересы группы врачей, обвиненных в недостойном для профессионалов поведении при внезапной кончине пациента их больницы.
Зазвонил телефон на столе. Артур.
—Мистер Мейсон, — сказал он. — Тут к вам пришли. Я просил его подождать в секретарской.
—Кто пришел? — спросил я.
—Не говорит, — неодобрительно заметил Артур. — Просто настаивает, что должен переговорить с вами и только с вами.
Странно, подумал я.
— Так что, проводить его к вам? — спросил Артур.
— Да, пожалуйста, — ответил я. — Но только побудьте со мной, пока не уйдет, ладно?
—Конечно, — ответил он. — Но почему?
—Ну, просто на тот случай, если мне вдруг понадобится свидетель, — сказал я. И от души пожелал, чтоб этого не потребовалось. Нет, вряд ли сюда явится Джулиан Трент и потребует личной встречи со мной.
Я опустил трубку на рычаг. У нас здесь существовало правило: сотрудники конторы могли встречаться с клиентами и посетителями только в конференц-зале на первом этаже, но, поскольку я лишь 203 недавно вышел на работу после той истории в Челтенхеме, Артур проявил неслыханную милость и разрешил мне встречаться с посетителями в кабинете. Подняться или спуститься на несколько ступенек на костылях — то было почти непосильной для меня задачей, особенно с учетом того, что все ступеньки у нас в здании узкие, а лестницы винтовые.
В дверь постучали. Вошел Артур, за ним следовал нервного вида мужчина с седыми волосами. В том же светлом твидовом пиджаке и рубашке в бело-голубую полоску, в которых я видел его в зале заседаний под номером три в Олд-Бейли и принял тогда за учителя. Впрочем, тогда верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты, а теперь ансамбль дополнял красный в золотистую полоску галстук. Тот самый старшина жюри присяжных, которого я последний раз видел на пороге его дома, куда он меня решительно отказался пускать.
—Добрый день, мистер Барнет, — сказал я ему. — Прошу, входите. Спасибо, Артур, это все.
Артур вопросительно покосился на меня, я в ответ улыбнулся. И вот он развернулся и вышел, оставив меня наедине с посетителем. Я неловко поднялся из-за стола, протянул руку. Джордж Барнет осторожно приблизился, ответил на рукопожатие.
— Присаживайтесь, — сказал я ему и указал на стул напротив.
— Дело рук Трента? — спросил он, кивком указав на гипс, покрывающий всю мою левую ногу до верхней части бедра.
—Нет, — ответил я. — Просто упал.
—Я тоже очень неудачно упал, в прошлом июне, — сказал он. — У себя дома, в ванной, представляете? Перелом тазовой кости.
— А я с лошади упал. Во время скачек.
— О-о… — протянул он.
— Коленная чашечка раздроблена.
— О-о –—повторил он.
Я не стал говорить ему о трещине в позвоночнике, сломанных ребрах и поврежденном легком. А также о сотрясении мозга, которое даже семь недель спустя напоминало о себе жуткими головными болями.
Какое-то время мы сидели в молчании. Он оглядывал горы бумаг и коробок, заполнявших каждый дюйм свободного пространства в моем кабинете.
— Мистер Барнет, — начал я, и он поднял на меня глаза. — Чем могу помочь?
— Просто подумал, что это я могу вам помочь, — нерешительно произнес он.
— Да, пожалуй, — я был несколько удивлен. — Желаете кофе или чаю?
— Чай было бы в самый раз, — ответил он. — С молоком, один кусочек сахара.
Я снял телефонную трубку и попросил одного из юниоров оказать нам такую любезность, принести чай.
—Что ж, мистер Барнет, — сказал я, вешая трубку. — Слушаю вас.
Говорил он сначала медленно и неохотно, но когда принесли чай, немного расслабился, и слова так и полились.
— Я, знаете ли, очень обрадовался, когда меня пригласили стать членом жюри, — сказал он. — Просидел на пенсии четыре года, вот и подумал, это будет интересно. Стимуляция мыслительной деятельности и все такое.
— А кем вы работали? — спросил я.
— Состоял на государственной службе, — ответил он. Выходит, я ошибался, приняв его тогда за 205 учителя. — Был постоянным помощником в администрации лорда-канцлера1. Сейчас это называется иначе. Конституционная комиссия, что-то в этом роде. Они все постоянно меняют, это правительство, — добавил Барнет, и в голосе слышалось явное неодобрение.
