Владимир Колычев - На прикладе насечки, на сердце рубцы

– Машину толкнул. Она и покатилась…

Степан действительно толкал джип. Не выпрыгивал из него на ходу, а сталкивал со скалы. Но не верилось ему, что этот чахлик мог забраться в гору, с которой скатился джип. Он больше на законченного алкаша смахивал, чем на любителя горных походов. И перегаром от него неслабо пахло.

– Неправда, – покачал головой Степан. – Я ее сначала поджег, а потом столкнул.

– Да, да, сначала поджег, – не задумываясь, подтвердил мужичонка.

– Все свободны! – ликующе объявил капитан.

Сначала ушел свидетель, за ним потянулись опознаваемые, которых Гринчук взял с улицы. Остался только Степан.

– Вот и отлично, – потирая ладони, капитан вернулся за свой стол. – Сейчас ты расскажешь мне, как все было, и тоже можешь быть свободен… В пределах своей камеры, разумеется. Хотя какая там свобода. Слышал я, с уголовничками ты не поладил. Сильно били?

– Вы перешли со мной на «ты»? Или я что-то не так понял?

– Неужели ты им навалял?

– Что за слово, капитан?

– Я смотрю, ты все умней и умней… Не знаю, может, с уголовниками у тебя номер и прошел. Но прапорщик Зацепин очень-очень на тебя зол. А сегодня ночью он будет дежурить по изолятору. Вот я и думаю, как бы чего не случилось…

– Значит, не буду ни в чем признаваться. А если я ни в чем не виновен, то меня можно… нет, нужно выпускать.

– Э-э, а признаться надо, Корольков. Надо. Это в твоих же интересах. Признаешься – и будешь отдыхать в нормальной одиночной камере. Я даже распоряжусь нары от стен отстегнуть. В виде исключения. И Зацепин будет хорошим. Это я тебе обещаю.

– Я вашему прапорщику не отец, и мне все равно, какое у него будет поведение. А признаваться мне не в чем.

– Подожди, ты же сам сказал, что поджег машину.

– Ничего я не поджигал. Это я так просто сказал. Что взбрело на ум, то и сказал. А ваш алкаш с этой бредятиной согласился… Он что, на мелкой краже у вас попался? Грехи на мне замаливает?..

– Он правду говорит, – заметно занервничал Гринчук.

– Конечно, правду. Вся правда для него в бутыд. ке заключена. За бутылку он мать родную продаст не то что меня. Сколько вы ему бутылок пообещали?

– Ты меня уже начинаешь доставать, Корольков, – сквозь зубы пригрозил капитан. – Я уже начинаю злиться…

– Это плохо.

– Для тебя плохо…

– А что может быть еще хуже? Сижу здесь непонятно за что.

– Тебя кондуктор автобуса опознала!

– И где она?

– Будет. Обязательно будет! Но тогда опознание проведет следователь. Сначала обвинение тебе предъявит, а потом женщину приведет. И поверь, будут соблюдены все тонкости Уголовно-процессуального кодекса. Тогда ты уже ни от чего не отвертишься… У тебя в доме обыск был, Корольков. Там пуля в стене была! И кровь!

– И где пуля? – похолодел Степан.

– Это я у тебя хотел бы узнать.

– Не знаю ничего.

– А кровь?

– Какая кровь?!

– Человеческая!.. Думал, ты все следы уничтожил? Ан нет! Одну каплю крови мы нашли! Эксперт у нас, знаешь ли, чересчур дотошный. Он если копать начнет… А он начал. И раскопал.

– Может, это моя кровь, – не сдавался Степан.

– А вот и не твоя!

– А чья?

– Гражданина Четова!

– Вы что, успели экспертизу провести?

– Представь себе!

– Вы что, за идиота меня держите? Где заключение экспертизы?

– У следователя!

– А где следователь?

– Будет, Корольков. Все будет. И следователь будет, и суд… – Гринчук нервно барабанил костяшками пальцев по столу.

– Самый гуманный и справедливый, – уныло усмехнулся Степан.

– Да, справедливый. Вкатят тебе пожизненное по всей справедливости закона.

– Ну, если суд будет верить всяким алкашам и вашим домыслам, тогда все возможно…

– Смотри, я тебя предупредил! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому.

– Не сомневаюсь, – с угрюмым видом вздохнул Степан.

Гринчук отвел его в изолятор, сдал на руки дежурному сержанту.

Темный узкий коридор, выщербленный бетонный пол, стены с потрескавшейся краской на них, запах табака, смешанного с нечистотной вонью, ощущение безнадежности. Сержант открыл дверь, но, прежде чем зайти в камеру, Степан глянул в дальний угол. Там Глырь и Чирь, в карты играют. Или только делают вид. А где Ачаб? Может, выпустили его. А может, он стоит у ближней стены, чтобы ударить Степана в спину, когда он войдет в камеру.

– Ну, чего встал? Пошел!

Сержант грубо толкнул Степана в спину.

Парень легко мог устоять на ногах, но он все-таки упал, и, перекатившись через плечо, тут же поднялся. Сержант удивленно взглянул на него, хмыкнул и закрыл дверь.

Степан оказался в очень выгодной позиции. С одного бока – прижавшийся к стене Ачаб, с другой – Глырь и Чирь. И тот уже пришел в движение, и другие. Эффект внезапности утрачен, но Степана могло погубить количество уголовников. Если они навалятся на него с двух сторон и одновременно, то шансов выкрутиться у него не останется.

Согнутыми в фалангах пальцами он рубанул грузина в кадык. Бил мощно, без всякой пощады, а по-другому в его положении никак нельзя.

Ачаб вырубился мгновенно. Но Степан не позволил ему упасть. Схватив его за плечи, с силой развернул вокруг себя и швырнул на двух других уголовников. Тяжеловесное тело сбило фурункулезного с ног. Но Глырь устоял. Он ловко отскочил в сторону и стремительно выбросил вперед руку. Степан успел повернуться к противнику боком, и брошенный нож лишь чиркнул по животу; вспоров майку, неглубоко, но все же до крови порезал кожу.

Вид крови окончательно сорвал Степана с тормозов. Он стрелой метнулся к блатному, махнул рукой раз, другой, поднявшегося Чиря достал ногой…

Остановился он, когда оба уже бесчувственно лежали на полу. Степан наклонился к одному, к другому. И у первого, и у второго он смог нащупать пульс, но это было слабое, затухающее биение жизни. И Ачаб едва дышал…

Степану ничего не оставалось делать, как барабанить в дверь, требовать надзирателя.

Он сбил в кровь кулаки, пытаясь достучаться до дежурного сержанта, и, в конце концов, добился своего. Появившиеся менты вытащили несчастных из камеры, кто-то сказал, что нужно вызвать «Скорую помощь». А какой-то великовозрастный лейтенант пригрозил Степану скорой расправой.

Но время шло, а его никто не трогал. И обедом вовремя накормили. Пустой борш с запахом прогорклого жира, макароны с перемолотыми салом и костями, мокрый вязкий хлеб…

А в то время, когда должны были подать ужин, прибыл прапорщик Зацепин. Он с грохотом открыл дверь, но в камеру не зашел. Качнувшись на широко расставленных ногах, он угрожающе шлепнул резиновой дубинкой по широко раскрытой ладони. В глазах – снисходительная насмешка, на губах – наглая ухмылка.

– Заходи, гостем будешь, – с кислым видом вздохнул Степан.

Может, он и справится с этим детиной, но последствия тогда будут плачевными.

– Что, гостей ждешь? Тогда тебе повезло.

Он посторонился, пропуская Дашу. Степан лишился дара речи, глядя на девушку. Красивая, нарядная, словно воздушная, она казалась существом из другого измерения.

Зацепин закрыл дверь и провернул ключ в замке.

– Это ты? Или у меня галлюцинации? – ущипнув себя за щеку, спросил Степан.

– Галлюцинации, – усмехнулась девушка. – Знаешь, сколько галлюциногена за эти деньги можно купить! Пятьсот долларов, гад, взял… Ну да ладно, дело не в деньгах. Как у тебя здесь воняет!

Весело улыбаясь, Даша защипнула пальцами носик.

– Ртом здесь лучше не дышать, – покачал головой Степан.

– Да… – согласилась девушка, опустив руку. – Ну и вонь! Глаза режет!

– Я думал, это слезы счастья, – пошутил Степан.

– Ну, я, конечно, рада видеть тебя. Столько препон преодолела, чтобы до тебя добраться… Как ты здесь вообше можешь жить?

– Не могу. Но живу.

– Я тебе покушать принесла, – вспомнила она и протянула узнику холщовую сумку с продуктами. – Только не знаю, как здесь вообще можно есть.

– Ничего, я привык.

– А не надо привыкать, не надо… И от меня не отвыкай.

Даша подошла к парню, обняла, носом зарылась в его волосы. Нежная, упругая, теплая и податливая…

– Ого! Что там у тебя шевелится?

– Хочешь узнать?

– Какой ты! – шаловливо засмеялась она.

– Какой есть.

Степан резко развернул ее к себе спиной, нагнул, заставив руками опереться о стену. А место он выбрал такое, чтобы надзиратель не мог наблюдать за ним через глазок.

– Я знала, что так и будет! – тихонько простонала девушка, качнув бедрами навстречу его движениям.

Зато Степан не знал, что такое вообще может быть в тюремной камере. И с силой прижимая к себе Дашу, нетерпеливо выражал свое изумление и благодарность за невероятный сюрприз.

Глава 30

Одной рукой Даша оправила платье, другой – прическу.

– Ты вел себя, как плохой мальчик, – капризно выпятив губки, сказала она. – Я больше к тебе не приду.

– Плохо.

– Нет, я, конечно, хочу… Но у меня почти не осталось денег. Ладно, я что-нибудь придумаю. Только не завтра…