Кирилл Казанцев - Отмщённый
— Ну, ты даешь… — Она закашлялась. — Мы на сеновале у доброй самаритянки бабы Нюши. А поскольку мы живы, то можно предположить, что вилами в нас ночью не тыкали. Ты ничего не помнишь?
— Ну, почти… — Он начинал что-то смутно вспоминать, но очень смутно. В голове витали отрывки из обрывков, и ничего конкретного.
— Хорошо, рассказываю… — Она с кряхтением вскарабкалась ему на грудь, и оба рухнули в пахучее сено. — Я спала в каком-то страшном холодном лесу. Ты меня разбудил. У меня зуб на зуб не попадал. Сначала я не поняла, зачем ты это сделал, — я могла бы спать себе дальше, а утром проснуться куском льда. Но ты сказал, что здесь мы околеем, зима на носу, все такое, нужно срочно мигрировать в теплые края. А я не больно-то склонна к перемене мест, пыталась возражать, приводила аргументы. Тогда ты взял меня под мышку и понес. А по дороге рассуждал про теорию вероятности и теорию Большого взрыва. Последняя в твоем понимании заключалась в том, что самое безопасное место — в воронке после этого самого Большого взрыва. То есть в Кулыжино на сеновале милейшей бабы Нюши. Нас будут искать везде, но не там. Там уже искали. Ты даже ухитрился нас обоих доставить к сеновалу и поднять наверх. Старушка спала, свет в окне не горел. Ты сказал, что все в порядке, бабушка не пострадала, и уснул без задних ног. Возможно, в твоих действиях имелся смысл — если мы еще здесь и хорошо поспали.
— Невероятно, — прошептал Павел. — Впервые в жизни что-то делаю, а потом не могу вспомнить…
— Главное, чтобы ты совершал хорошие поступки, — глубокомысленно изрекла Катя. — А помнишь ты об этом или нет, дело десятое. Да все в порядке, — вздохнула девушка. — Просто нам обоим хорошенько досталось. Я пою на луну, веду себя, как сомнамбула — от меня даже ОМОН шарахается; ты — теряешь память… Все в порядке, — повторила она. — Нас вылечат.
— Лишь бы не в тюремной больнице, — проворчал Павел, аккуратно снял с себя девушку и подошел к окну. Идти приходилось, пригнувшись — потолки в этой «спальне» были, мягко говоря, невысокие. Он скорчился у оконца, перекрытого внахлест кусками стекла. По стеклу стучали дождевые капли. Небо беспросветно затянуло. Дождь шел не сильный, но зарядил, похоже, надолго. Лужа вблизи сеновала покрылась пузырями — верный признак упомянутого явления. По грядке с салатом бегала мокрая курица, сбежавшая из курятника. Унылыми очертаниями проступали сараи, угол дома бабы Нюши, калитка, кусок размытой дороги. Из водосточной трубы на углу дома в бочку стекала дождевая вода.
— Полный депрессняк, — констатировал Павел, возвращаясь в объятия женщины. — В такую погоду не то что хозяин собаку — начальство свой ОМОН на улицу не выгонит. Что-то мне подсказывает, что баба Нюша сюда не придет. Можем немного пожить.
— Трудно жить без еды, Пашенька. — сокрушенно вздохнула Катя. — А также без воды, мыла и зубной щетки. Давай пойдем к старушке, попросим у нее призрения?
— Нет, — помрачнел Павел. — Не пойдем. Нельзя.
— Нельзя или не надо? — задумалась Катя. — Это разные вещи.
— Потерпи немного. Сегодня мы обязательно попадем в цивилизацию и приведем себя в порядок.
— А как мы туда попадем? — озадачилась Катя.
Он не знал. Но был уверен, что кривая вывезет. Дождь — помеха, но, с другой стороны, это именно то, что смывает все следы. На сеновале было славно, но это не могло продолжаться вечно. Катюша грустнела, погружалась в оцепенение. Он ничем не мог ее развеселить. В половине первого дождь пошел на убыль, беглецы спустились с сеновала, чтобы двигаться дальше. Павел перехватил чернеющую от переживаний девушку, заключил в объятия «на дорожку» и первым выскользнул на улицу.
— Выспались наконец-то, — проворчала баба Нюша. — Ну, вы и дрыхнуть, молодежь… — Она возилась с дровами за поленницей, поэтому не сразу проявилась. Павел шарахнулся, непроизвольно сжал кулаки. «Ой», — сказала Катя и прижала ладошку к губам. Старушка выпрямила спину, посмотрела на них с усмешкой. Изысканностью гардероба пожилая аборигенка не отличалась. Простенький синий халат, суровый передник без узоров. Вены на ногах, седые волосы собраны резинкой. Для своего возраста баба Нюша выглядела крепкой и основательной. Она прижимала к груди несколько чурок.
— Совсем уж меня за дурочку не держите, ладно? — проворчала она. — А то пришли тут, понимаешь, прокрались, как воры. То сбегают они, то возвращаются — детский сад какой-то. А баба Нюша, можно подумать, слепая и глухая. Ну, чего примерзли? — усмехнулась старушка. — Уйти собрались от бабы Нюши? От бабы Нюши еще никто не уходил… Ладно, не бойтесь, дам вам заряд на удачу. И голодные вы, поди, как волки. Топайте в дом за мной, накормлю, чем Бог послал, перед дорожкой. Отмерзайте, молодежь, отмерзайте. Дров захвати, герой, — буркнула она Павлу. — Не одной же мне тащить.
Она, прихрамывая, побрела в дом. Беглецы переглянулись. Старушка обернулась, сделала нетерпеливый жест:
— Да не бойтесь вы, уехали ваши поклонники. Ночью еще уехали. В такую погоду не вернутся — дождь хлестал под утро, дороги размыло. А коли и вернутся, то что ж? — Старушка как-то хитро оскалилась. — Забыли, где у меня окно?
Потрескивала печка, закипал чайник. В горнице было чисто, до одури уютно. Баба Нюша, подперев кулачком круглый подбородок, хмуро смотрела, как измученные беглецы сметают со стола ее еду. Картошке за ночь ничего не сделалось, сазану тоже. Катя похрюкивала от удовольствия, а когда насытилась, а баба Нюша захромала к печке за чайником, кокетливо прошептала на ухо:
— Это, наверное, лучше, чем секс. Хотя я точно еще не определилась.
— Устроили вы карусель, молодые люди, — ворчала баба Нюша, разливая кипяток по кружкам. — Напугали старую, чего уж там… Ворвались такие злыдни с автоматами, чуть в тюрьму старуху не поволокли… Пришлось им все сказать, и лица ваши описать, и какие вы вообще из себя, и чего хотите. Я им сказала, что вы в Уткино собираетесь — это городок такой, на востоке. Вам же не надо в Уткино?
— Нет, — улыбнулся Павел.
— Вот и я так подумала — чего вам делать в Уткино? В общем, отбрехалась: пришли, как снег на голову, попросили приюта, а я хотела притупить вашу бдительность, накормить, а сама тишком — к соседу, чтобы он участковому позвонил… Вроде бы поверили.
— Но вы же не хотели этого делать, баба Нюша? — поинтересовалась Катя.
— Не хотела, — пожала плечами старушка. — Лица у вас хорошие, неиспорченные, бабу Нюшу за рупь не купишь… Испуганы вы, устали, загнали вас… Хотя ты, парень, не прост. — Она пронзила колючим оком Павла. — Не баловала жизнь тебя, сидел ты. Долго сидел.
— Сидел, — признался Павел. — Очень долго, баба Нюша. До сих пор сижу. И сидеть, пока рак на горе не свистнет. Не делал я того, за что меня в кутузку упекли.
— Все вы так говорите. — Старушка криво усмехнулась и придирчивым взглядом стала ощупывать Павла. Он выдержал взгляд, хотя это было непросто, глаза старушки обладали странной силой, заставляли трепетать. — Ну, не знаю, — смягчилась баба Нюша, и взгляд ее заметно подобрел. — Может, и впрямь, не делал ты того, за что тебя упекли… Я сразу об этом подумала, когда вас увидела, но точно была не уверена… Ну и ладненько, — вздохнула она с облегчением. — Дала я вам заряд, молодежь, будет вам удача… может быть. А этих, — она выразительно махнула ладошкой, намекая, понятно, на кого, — я все равно не люблю и никогда не любила. Ни при Советах, ни при буржуях. Дармоеды они. Возомнили о себе…
— Имелись основания их не любить, баба Нюша? — осторожно спросил Павел.
— Да что ты, милок, какие основания? Не было у меня никаких оснований. Разве что мой муж в семьдесят девятом сел. Мы в Селижарово тогда жили, он на консервном заводе начальником цеха трудился. Обвинили в присвоении государственного имущества и посадили на десять лет. Мол, завернул куда-то влево два вагона со сгущенкой и вареньем. Через восемь лет у них там чего-то не склеилось, стали заново расследовать. Оказалось, что мужик мой невиновен, а злодеяние учинил его заместитель. Выпустили. Не извинились. Больной вернулся, туберкулезный весь. Пожил два годика, покашлял и помер, царствие ему небесное… А еще сынка в девяносто первом арестовали. Сказали, что он в банде работал. А мне ли не знать, где работал мой Ванечка? Таксистом он работал, людей с вокзала по селам развозил. Так уставал, что ночью приходил, не чуя ног. А только его арестовали, как через неделю сообщили — повесился в камере ваш отпрыск. Стыдно стало, и повесился… — Старушка сглотнула, глаза не повлажнели, давно все отболело на душе. — А он в банде ни в какой не был. Один порок у Ванечки имелся — девчонку он любил не ту, и дружков заводил, особо не разбираясь… Так что нет у меня никаких оснований… не любить эту власть, молодые люди. Откуда? Уехала я после этого из Селижарово, в Кулыжино поселилась, с той поры и живу бобылкой, сама управляюсь с хозяйством…
