Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— Каланча у вас?

— Ну… — Насторожился Димка, в его голосе слышалось удивление и некоторый испуг провидческим даром собеседника. Тот помолчал и, неохотно оторвавшись от самосозерцания, тихо произнес:

— С ним две девки были.

Мы с Сонькой переглянулись: сквозь тонированные стекла видеть он нас не мог, мы разом его зауважали и испугались. Димка мялся, хмурился, но соврать не решился.

— Ну… — проронил он, как видно, начисто лишившись всего словарного запаса.

Задумчивый посмотрел в голубое небо, пнул ногой колесо и, вздохнув, сообщил:

— Девок оставишь мне, а сам поезжай.

Димка все-таки вспомнил какое-то слово и уже рот открыл, но тип его обнял за плечи и ласково предложил:

— Ты поезжай, поезжай.

— Давай на выход, — скомандовал Димка, глядя на нас с некоторым уважением.

Мы вышли, автобус отъехал, а задумчивый потер нос и сказал:

— Пошли.

Рядом у ларька стояла машина. Солидная. А вокруг сновал народ. Не скажешь, что много, но были люди.

— А я ведь сейчас заору, — заявила Сонька.

— Зачем? — удивился тип.

— Ну, не знаю. Не нравится мне все это.

Я вот только что двух покойников видела вблизи. Травма, знаете ли, для моего организма.

— Ты помолчи маленько, ладно? — предложил задумчивый. Сонька моргнула глазом и замолчала. И правильно сделала. Мы сели в машину, он на водительское место, а мы сзади, и поехали. Внимания на нас он не обращал и ничуть не беспокоился, что мы можем сделать что-то предосудительное с его точки зрения. А мы и не собирались: в его присутствии даже шевелиться не хотелось. Мы пересекли площадь, свернули влево, проехали пару кварталов и оказались в переулке во дворе большого здания. Остановились возле двери с табличкой «Служебный вход». Дверь была новой, а табличка старой. Тип вышел, кивнул нам и толкнул дверь. Мы прошли длинным коридором, который закончился комнатой с решетками на окнах, с большим сейфом, письменным столом и длинным рядом старых стульев. Тип кивнул еще раз, и мы устроились на стульях.

Сонька головой повела и начала бледнеть.

Потом слабо икнула. Тип между тем пододвинул телефон, стоящий на столе, снял трубку и что-то пробормотал замысловатой скороговоркой. Потом сел и вроде бы стал ждать. И мы стали. Рядом с сейфом оказалась дверь, она открылась, и в комнату вошел мужчина, моложавый, хорошо одетый. Очки в золотой оправе, борода и усы делали его похожим на русского интеллигента начала века.

— Здравствуйте, — сказал он нам без улыбки, но с приятностью. Сонька померцала глазами и кивнула, а я подумала: может, вскочить и сделать книксен, но мысль эта показалась мне не совсем удачной, и я ограничилась тем, что ответила:

— Здравствуйте.

Тип в спортивном костюме исчез, а очкарик сел на стул рядом с нами и сказал:

— Прежде всего вам нечего бояться. Может быть, воды? — вдруг спросил он Соньку, та головой покачала, боясь рот открыть, понимая, что в обществе такого мужчины икать совершенно неприлично. Заподозрив, что Сонька глухонемая, он стал обращаться ко мне. Я приободрилась от уверений, что бояться нам нечего, вид имела смиренный и доверительный, преданно смотрела ему в глаза, но на всякий случай готова была зареветь в любую минуту. В этот момент по щеке Соньки скользнула одинокая слеза: это ее так проняло оттого, что говорить она боялась, а молчать не было сил, но очкарик решил по-своему — похлопал рукой по ее ладошке и сказал опять же не без некоторой приятности:

— Ну, ну, успокойтесь. Я ведь сказал: вам ничего не грозит.

— Мы много пережили, — пояснила я, извлекая платок из сумки.

— Па-па-па, — Начала Сонька и хлопнула челюстью, потом попробовала еще раз и изрекла:

— Покойники.

Очкарик вопросительно уставился на меня, как видно, избрав переводчиком, я с готовностью перевела:

— На наших глазах людей убили. Двоих.

Они сидели рядом с нами.

Он сочувственно закивал и произнес совершенно серьезно:

— Да, ужасно. Я вас понимаю.

— Че-че-че, — багровея, начала Сонька, видимо, пытаясь произнести «черта лысого», но потом крутнула головой и примолкла. Перевести я не смогла и только пожала плечами.

— Может быть, все-таки воды? — Настойчиво предложил очкарик.

— Спасибо, не беспокойтесь. У нее это нервное. Возобновит лечение, и пройдет.

— А она что?..

Я удрученно кивнула.

— А… — сказал очкарик и перестал обращать внимание на Соньку, сосредоточившись на мне.

— Видимо, вам может показаться несколько странным тот способ, который я избрал, чтобы встретиться с вами, — витиевато начал он, а я всерьез забеспокоилась: когда современный русский человек начинает изъясняться подобным образом, это пугает. — Однако причина должна быть вам понятной. Вы, вольно или невольно, оказались в эпицентре событий, которые беспокоят многих.

Тут Сонька неожиданно совершенно отчетливо произнесла:

— Витька козел.

— Что? — Не понял очкарик. Сонька повращала глазами и замолчала, как навсегда.

— Она кого имеет в виду? — все-таки спросил он. Я плечами пожала:

— Наверное, Рахматулина.

— Ах, вот как! О нем я, собственно, и собирался с вами поговорить.

И мы стали говорить о Рахматулине.

Впрочем, говорить — Не совсем верно: очкарик был мастером задавать вопросы и буквально вывернул меня наизнанку. Через полчаса я почувствовала себя кусочком лимона в стакане с недопитым чаем. Но кое-что и сама узнала, полезное. Ведь вопросы тем и хороши, что в них уже заложена определенная информация. Надо лишь ее выудить. Выудила я следующее: передо мной сидел один из Витькиных хозяев, который хотел знать, кто водит его за нос, и, кажется, вполне обоснованно подозревал в этом Витьку. Особенно интересовала его ситуация с Оборотнем. Тут я много сказать не могла, чем заметно его огорчила. Представив себя Констанцией Бонасье, я очень трогательно изложила нашу историю вплоть до сегодняшнего дня, преданно глядя в его глаза, с надеждой обрести поддержку и защиту. По его реакции было ясно: история ему известна, но он слушал внимательно, как видно, надеясь извлечь из моего рассказа что-нибудь полезное. Это вряд ли. Потом он еще поспрашивал. Направление этих вопросов я не уловила, поэтому они мне не понравились. Беседа уже длилась больше часа, и он, и я устали. Наконец очкарик поднялся и сказал:

— Что ж, все когда-нибудь кончается.

И беседа наша тоже. Вас проводят. — И вышел в ту же дверь возле сейфа. В комнате сразу возник тип в спортивном костюме и молча повел нас по коридору, потом через двор к железным воротам. Через минуту мы обрели свободу. Напротив здания, где мы только что были, помещалось районное отделение милиции. Вывеска радовала глаз. и Тип повернулся и ушел, все так же молча, а я затосковала, потому что на Соньку напал столбняк.

— Эй, — подергала я ее за рукав, — ты живая?

— Чтоб им всем пропасть! — ответила Сонька. Я кивнула: ее желание совпало с моим.

— Может, пойдем отсюда, — предложила я, — а ну как передумают?

Сонька резво потрусила рядом.

— И что теперь? — через пару минут спросила она.

— Ты меня спрашиваешь?

— А то. Кто у нас умный?

— Это ты сказала. Вот. что, Софья Павловна, пакуем вещи и делаем ноги. Ну их к черту, пусть без нас разбираются. Оборотень на днях шлепнет Витьку, эти хмыри найдут и шлепнут Оборотня, а мы сможем вернуться и разводить кактусы.

— Я не хочу разводить кактусы, — возразила Сонька.

— Хорошо, не будешь, — после перенесенных страданий спорить с Сонькой не хотелось.

За разговором и невеселыми размышлениями я не сразу сообразила, что мы прошли приличное расстояние пешком. Сонька, как видно, притомилась и сказала:

— Давай на остановку.

Мы перешли через дорогу, и тут с Сонькой началось неладное. Она приоткрыла рот, выпучила глаза и промычала: «Не-нене». Я пошарила глазами и тоже открыла рот, потому что рядом тормознула машина, из нее выскочили два добрых молодца и направились к нам.

— Ну что за день, а? — взвизгнула Сонька и вроде бы решила бежать. Я поддалась порыву и припустилась следом. Дело зряшное, потому что парни бегали лучше. Руки сомкнулись на моих локтях наподобие наручников, и паренек отрывисто бросил:

— Дернешься — пришибу! — На сегодняшний день эта фраза стала невыносимо банальной.

— Я кричать буду, — честно предупредила я и получила затрещину. Народ на остановке в количестве шести человек оживился.

Сонька взвизгнула, а женщина в красном плаще проронила испуганно:

— Да что ж это делается?

— А милицию надо! — рявкнул дед в шляпе.

— Ты б, старый, не лез, — бросил парень, державший меня за локти, и бодро зашагал к машине. Парень произнес замысловатое ругательство, что, впрочем, не удивило: русский человек, да и в сердцах… В общем, мы снова оказались в машине на заднем сиденье, зажатые двумя конвоирами.

— Вы чьи, ребята? — спросила я, не очень надеясь на ответ. И правильно: отвечать они не собирались, были деятельные и вроде как напуганы. Бог знает, кто их напугал, уж конечно, не мы с Сонькой.