Ликвидация - Бондаренко Вячеслав Васильевич
Ловко лавируя между людьми, Якименко склонился над юной парочкой, вольготно устроившейся на продольной деревянной скамье, и помахал удостоверением:
— Освободите, будьте ласковы…
Парочку как ветром сдуло. На свободные места затылками к окну втиснулись Саня и Тишак, с двух сторон зажавшие арестованного Грека. Якименко навис над ними, держась за треугольную ручку.
Через секунду его дернули за полу пиджака. Обернувшись, Леха увидел приятную даму лет пятидесяти, обладательницу черных усиков и зычного голоса. Под мышкой она держала завернутого в старый номер газеты «Пищевик» палтуса.
— Мужчина, скажите, а шо, Седой Грек оказался не тот человек? — на весь трамвай осведомилась она. — Не, я просто спрашиваю!
— Та не, — любезно ответил Леха. — Нашли в его доме неизвестного таракана. Паспорта нет. Усами шевелит не по-нашему… Так везем до выясненья. А вы того палтуса ловили или купляли?..
— Разве ж это палтус? Весь палтус давно ушел в Турцию и там загорает. А к чему Седой Грек? — не унималась одесситка.
— Так таракан тот у карман ему залез, не вылезает, — терпеливо объяснил Якименко. — Везем вместе с карманом… А палтус у вас все ж таки ничего.
Тетка понимающе кивнула и закричала в другой конец вагона:
— Люба! За меня тут думают, я больная на голову! А сами везут Седого Грека до уголовки! Да еще обижают моего палтуса!..
— То он шо-то сделал? — утвердительно спросила Люба.
— Я знаю?! Они ж таки не рассказывают!
— Ас чего он должен вам рассказывать? — поинтересовался однорукий парень с комсомольским значком на лацкане пиджака, перешитого из офицерского кителя.
— А с чего я должна слушать за того нездорового таракана?..
— Кто сказал за нездоровый? — возмутился Якименко. — Таракан вполне приличный!
— А шо, здоровый будет с вами разговаривать? Я умоляю!
К оперативникам подобралась наконец кондукторша, энергично распихивая людей массивной брезентовой сумкой. Не испытав никакого восторга от предъявленных удостоверений, она с радостью вцепилась в рукав не защищенной льготами жертвы — высокого плечистого парня, равнодушно сжимавшего в зубах длинную спичку:
— Мужчина, смотреть в окно будете дома. А я шо-то не вижу от вас никакого на билеты, хотя вы и сели на 16-й станции…
— Та я на следующей встаю.
Седой Грек, услышав голос, вздрогнул и поднял голову. Толя Живчик равнодушно скользнул по нему глазами.
— И шо с того? — напористо продолжала кондукторша. — Вы сели на 16-й и уже доехали до 8-й, а доедете и еще дальше!.. Десять копеек с вас, быстренько…
— Сейчас выйду, — обронил Живчик.
— Не, и шо с того?! Вы таки здесь!!!
Живчик помотал головой, поймал взгляд Якименко и добродушно ухмыльнулся — вот же привязалась, зараза…
Показалась остановка — старый, еще дореволюционных времен «грибок» и чугунный столб с красивым вензелем ОТ — «одесский трамвай». Вагон затормозил, барабаня решеткой по булыжнику. Пригоршня взмокших пассажиров с трудом выдавливалась из узких передних дверей. Взамен в вагон готовилась сесть громадная тетка — счастливая обладательница пыльного мешка с картошкой.
— Миша, ехай! — взвизгнула кондукторша, дергая за проволоку, извещавшую вагоновожатого об окончании посадки, и одновременно впиваясь в Живчика, как в злейшего врага. — Здесь без билета!!!
— Сто-о-ой!!! — взвыла в ответ толстая тетка, уже бухнувшая свой мешок на заднюю площадку, что вызвало шквал комментариев половины вагона. — Уедешь без меня — на том свете достану!!! Я по этому маршруту через день езжу, я тебя знаю, стерва!..
— Да ты сама с румынами жила! — взъярилась в ответ кондукторша.
Воспользовавшись заминкой, Толя Живчик все с той же добродушной ухмылкой легко разжал пальцы кондукторши и спрыгнул на землю. Вынул изо рта длинную спичку, чиркнул ею о штанину. Из-за уха извлек замусоленную папиросу, прикурил…
Отчаянно прозвенев на прощание, переполненный трамвай тронулся. Когда окно без стекла, за которым сидел Седой Грек, проплывало мимо, Живчик привольно и сильно, словно молодой зверь, выгнул спину, от души потянулся, разбросав руки. И, небрежно сплюнув, начал переходить улицу, пропустив извозчика-балагулу…
Проводив взглядом сошедшего на остановке парня со спичкой в зубах, Якименко перевел глаза на Седого Грека. Тот по-прежнему смирно сидел затылком к окну, зажатый между Тишаком и Саней. Якименко вдруг стало не по себе, хотя чем объяснить это внезапно возникшее чувство, он решительно не понимал.
— Грек, — тихо позвал он. Арестованный не отозвался. Его седые кудри безвольно покачивались.
Якименко рывком наклонил к себе голову Грека. И увидел торчащую из шеи остро заточенную спичку.
Глава десятая
В кабинете майора Семчука царил полумрак. Июньское солнце не могло пробиться сквозь плотные шторы. На стене был еле виден портрет министра государственной безопасности Абакумова.
Семчук, начальник Управления военной контрразведки округа полковник Чусов и Гоцман сидели рядом за длинным столом. Семчук только что вынул из сейфа и положил перед Гоцманом тонкую серую папку с грифом «Совершенно секретно» на картонной обложке:
— Вы запрашивали. Теперь изучайте. И — слушайте. Семчук снял телефонную трубку, коротко бросил:
«Введите». Бесшумно распахнулась дверь, дюжий сержант конвойных войск МВД ввел в комнату человека небольшого роста, с изможденным и исполосованным шрамами лицом. Конвоир усадил заключенного на стул напротив офицеров и, молча козырнув, удалился.
Гоцман раскрыл досье. С фотографии, приклеенной к первой странице, смотрел на него парень лет двадцати с небольшим, самоуверенный и пышущий силой. На нем была ладно пошитая форма с германским орлом на груди. Гоцман перевел взгляд на заключенного — теперь ему можно было дать и тридцать, и тридцать пять. Усталые глаза щурились от яркого света настольной лампы, направленной в лицо. Видно было, что на допрос в этот кабинет его приводят не впервые.
— Имя, фамилия, год и место рождения, национальность? — спросил Семчук.
— Рогонь Олег Мстиславович, 1918-й, город Черновцы. Украинец, — устало ответил человек.
— В каком звании и в какой части вы служили в Красной армии, как именно сдались в плен противнику и по каким мотивам?
— Звание — лейтенант. Службу проходил в 436-м стрелковом полку 155-й стрелковой дивизии Западного Особого военного округа. В плен я сдался добровольно 22 августа 1941 года по идейным мотивам, желая вступить в вооруженную борьбу с Советской властью…
— В чем вы обвиняетесь?
— Переход на сторону противника и активное сотрудничество с ним.
— В чем выражалось сотрудничество?
— После краткого пребывания в офлаге 68 в городе Сувалки я прошел отбор и был зачислен в диверсионно-разведывательную школу абвера SC-17, проходил там обучение. Потом участвовал в боях в составе 1600-го отдельного разведывательного дивизиона…
— Где находилась школа? — перебил Семчук.
— В городе Одессе.
Гоцман внимательно слушал, поглядывая то на заключенного, то на майора.
Эта часть допроса катилась как по хорошо смазанным рельсам — и вопросы, и ответы наверняка уже не раз проговаривались…
— Вам знаком этот человек? — Семчук вынул из дела фотографию и показал Рогоню.
— Знаком, — мельком взглянув на снимок, отозвался тот. — Он проходил обучение в нашей школе… Кличка — Чекан.
— Что можете сообщить о нем?
— Уголовник. Был пойман румынами. Дал согласие сотрудничать… Что еще? Физически силен, ловкий, выносливый… Но ненадежный.
— То есть?
— Было такое впечатление, что его забросят на задание, а он уйдет и просто будет грабить. По-моему, ему что Советы, что немцы, что румыны… Рукопашный бой, стрельба — это да. А на ключе, скажем, работал плохо. Криптографией не интересовался. Словом, ненадежный…
— С кем из курсантов общался Чекан?
— Да особо ни с кем. У нас так была построена система, что мы не общались особо… Комнаты отдельные. В основном индивидуальные занятия.
