Иван Аврамов - Алиби от Мари Саверни
— Валерий Яковлевич… И что потом? Вы сделали вид, что в полном неведении?
— С какой стати? Я не из тех, чье достоинство попирают, а он молчит. Естественно, последовало объяснение — сначала с Полиной, затем с Виталием. Надо отдать им должное — юлить не пытались. В грехе сознались и, по-моему, искренне раскаялись. Конечно, все трое пережили это тяжело. Но больнее всего было мне. Им стыдно, мне — горько. Объяснились и решили забыть про все про это. Словно его и не было. Извините, что сразу вам не рассказал, язык не поворачивался — настолько все глубоко личное…
Яворский наконец повернулся к Глебу лицом, и тот заметил, что в глазах Валерия Яковлевича читается явное облегчение — как у человека, который разделался со всем неприятным и теперь уже ничего не страшится.
— Простите, но все-таки спрошу — каким образом вы узнали, что Полина неверна вам? Застали их вдвоем в собственном доме?
— Нет, Господь охранил меня от столь пикантной ситуации, — невесело улыбнулся старик. — Если честно, у меня появилось предчувствие — так иногда чуешь приближающуюся опасность. Что называется, кожей. Хотя никаких видимых причин для беспокойства не было — Полина абсолютно ничем не выдавала, что у нее связь с моим… сыном. Может, вы об этом уже знаете, думаю, впрочем, что нет, вы ведь предприняли собственный поиск… Короче, я обратился к частным детективам…
— Из какого, простите, агентства? Если, конечно, это не секрет…
— Какой уж сейчас секрет… Ни много ни мало — «Лунный камень». Знаете такое?
— Нет, — ответ прозвучал так, что заподозрить Глеба в нечестности мог лишь Феликс Губин.
— А «Недремлющее око»?
— «Око» знаю.
— Да ведь это одно и то же. Просто агентство в начале года изменило название, став «Лунным камнем».
— Ах вот как!
— Ребята добросовестно выполнили мою просьбу. Хотите, покажу сделанные ими фотографии?
— Не надо, — мягко отклонил предложение Глеб. — Во-первых, мне все ясно, во-вторых, зачем вам опять травить душу?
— Не ожидал, — благодарно посмотрел на Глеба хозяин дома. — Спасибо. Кстати, не хотите ль чуть коньяку? За бутылкой далеко ходить не надо. Видите этот шкаф? Иногда позволяю себе пять капель, особенно если играю сам против себя. Азартнее становлюсь. Так что?
— Только, как вы изволили выразиться, пять капель.
Валерий Яковлевич плеснул на донца коньячных фужеров изысканного «Хеннесси». После того, как мягкий шелк влаги был согрет в ладонях, сделали по глотку.
— Божественный напиток, — вздохнул Глеб.
— Из всех коньяков предпочитаю именно этот, — согласился Яворский.
— Полина тоже любила коньяк?
— Нет, она обожала вино. Красное. Чаще всего пила «кьянти». Позволяла себе это за ужином, иногда за обедом, если находилась дома. Никак, — грустно покачал головой Валерий Яковлевич, — не привыкну, что ее нет рядом со мной. Несмотря ни на что, она все-таки была очень привязана ко мне. А о моих чувствах, Глеб Павлович, вы можете догадаться…
— Конечно, — кивнул Губенко.
— Хотите, расскажу вам, о чем вы сейчас думаете? — вдруг предложил Яворский. — Вы пытаетесь понять, нет ли какой связи между нашим семейным «треугольником» и убийством Полины. Вы, разумеется, вольны в своих предположениях, однако, смею вас заверить, ни я, ни тем более Виталий к преступлению не причастны. Нашу семейную проблему мы утрясли сами. В роду у нас убийц не было, да и если убивать за подобные прегрешения, то численность женщин у нас в стране сократится наполовину, если не больше. Поверьте, Глеб Павлович, я сам день и ночь думаю, кто и почему. Маньяк, что ли, какой приплыл по реке? Или у кого-то были с Полиной давние счеты, что-то вроде кровной мести? Фу, как нелепо звучит! Мы ведь не дикие горцы! Не верю, впрочем, что она кому-нибудь дорогу перешла, так насолила, что…
Из всего этого то ли откровения, то ли размышления Глеб моментально выделил — «маньяк, что ли, какой приплыл по реке?» И действительно, незамеченным спуститься к берегу из владений Яворского практически невозможно, хотя это можно сделать, так сказать, «по соседству» — и справа, и слева усадьбы других состоятельных особ. А тот, кто в Сосновке не обитает, на речной луг не проберется — «посторонним вход запрещен». Единственно возможный вариант — приплыть сюда по реке, фарватер которой пока что не перекрыт. Наполовину лысый человек в лодке, которого видел мальчик Сережа, — уж не убийца ли Полины? Возможно, кем-то нанятый. Но как отыскать этого «наполовину лысого», если его облик весьма и весьма туманно запечатлелся у одного-единственного свидетеля?
А между тем алиби Яворского подтвердил еще один человек — отставной генерал-полковник Спиридон Федорович Усатенко, чья «хатынка» находилась на самом краю поселка — Глеб, покинув владения миллионера, решил еще раз попытать счастья, опросить тех, кого в первые два приезда сюда еще не успел опросить. Старый служака, на возведении хором которого явно потрудился не один взвод, весело признался:
— Жена у Яворского была — пальчики оближешь! Несколько раз посчастливилось с ней пообщаться и, не побоюсь вам доложить, я в нее отчаянно влюбился. Красотка! А фигурка как точеная! Семьдесят лет прожил на белом свете, но такого совершенства не встречал. Разное мог предположить, но чтоб она стала жертвой!..
Усатенко был точен по-военному: на часах было ровно три часа дня, когда он поздоровался с Валерием Яковлевичем Яворским, и тот ответил ему кивком головы. Почему запомнил время? А внучку водитель сына привозит из Киева к десяти минутам четвертого, она девочка одаренная, занимается в художественной школе, Спиридон Федорович обязательно встречает ее, поэтому у него и появилась привычка сверять время почти поминутно. Шофер по обыкновению высадил девочку у шлагбаума, он так делает всегда, чтобы дед погулял с ней минут сорок-сорок пять по зеленой траве-мураве, после прогулки они и пошли домой.
— Валерий Яковлевич по-прежнему сидел у окна?
— Да. Он на секунду оторвался от своей книжки, мы встретились глазами, я, помню, сказал: «Ох, и жарко!» А он мне: «Да, такой ужасной духотищи давно уж не было».
Что ж, подумал Губенко, Валерий Яковлевич — вне подозрений.
* * *— Послушай, тебе сегодня ночью ничего не приснилось? — огорошил коллегу и друга неожиданным вопросом Губин.
— Ты явно не насытился своими хилыми бутербродами. В столовую, Феликс, ходить надо — после полноценного обеда такие дурацкие вопросы вряд ли придут на ум. Я вот сейчас классно пообедал, и меня клонит в сон, — Губенко, пройдя за свой рабочий стол, поудобнее устроился на стуле, вытянул ноги вперед и блаженно прикрыл глаза.
— А я думал, что тебе приснилась Сена, Монмартр, на худой конец, будто пьешь кофе с горячим круассаном.
— Феликс, не неси галиматью, — лениво попросил Глеб. — Дай хоть на минутку отключиться.
— Не развито у тебя предчувствие, абсолютно не развито, — укорил приятеля Губин. — Дело в том, что час назад поступила информация из Парижа.
— Да ты что! — дремоту с Глеба как рукой смахнуло, он вскочил со стула, охватил руками стол и застыл в таком положении, будто хотел на расстоянии боднуть Губина.
— Я, Глебушка, слов даром не трачу, — начал тянуть резину тот, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Успокойся, пожалуйста, и прочитай вот эти две с половиной странички — Аська-переводчица, между прочим, предупредила, что с нас шоколадка.
— Хоть две, — пробормотал Глеб, впиваясь глазами в текст так, будто он охотник за сокровищами, к которому наконец-то попала старинная карта, где обозначено местонахождение клада.
— Не утруждай себя, Глеб. Прочти три последних абзаца, — снисходительно подсказал Губин. — Там как раз то, что нас интересует.
Губенко послушался и прикипел глазами к последней страничке. Мари сообщала, что в последний перед отъездом день ей была предложена культурная программа — вместе с мсье Яворским она побывала на Аскольдовой могиле, а потом они вместе провели время на импровизированном пикнике на берегу лесного озерца. Где именно они отдыхали, то есть, как называется эта местность, Мари сказать затрудняется — окрестности Киева для нее, все равно что амазонские джунгли. Во время их посиделок на траве, сказала дальше Мари, Виталий Яворский отлучился куда-то часа на полтора, может, чуть больше, под тем предлогом, что ему срочно нужно с кем-то встретиться. Кажется, он принял такое решение после того, как ему кто-то позвонил на мобильник. Было это примерно в половине третьего дня. А возвратился Виталий где-то после четырех. Улыбнулся и сказал, что приготовил сюрприз — привез черную икру, которую собирался взять с собой, да забыл. Одну баночку они съели по-русски — ложкой. А две остальные Виталий ей подарил. Мари, впрочем, подметила, что настроение у него определенно испортилось, хотя он из всех сил старался этого не показывать. Не боялась ли Мари оставаться одна в лесу? Нет, не боялась. Вокруг не было ни души, вовсю светило солнце, она даже вздремнула в тени.
