Лев Корнешов - Проводы на тот свет
Оперативники колебались, принять приглашение или нет, решал старший, и Алексей добавил:
— Мы с Ольгой Тихоновной вчера вступили в законный брак.
— Значит, свадебный подарок вам преподнесли… Во сволочи! — изумился майор.
— Эх, если бы такое да при Иосифе Виссарионовиче… — прорезался неожиданно охранник.
— Ладно, ладно, — остановил наметившийся поток воспоминаний майор, — ты ещё скажи: если бы при Лаврентии Павловиче…
— Вас мы тоже приглашаем, — проговорил Алексей «сталинскому орлу». — Ведь, можно сказать, что ваша бдительность спасла нам жизнь.
Один из оперативников сказал майору:
— Надо бы глянуть, где обитают едва не пострадавшие. А заодно и напряжение снять — руки до сих пор подрагивают.
— Ведите, — решился майор.
Все поднялись в квартиру, и Алексей заметил, что они без зависти, но с некоторым удивлением, рассматривают богатое, просторное жилье Ольги и Алексея.
Ольга быстренько извлекала из холодильников на кухне закуски и бутылки, Алексей достал из серванта рюмки и фужеры.
— Спасибо! — поблагодарил всех Алексей. — Вы рисковали ради нас жизнью.
Все выпили, и Алексей налил снова, понимая, что оперативники и Никита не смогут рассиживаться у них с Ольгой в гостях, им надо докладывать по начальству, их ждала обязательная в таких случаях казенная писанина.
Они попрощались, Никита ушел вместе с ними, предупредив, что позвонит.
— Интересный у нас первый день супружеской жизни, — обнял Алексей Ольгу, когда они остались вдвоем.
— Я боюсь, — Ольга уткнулась ему в плечо. — Я очень боюсь, Алешенька. Это не тебя, это меня пытались убить.
— Торопились успеть, пока ты не объявила о своих правах на треть фирмы «Харон». Но ты не очень точна: пытались убрать и меня, понимая, что я тоже становлюсь наследником, поскольку теперь твой муж.
Он решительно проговорил:
— Оленька, тебе надо срочно скрыться, уехать. Ты на прицеле, эти подонки не остановятся.
— Куда я уеду? У меня никаких родственников, никого нет. Да и как я буду без тебя? — захныкала Ольга, вытирая кулачком глазки.
— Уедешь в Анталию, на месяц или два, пока не обезвредим бандитов.
— А ты?
— Понимаешь, — терпеливо, как маленькой, объяснил Алексей, — твой отъезд развяжет и мне руки, я не буду бояться за тебя, смогу распоряжаться своим временем.
Она колебалась, и Алексей использовал последний аргумент:
— Любимая моя, ты теперь не одна. Тебе нельзя волноваться, а я не могу допустить, чтобы… Ну, ты понимаешь…
— Хорошо, Алешенька. Сегодня и завтра я окончательно оформлю завещание, иск в суд, оставлю тебе доверенность представлять мои интересы. Словом, я все оформлю по закону и через несколько дней смогу улететь… Мне Генрих Иосифович, папин юрист, посоветовал открыть на твое имя счет в банке и перекинуть на него деньги. Чтобы меньше волокиты было.
…Ее расстреляли в Анталии, у парадного подъезда отеля, в котором она остановилась. Стреляли из пистолета с глушителем, она пошатнулась, упала, пока разобрались, что к чему, потенциальные свидетели испарились. Никому не хотелось быть замешанным в разборки между «этими русскими», которые всем надоели и добропорядочным обывателям внушали страх.
Все мы смертны
Ольгу похоронили рядом с отцом. Ставров был предусмотрительным человеком, он при жизни «застолбил» участок кладбищенской земли под двумя грустными березами для себя и своих вероятных родственников. Он предвидел, что через десять-пятнадцать лет это «его» кладбище станет заполненным до пределов, захоронения на нем прекратятся и заранее подумал о дочери, её будущем муже, их детях. Что из того, что мужа и детей у дочери ещё нет? Они будут, а все люди смертны… И когда, желательно через много-много лет, смерть придет за ними, это кладбище уже будет «музеем» под открытым небом, печальным свидетельством беспокойных времен. Покойников станут увозить далеко-далеко за черту города, но у Ставровых будет свое смиренное пристанище. Он и клиентам советовал: «заботьтесь не только о том, кто представал перед Всевышним сегодня, но вообще о всех близких».
Все мы смертны…
Похороны Ольги были странными. Алексей отупел от глубокой, непереносимой боли. Он винил себя в том, что её, чистой, немного наивной девочки, мечтавшей о семейном счастье с любимым мужем и кучей детишек, больше нет.
Позвонил Андрей Иванович Юрьев, выразил глубокое соболезнование.
— Ее забрало у меня кладбище, — ответил ему Алексей. — Эти проклятые кладбищенские дела… Сначала её отец, потом она…
— Следующим будешь ты, если не придешь в себя, — резко сказал Юрась. — И не кладбище убьет, тебя всего лишь отнесут на него. Покойники безвредны, бойся живых…
Это сказал Юрась, который видел десятки умерших, в том числе и тех, кто расставался с жизнью не по естественным причинам.
Еще Юрась сказал:
— Значит не судьба была Ольге стать твоей женой… Она достойная женщина, и я скорблю вместе с тобой. Но думай не о смерти — о жизни…
Андрей Иванович передал соболезнования своей супруги и дочери Таисии: «Тася очень переживает за тебя».
Позвонила и Таисия — она плакала, говорила, с трудом подбирая слова. Благасов предложил свои услуги в организации похорон, но Алексей отказал ему. Он интуитивно чувствовал, что не может и близко подпустить к Ольге, даже покойной, этого трубадура смерти. Алексей не знал, почему он так думает. Просто он, познакомившись с Благасовым и побывав по его приглашению на «кладбищенском» ужине, не доверял ему и испытывал к его похоронной «философии» отвращение.
Алексей не знал, как ему поступить, так как понимал, что похороны — это трагическое действо, у которого должны быть квалифицированные организаторы. Но позвонил Сергей Викторович Сойкин, директор «ставровского» кладбища и сказал, что все хлопоты они возьмут на себя. «Мы очень уважали Тихона Никандровича, — с грустной торжественностью в голосе произнес он, — и наш долг — помочь его любимой дочери обрести вечный покой».
Далее Сойкин сообщил, что у него был Яков Михайлович Свердлин и потребовал, чтобы на время похорон охранники из фирмы Волчихина были отозваны с кладбища, так как его охрану и поддержание порядка возьмет на себя фирма Свердлина.
— Он сказал, что действует по вашему поручению и заботится о вашей безопасности.
Алексей, истерзанный горем, никак не мог врубиться, понять, кто такие Волчихин и Свердлин, почему Свердлин на него ссылается. Предстояло прощание с Ольгой и он боялся, что просто не выдержит, пойдет под откос, как потерпевший крушение экспресс.
— Поступайте, как знаете, — сказал он господину Сойкину.
Когда тело Ольги доставили самолетом из Турции, её поместили в морг Боткинской больницы. У Сойкина там были деловые контакты и он заверил Алексея, что все будет сделано, как и положено:
— Оленьку обмоют, нарумянят, оденут в платье, которое фирма специально приобретет…
От этих подробностей у Алексея перехватило дыхание и он с трудом произнес:
— Прошу вас, делайте все, что положено в таких случаях…
— Будем выставлять тело в зале ритуальных обрядов? — поинтересовался Сойкин. — Там новый зал, красиво отделанный, черное с бордовым, тишина и прохлада…
— Не надо, — распорядился Алексей. — Пусть мою супругу увезут из морга в храм. Я там буду её ждать.
Он стоял на паперти храма Воскресения Христова в Сокольниках, высокочтимого верующими москвичами, и терпеливо дожидался, когда прибудет катафалк с телом Ольги. Храм был островком спокойствия рядом с городком увеселений и мелочной торговли. Совсем рядом зазывалы приглашали покататься на пони, сфотографироваться с шимпанзе, купить, купить, купить… По аллее от метро шли нарядные, настроившиеся на отдых люди, стайки молодежи преувеличенно громко и возбужденно смеялись. Спокойствие начиналось сразу за оградой храма, построенного протоиереем Иоанном Кедровым в начале века. Он не был древним, может быть, поэтому не лишен был некоторого изящества в линиях и узорах.
Храм выбрал господин Сойкин, заявив, что Ольге будет приятно знать, что свой путь к Богу она начинает в храме среди святынь, дорогих сердцу каждой русской женщины: чтимой Иверской иконы Божией Матери, Боголюбской иконы Божией Матери с Варварских ворот Китай-города, Страстной иконы Божией Матери из Страстного монастыря.
Об Ольге Сойкин неизменно говорил как о живой.
…К паперти подъехал катафалк с эмблемой «Харона», серьезные парни в черных комбинезонах, на которых тоже был изображен старик с веслом, внесли гроб с телом Ольги. Его поставили в приделе иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на специальной подставке, крышку пристроили рядом. На другой подставке стоял ещё один гроб, в нем лежала немолодая женщина. Это вызвало едва приметное недовольство господина Сойкина, но Алексей сделал знак ему, чтобы оставил все, как есть. Очевидно, церковь тоже перешла на рыночные принципы и отпевали сразу нескольких покойников.
