Миермилис Стейга - Последняя индульгенция
– Что мотаешься в такое время у самой зоны! – высунувшись в окошко, закричал шофер. – Хочешь, чтобы пришили?
Улдис, подбежав, поднялся на высокую ступеньку.
– Довези, друг, до конторы! А то, сам видишь, дохожу!
– Какой я тебе друг! – шофер оглядел Улдиса с ног до головы. – Я зек, никого возить не могу. Пропуск хоть у тебя есть? – видно, шоферу стало жаль прохожего. – Я вижу, ты не здешний, и говоришь как-то чудно.
Улдис левой рукой неуверенно вынул служебное удостоверение, правой на всякий случай нащупав рукоятку пистолета в кармане.
– А, мент, так я и подумал, – усмехнулся шофер, – а выглядишь, как человек. Наверное, недавно начал, – шоферу, видно, хотелось поддразнить Улдиса. – Ну что с тобой делать? Может, ты проверять начальство приехал. Нет, – ответил он сам себе, – в такую пургу ни один ревизор пешком не пойдет. Наверное, ищешь старые грехи за кем-нибудь из наших? Стоит ли еще тебя везти? Закурить хоть есть?
Улдис вытащил пачку «Риги».
– О, Рига! – уважительно воскликнул шофер. – Город, что надо, бывал там. Конечно, махорка была бы лучше, чем эта солома. Ладно, садись.
Он отворил дверцу, и Улдис только теперь разглядел в кабине еще троих и дремавшего в уголке конвойного. Один из троих лениво подвинулся, освободив Улдису место позади шофера. В кабине противно пахло грязной одеждой, потными портянками, зато было тепло. Шофер дал газ, машина закачалась и двинулась, переваливаясь с бока на бок. Стабиньш чувствовал, что постепенно отогревается. «Теперь бы еще сто грамм, и полный порядок», – подумал он.
Высокий дощатый забор с колючей проволокой сверху, сторожевыми вышками с острыми крышами и прожекторами возник внезапно, как мираж в пустыне.
Машина долго гудела у ворот, пока наконец в окошке не появилось круглое заспанное, заросшее щетиной лицо, послышалась сочная ругань, и еще минут через десять ворота медленно распахнулись.
В отделе кадров тучный, рябой майор долго с подозрением изучал за решетчатым окошком документы Стабиньша, пока, наконец, открыл дверь и впустил. Все это время он не говорил ни слова. Затем внезапно хрипло проговорил:
– Без приказания начальника никаких сведений не даю! – и снова надолго умолк.
Стабиньш так и остался стоять посреди комнаты, не зная, какую тут применить дипломатию. Потом дверь распахнулась и вошел низкорослый, худощавый подполковник.
– Гость из Риги! – улыбаясь, посмотрел он на Улдиса. – Знаю, знаю, был в Риге, отдыхал на взморье. Чудное место, культурные люди. Что стоите? Садитесь! – он говорил быстро, дополняя слова энергичными жестами. – Что шли пешком? Позвонили бы, я бы выслал машину. Будем знакомы – заместитель начальника Павлов.
– Все в порядке, – от этой сердечности ему сделалось неловко, внезапная смена ситуации несколько сбила его с толку. – Стабиньш, – он протянул руку.
– Когда-то я работал вместе с рижанином, – сказал подполковник. – Инженер, Лубенс по фамилии. Не встречали? Да садитесь! – он едва не силой усадил Улдиса на стул.
Стабиньш тут же продолжил разговор.
– Он был прорабом?
– Нет, главным инженером. Мы вместе строили металлургический комбинат.
– Здесь?
– Нет, недалеко отсюда.
– И что вы можете сказать об инженере?
– О, сильный, энергичный работник. Жаль, что он ушел от нас. А что, разве он вас тоже интересует? – с опаской спросил Павлов.
– В известной мере, – уклончиво ответил Улдис. Можно познакомиться с его личным делом?
– Не получится, – Павлов снова взглянул на Улдиса. Ему явно хотелось узнать побольше, но расспрашивать здесь не было принято. – Лубенс, видите ли, считался на работе не у нас, а в строительном тресте. Мы только обеспечивали его рабочей силой. Однако я слышу, у вас кишка кишке марш играет, – оживился Павлов. – После долгого пути не мешает и червячка заморить, – он взял Улдиса под руку. – Я вас провожу. У нас здесь вполне приличная столовая для работников.
Улдис посмотрел на часы.
– Спасибо за заботу, но чуть позже, – он извлек из портфеля несколько фотографий и разложил их на столе майора. – Посмотрите, пожалуйста, не знакомы ли вам эти лица?
Оба работника колонии осмотрели фотографии.
– Нет, – вздохнул майор. – Не знаю никого.
Павлов смотрел подольше, потом неуверенно сказал:
– Вот этот вроде был у нас в колонии, но давно уже, фамилии не помню. И этот, – он показал пальцем, – тоже напоминает одного из наших. Но утверждать не берусь. Фамилии вам известны? Ну да, фамилии они меняют, как птицы – перья. Ладно, что поделаешь, пороемся в архиве, разыщем. А сейчас – быстро в столовую! Архив велик, провозимся несколько дней, так что надо запастись силами.
XXXIII
Телефон звонил долго и настойчиво. И, как назло, Розниекс, нервничая, никак не мог попасть ключом в скважину. Наконец, он подбежал к аппарату. Но когда снял трубку, там уже слышались только обычные гудки.
Следователь сердито бросил плащ на стул, портфель затолкал ногой под стол, помедлив, отворил окно. Телефон зазвонил снова. Розниекс, вздрогнув, схватил трубку. Он давно ждал этого звонка.
– Алло! Да! Улдис? Наконец! Я уже стал бояться, что тебя белый медведь съел. Ах, нету их? Жив-здоров? Позвонить Лиепниексу, что задержишься на три дня, ясно. Что? Плохо слышу! Не настоящий? С ума сойти! Значит, не зря съездил. Нет, Паэглите не нашли, зато нашли Виктора Зиедкалиса. Спешить не станем. Ладно, жду. Всего лучшего!
Он положил трубку и некоторое время" смотрел на телефон цвета слоновой кости, потом поставил портфель на полочку, уселся за стол, вытащил из ящика сложную схему, сделанную цветными карандашами и тщательно пририсовал еще два кружка. Посмотрел на часы и нажал кнопку звонка. Вскоре в дверях появилась кудрявая головка секретарши.
– Кто-нибудь ждет? – спросил следователь, не поднимая глаз от схемы.
– Да. Такой милый мальчик.
– А понятые явились?
Кудряшки встряхнулись снова.
– Стоят, как солдаты. Звать?
Розниекс убрал схему со стола и вместо нее выложил четыре дамских сумочки разного размера и цвета.
– Зовите!
Кудрявая головка исчезла.
Войдя, Ромуальд вопросительно посмотрел на следователя. И вдруг взгляд его застыл, наткнувшись на светлую сумочку, и уже не отрывался от нее.
– Нашли, – прошептал он. – Нашли мамину сумку!
Следователь, потирая подбородок, наблюдал за реакцией юноши. Потом улыбнулся.
– Садитесь, Ромуальд. Не переживайте так болезненно, – сказал он чуть виновато. – Садитесь и успокойтесь.
Он помедлил, давая Ромуальду время прийти в себя, прежде чем спросить:
– Вы и в самом деле не встречали своего отца с самого детства, не помните его?
Ромуальд затряс головой.
– Нет, – и вдруг вскрикнул: – Разве это он… он сделал это?
– Вряд ли, Ромуальд. Какие у него могли быть причины? Но между прочим, смогли бы вы узнать его, если бы встретили, скажем, на улице?
– Сомневаюсь. Но какое это имеет значение?
– Сейчас не имеет. – Розниекс задумался. – А стали бы вы с ним говорить, если бы возникла надобность?
– Что я мог бы ему сказать? Мы ведь совершенно посторонние люди.
– М-да. Ну ладно. Это я только так спросил. Насколько я понял, эта сумочка принадлежала вашей матери?
Следователь кивком указал на светлую сумку и нажал кнопку звонка. Возникла кудрявая головка.
– Да?
– Куда девались понятые?
– Да тут, за дверью. Сопят и шаркают.
Розниекс с укором посмотрел на секретаршу.
– Вы на каком курсе учитесь?
– На втором. А что?
– Значит, должны были что-нибудь слышать о судебной этике. В таком случае предельно вежливо попросите понятых войти и оказать нам помощь. Поняли?
Секретарша повиновалась. Через мгновение в дверь несмело постучали, и две старушки, шаркая ногами, вошли в кабинет. Розниекс встал им навстречу, усадил на стулья у стены и объяснил:
– Этот молодой человек – Ромуальд Зиедкалис – пытается опознать одну из этих сумочек, как принадлежавшую его матери, а мы с вами составим об этом протокол.
Старушки заинтересованно переглянулись.
Когда протокол был написан, Розниекс вежливо распрощался со всеми и снова подошел к окну. Тяжелые тучи лежали над самыми крышами, и казалось, вот-вот они разразятся грозой, но на деле моросил лишь мелкий дождик, почти незаметный глазу. Ромуальд прошел мимо окон, не оглянувшись, угрюмый, подавленный. Нет у него отца, и никогда не будет, хотя по документам такой и числится. И в прошлом осталась мать – вырастившая его, давшая ему все, что только могла дать.
Розниекс, сам рано лишившийся родителей, знал, что значит остаться без поддержки, самому пробиваться в жизни. Он затворил окно. Грусть не проходила. Он подошел к окну, набрал номер.
– Кто дежурит? Приведите мне, пожалуйста, Зиедкалиса. Да, Виктора Зиедкалиса, – произнес он, зная заранее, что встреча с деградировавшим типом настроения не исправит.
