Татьяна Степанова - Родео для прекрасных дам
— На сгусток света. — Катя приоткрыла один глаз, но тут снова полыхнуло. — Ой, мамочки!
— А отец всегда говорил мне: в городе везде громоотводы. — Марьяна вздохнула: — А помнишь…
— А помнишь… — Катя выпалила это одновременно с ней. Они посмотрели друг на друга, предполагая, что вспомнили-то одно и то же, то, что у обеих ассоциировалось с грозой.
— Помнишь, — Катя приподнялась на подушках, — как Максим твой купался в грозу в озере? Мы все в палатке на берегу прятались, а он бухнулся в воду и поплыл. Дождь стеной лил, и гремело так, что я думала — елки нам на голову рухнут. А он переплыл озеро, вернулся и букет колокольчиков тебе с того берега вручил. Мокренькие такие колокольчики… А Серега-то Мещерский захотел заплыв повторить. И у него на середине озера ногу свело, и Макс твой за ним поплыл, спасать. Вынес его на руках как куколку. Серега мне вместо колокольчиков горсть ряски протянул, а в ней лягушка — ква-а-а! Помнишь?
Марьяна молча погасила ночник. Комната на мгновение озарилась белой вспышкой. Бабахнуло над самой крышей, как из пушки.
— Не везет тому, кто сейчас по улице шляется. — Катя укуталась в плед до подбородка. — Плохо ему, правда?
— Спокойной ночи, — сказала Марьяна.
* * *Игоря Лосева гроза застала в машине на шоссе в десяти километрах от Кольцевой дороги. Когда он подъехал к остановке автобуса, дождь уже лил как из ведра. Упругие струи барабанили в лобовое стекло бордовой лосевской «девятки». «Дворники» с напором не справлялись, и Игорь Лосев просто их отключил. Заглушил он и мотор.
Он посмотрел на наручные часы — половина двенадцатого. Как и было условлено — и он на месте. На этой долбаной остановке автобуса. Тоже мне ориентир!
И гроза, как назло, разгулялась, разухалась громовыми раскатами. Как раз грозу он и не учел, уславливаясь о встрече. Гроза очень даже могла помешать, потому что…
Игоря Лосева ослепили фары встречной машины — она вынырнула из пелены дождя как огромный черный ящик на колесах и, воя синей мигалкой, умчалась в темноту. Джип это был! Наверняка какой-нибудь расфуфыренный подлец джип «Чероки». Такому гробу с шипованной резиной и мокрый каток асфальт нипочем. Лосев завистливо вздохнул, окинул взглядом темную приборную панель своей «девятки». Ничего, дайте срок, господа, будет и у нас такая тачка. И мотоцикл красный сияющий будет — наизнанку вывернемся, а будет. Курочка, она ведь по зернышку клюет, умница. Где придется клюет, ничем не брезгует. А потом — хоп! Глядишь, и снесла яичко золотое. И тут одно из двух — хочешь яйца золотые иметь, тогда либо сам стань такой курочкой-несушкой, либо ближнего своего, дальнего своего сумей превратить в золотой яйцеклад. И тогда все будет тип-топ, все в ажуре будет, господа дорогие!
Что-то стукнуло по капоту «девятки». Лосев вздрогнул. Черт, ветка, наверное, с дерева екнулась — вон как хлещет. Да, гроза может нарушить все планы. В такую погоду носа на улицу не высунешь, а не то что…
«Гошенька, не езди, я прошу тебя», — в ушах его все еще звенел жаркий, умоляющий шепот Вероники. Она все чего-то боялась, дуреха. Сейчас, в душной машине, под проливным дождем, Игорь Лосев думал о Веронике с нежностью. Вон как дело повернулось с девчонкой. Думал — так, поживем, повеселимся, оттянемся, потрахаемся, пока молодые. А выходит, зацепило за сердце. Хоть женись, мать честная…
«Гошенька, не езди. Один не езди туда, возьми меня с собой!» Вероника не хотела его отпускать. Смеркалось. Они лежали на диване среди смятых, сбитых простыней. Она была вся как розовая, перламутровая раковина открытая. Впереди была вся ночь. А он должен был ехать. Потому что уже позвонил, договорился.
«Не надо, не надо, Гошенька. Я прошу, я боюсь…» Вероника даже заплакала. Ему пришлось клятвенно обещать ей, что долго он не задержится. Вот только съездит в одно место, встретится кое с кем и срубит немного деньжат.
«Да ведь как же это, Гошенька? С тобой же расплатились!» Вероника цеплялась за него, как плющ. Ему даже пришлось прикрикнуть — не твоего ума, мол, дело. Молчи, я сам знаю, что и как. У нее было такое жалкое лицо. Испуганное и преданное. А выражение глаз, как у дворняжки, когда ее пнул ногой любимый хозяин.
Лосев вспомнил это — как он расстался с Вероникой, — и ему стало стыдно. Дурак. Она ж за тебя в огонь и воду сейчас готова. А ты…
«А что я? — возразил он сам себе. — Я разве не для нас обоих стараюсь? Не для нашего будущего семейного кармана?»
В левое боковое окно негромко постучали. Лосев чуть не подпрыгнул — наконец-то! Значит, дошло до некоторых, что к чему, значит, заинтересованы. И гроза, значит, нипочем. Оно, конечно, своя шкура — она всегда к телу ближе.
Он потянул ручку и открыл дверь машины. Было темно, но он знал: стрелка не зря забита, на стрелку явились. При сполохе молнии он различил в струях дождя темную фигуру. Она наклонилась, заглядывая в салон. Зашуршал дождевик.
— Я думал, вы не придете, — хмыкнул Лосев. — Гроза ж.
— Что вам надо?
Этот голос был Лосеву знаком. Существуй этот голос отдельно от тела, Лосев и тогда узнал бы его из тысячи голосов. Когда вас сначала соблазняют деньгами, а затем втравливают в такую историю, ничего не остается, как крепко запоминать голос в телефонной трубке.
— Меня завтра утром к следователю вызывают, — сказал Лосев.
— Ну так что же, идите.
— Это значит, я у них теперь в деле буду маячить? — Лосев повысил тон. — А мы с вами разве так договаривались? Вы сказали — ко мне никаких претензий не будет. А что же получается? То следовательша приезжала, нервы мне мотала. То теперь снова в ментовку вызывают. Мы так не договаривались, нет… За такие вещи плата особая, отдельная. У меня психика хрупкая — не выдержать может, лишнего сболтну…
— С вами же расплатились копейка в копейку.
— Расплатились за ту ночь и за то, что претензий не будет, — упрямо повторил Лосев. — А за вызов к следователю гоните еще восемьсот баксов.
— Но с вами же расплатились. И вы дали слово, честное слово, что будете обо всем молчать.
— Вы что это, торгуетесь со мной? — зло бросил Лосев. — Вы не поняли, что я по телефону сказал? Меня к следователю вызывают. Опять. Гоните деньги. Или пеняйте на себя.
Зашуршал дождевик. Фигура сунулась в салон. «Так-то, — подумал Лосев самодовольно, — екнуло сердчишко, трухнуло. Со мной хрен поспоришь в таких делах…»
— Деньги ж при вас, чего ж разоряться-то, — буркнул он вполне мирно. — Садитесь, я свет включу.
Фигура внезапно выпрямилась — на Лосева пахнуло сыростью. На лицо попали брызги влаги — он не понял, откуда они взялись. И в следующую минуту глаза его ослепила яркая вспышка, полыхнувшая в салоне. «Молния!» — Лосев инстинктивно отпрянул и внезапно почувствовал острую и какую-то очень странную боль в груди. Он вскрикнул, вскинул руку, инстинктивно пытаясь защититься от этой вспышки-фантома, но рука, точно чужая, упала, а сам он, склонившись набок, начал грузно сползать вниз.
Он не слышал уже ни второго, ни третьего выстрела. Не почувствовал и боли, когда пуля попала ему в шею, перебив сонную артерию.
Глава 15
4.12
Катя сквозь сон услышала, как звонит телефон. За окном — серый туман. Не ночь, не день — предрассветная мгла. Телефон звонил как будильник — вставайте, уже не до сна.
Марьяна взяла трубку: «Алло, Киселева». Звонил помощник дежурного по Щеголевскому отделу — тот самый молоденький лейтенант, который назвал Марьяну «мегерой».
Он сообщил, что охранник из «Паруса» по фамилии Лосев убит:
— Марьяна Ивановна, мне зам. по оперработе поручил немедленно поставить вас в известность. Труп-то по территориальности не наш, а московский. Обнаружен возле остановки семьсот сорокового автобуса с той стороны Окружной. Туда уже дежурная группа из РУВД выехала. А нам они только что позвонили. У нас же договоренность сообщать о всех совершенных преступлениях на сопредельной территории, — частил помощник дежурного. Петушиный фальцетик его рвался из телефонной трубки наружу в предрассветной тишине. — Зам. мне приказал вам позвонить — у вас же дело по «Парусу» в производстве.
— Я сейчас поеду туда, — хриплым со сна голосом сказала Марьяна. — А вы, Соболев, пожалуйста, подошлите туда, на место убийства, нашего эксперта. Это ведь недалеко. Мне там помощь будет нужна. Сегодня кто дежурит от экспертов?
Вот так в четыре двенадцать утра Катя узнала о том, что допросить повторно охранника Игоря Лосева им уже никогда не удастся.
Как на грех, старенькие «Жигули» Марьяны все никак не желали заводиться. Во дворе некуда было ступить от луж. Ночная гроза оставила после себя на асфальте сорванные ветром ветки, листву. Было сыро и зябко. И мерзко на душе.
— Прошляпили свидетеля, черт! — Марьяна снова повернула ключ в замке зажигания. — Да заводись ты! Заводись, иначе продам к чертовой матери в металлолом!
«Жигульки» сдрейфили и завелись. Марьяна гнала что есть мочи по пустому шоссе. Наконец показалась остановка автобуса. Милицейские машины. «Скорая помощь». Сотрудник ГИБДД, стоявший на обочине, махнул жезлом — проезжайте, проезжайте, нечего тут притормаживать, не в цирке. Но Марьяна остановилась. Они с Катей предъявили удостоверения.
