Кирилл Казанцев - Авторитет из детдома
Мужчина внимательно присмотрелся к незнакомой посетительнице. По имени-отчеству он уже даже и не помнил, когда его в последний раз называли. Тем более что знали его имя всего несколько человек. Круг общения его ограничивался бывшими зэками, которые кроме как Индусом не называли.
– Мы знакомы? – спросил Индус настороженно.
– Нет, мы, возможно, и виделись, но так давно, что это уже не в счет. Вы можете мне ответить на пару вопросов?
– Не знаю. Смотря каких.
Тамара сглотнула подступивший к горлу комок и рассказала мужчине все, что недавно узнала сама от Леонида и что успела прочесть в украденных им документах.
– Да, девочка. Это все – правда, святая. И про жену мою, пусть ей земля будет пухом. И про меня.
У Тамары от волнения перехватило горло – она попробовала набрать в грудь побольше воздуха, но вместо этого просто разрыдалась. Столько боли, одиночества и несправедливости она испытала в этой больничной палате. Ей было жаль себя, жаль этого мужчину, почти одновременно потерявшего жену и дочь, потерявшего саму жизнь – на зонах и в тюрьмах. Ради чего?! Жаль свою бедную мать, которую, она только теперь поняла, все-таки помнила. Тамара пыталась остановиться и не могла, достала из сумочки салфетки, громко высморкалась. А старик с глубокой печалью смотрел на нее, и в черных его глазах стояли слезы.
– Папа, – рыдая, выдавила из себя девушка, гладя его по впалой груди, по морщинистым щекам, пытаясь выучить и запомнить этого родного для себя человека. Ей хотелось броситься ему на шею, обнять по-настоящему, но девушка очень боялась причинить ему хоть малейшую боль – по лицу было видно, что Индус невыразимо страдает.
На самом деле старый вор действительно очень страдал – и не так от физической боли, как от жгучего стыда перед этой красивой молодой девушкой. Его испепеляла мысль, что он, ее отец, не видел первых ее шагов, не водил в первый класс, не помогал решать задачки… Да мало ли что еще делает настоящий отец? А он – кто он такой? Преступник, одинокий, лишний на этом свете старик, который никому не принес счастья, да и сам себе – в тягость.
– Дочка. Мне так больно. Я так виноват перед тобой – и нет мне прощения. Но… – Индус пожевал губами и пристально посмотрел дочери в глаза. – Ты единственная, кого я могу об этом попросить. Отключи, пожалуйста, аппарат, – он показал глазами на устройство поддержания жизнедеятельности организма над головой. Тамара, сидевшая на краю кровати, резво вскочила.
– Папа, нет! Никогда! Я не могу, я не буду! – девушка стояла у изножья кровати, изо всех сил вцепившись в железную перекладину, ее трясло от ужаса и пережитого стресса.
– Все равно мне осталось недолго, дочка. Прошу тебя. – Индус протянул к ней руку, прикрепленная к вене капельница тонко задрожала.
Тамара попятилась от него, как от призрака, врезалась в кровать с пареньком, заревела во весь голос и, всхлипывая и сморкаясь, выбежала из дверей больницы. Шатаясь от пережитого шока, она прислонилась спиной к ободранной стене и в бессильной ярости заколотила по ней кулаками. Слезы текли по обращенному к небу лицу. Внезапно чьи-то сильные руки обняли ее и прижали к широкой груди, девушка начала задыхаться, пытаясь вырваться. И заплакала еще горше, со всхлипами, что-то гневно выкрикивая в тонкий шерстяной свитер, куда утыкалось ее раскрасневшееся мокрое лицо.
– Ну-ну, успокойся, девочка моя бедная, хорошая моя, любимая моя! – эти слова нашептывал ей прямо в ухо знакомый голос, большая рука гладила ее по волосам, как ребенка, и Тамара почувствовала, что начинает понемногу приходить в себя. Она подняла глаза и увидела над собой лицо Леонида. Он смотрел на нее с тревогой, любовью и нежностью.
– Вот гад, вот же прегадкий, мерзостный, пакостный, вонючий гад! – Тома забарабанила кулаками по мокрой от собственных слез груди. – Ты все наврал! Ты ведь обещал – и не пришел! Ты обещал, что будешь со мной, а сам не пришел! А он хотел, чтобы я его убила – вот так, взяла и убила папу! – девушка снова впала в истерику.
Фокусник незаметным движением перехватил ее руки, обнял и резко притянул к себе. Нашептывая, как заклинание, и покрывая мокрое лицо поцелуями:
– Тише, тише, родная моя, любимая, я же приехал, я с тобой, я теперь всегда буду с тобой, верь мне – я же маг и чародей, разве нет? – Леня легонько щелкнул пальцем по распухшему от слез носу. Тамара размазала рукой потеки туши и икнула. – Эко вас, барышня, торкнуло! – с легкой насмешкой сказал Фокусник и театральным движением достал из ее кармана небольшую флягу. – На, подкрепись – полегчает. – Тамара, доверчиво, как олененок, косясь на Леню, сделала два больших глотка. Закашлялась и скривилась.
– Жжется!
– Потому что коньяк, он всегда жжется. Зато через минуту станет тепло и спокойно, – улыбнулся примирительно.
И действительно – Тамара вдруг почувствовала необыкновенный покой и тепло, медленно расплывающееся по телу.
– А ты правду говорил, что приехал ради меня и что всегда будешь со мной?
– Ну куда же я тебя, такую зареванную, отпущу? – и Фокусник снова крепко прижал девушку к себе. Она не протестовала.
* * *Ночь потихоньку отступала перед напором рассвета. Первые лучи еще не появились над горизонтом, но в сером воздухе уже клубился розоватый предутренний туман. Услышав шум подъехавшей машины, Гандыбин, шатаясь, вышел на крыльцо. На второй бутылке виски его огромный организм все-таки начал правильно реагировать на алкоголь, и подполковник чувствовал приближение блаженного отупения, следующей станцией за которым шел мертвецкий сон. Тамара попыталась обойти Гандыбина, но тот нетвердой рукой схватил ее за запястье.
– Ты где была? Я тебя спрашиваю!
– Не твое дело, где я была, – холодно ответила Тамара, вырвала руку, оттолкнула приемного отца и, взбежав по лестнице, закрылась в комнате.
– Я еще не договорил! – рявкнул снизу Гандыбин. – Иди сюда! Я кому сказал?
– Оставь меня в покое. Я не хочу ни с кем разговаривать, – прокричала Тома из-за двери.
– Ладно, ладно, завтра разберемся, – пробормотал себе под нос мент, громко захлопнул входную дверь и побрел спать.
В сон подполковник провалился, как в огромную черную яму. Да и снилось ему, будто бы он идет за чьим-то гробом, везде цветы, но дешевые, из китайского пластика. Оркестр, состоящий из двух бомжей, играет «Мурку» на двух игрушечных гармошках, а между могилами танцуют вприсядку цыгане в красных спортивных костюмах.
– Кого хороним? – спросил подполковник у самой могилы.
– Да тебя ж, ешкин кот, – осклабился прямо в лицо Индус и толкнул его в чернеющий провал. Гандыбин подорвался в холодном поту, сквозь занавески тонко тянулись теплые солнечные лучи, где-то далеко закукарекал петух. – Вот ведь чертовщина! – выругался он и снова заснул, теперь уже без сновидений.
Глава 13
Будильник зазвонил и поднял Копотя до зари. Он сразу созвонился с Леней и, как оказалось, разбудил его. Сделал по привычке несколько упражнений, заварил большую кружку крепкого и сладкого кофе, оделся поприличнее и выскочил на улицу.
С напарником они встретились уже в электричке на Москву в заранее оговоренном вагоне. Спустя два часа оба уже спускались на эскалаторе в столичный метрополитен.
– А ты ничего так нарядился, даже не отличишь от москвича, – подколол Копотя Леня. Тот был в светлом льняном – и явно недешевом – костюме.
– Да ты тоже в столицу явился, как на свадьбу, даже барсеткой обзавелся, – съязвил напарник. – Где прикид взял?
– В цирке как-то по пьяни у директора выиграл. Его тогда жена как раз бросила. Пил по-черному. Вот я и воспользовался случаем…
На самом деле друзья заранее оговорили форму одежды как почти парадную. Логика была проста – прилично и даже солидно одетого мужчину простой обыватель подозревать в воровстве будет в последнюю очередь. Для этой цели и аксессуары подобрали – Николай раздобыл очки в тонкой черной оправе без диоптрий, из-за которых походил на уверенного в себе преподавателя одного из столичных вузов. Фокусник в сером тонкой шерсти костюме и с барсеткой больше был похож на мелкого предпринимателя, у которого неплохо идут дела. Да так оно, в сущности, и было. Леня весь светился от счастья, но трепаться о личном без повода не хотел. Копоть же был занят мыслями, планами – и приписал это его новое состояние азарту перед началом интересного дела.
Сойдя с эскалатора, друзья переглянулись и подошли к самому краю платформы. Послышался предупреждающий гудок, и на станцию с шумом подъехал состав. Подельники, как синхронные пловцы – не сговариваясь, сделали глубокий вдох, набрали полные легкие воздуха, с шумом выдохнули. И, словно ныряя с трамплина в воду, заскочили в вагоны. Двери закрылись, поезд тронулся с места.
Вагон был набит людьми, как бочка селедкой. Час пик еще не прошел, и на каждой остановке происходило активное броуновское движение: кто ехал на работу, кто с ночной смены домой, кто на учебу, кто просто по делам. Наметанный глаз Копотя уже на пороге вагона определил несколько потенциальных жертв. У Николая по этому поводу была своя теория. Он считал – и не без основания, – что психология жертвы и палача, или в данном случае вора и потерпевшего, похожи, как две стороны одной медали. Они притягиваются неумолимо, подобно любовникам на курорте. К примеру, вот этот сонный увалень, которого, похоже, подняли на работу, но разбудить забыли и из кармана которого призывно торчит кошелек – явно ведь провоцирует любого вора. И не исключено, что до своей станции он доедет без «лопатника». Но сейчас Копотю нужно было другое – он умело избавил мужика от старого потертого мобильника и переключил внимание на крашеную блондинку. На девушке были миниатюрные белые шорты со стразами, в ярко-розовых накладных ногтях сверкал новенький айфон. Она эффектно тряхнула белой гривой, что-то жеманно прочирикала в аппарат и спрятала его в мини-сумочку. Подрезая ее подкладку и выуживая айфон, Николай считал себя чуть ли не Робин Гудом, восстанавливающим мировую справедливость. Наконец двери распахнулись, и часть народа, толкаясь и спеша, вывалила на перрон и направилась к эскалатору. Николай, напирая на передних, успел умыкнуть у солидного вида мужчины в черной футболке дорогой телефон-коммуникатор.
