Евгений Сухов - Воровская правда
Мулла невесело ухмыльнулся, от чего на его высоких тюркских скулах кожа собралась в морщинки.
— А что толку возражать! — отстранился он от Тимофея. — Как же мне теперь тебя называть? «Гражданин начальник»?
— Можешь называть Тимохой, как прежде… Но я вижу, что ты не очень рад нашей встрече. А ведь я рассчитывал на твою помощь, надеялся, что ты станешь мне опорой.
Заки сжал губы, морщины на его щеках сделались глубже.
— Сучару хочешь из меня сделать, гражданин начальник? Но эта работа не по мне. Ты что, забыл, кто я? Теперь между нами колючая проволока.
— Я ничего не забыл, Заки, — серьезно возразил Беспалый. — И проволока мне не мешает. Хорошо помню, как ты вступился за меня, когда я впервые переступил порог хаты. Если бы не твой авторитет, меня прирезали бы в тот же день.
В голосе Беспалого появились теплые нотки. Лицо его сделалось добрее, и Заки Зайдулла невольно вспомнил растерянного пацана Тимоху, которого чекисты поймали на московском рынке почти четверть века назад.
— Это уж точно. Если бы я тогда не вмешался, не бывать бы тебе полковником!
— Не ехидничай, Мулла. Лучше вспомни, как ты наказал того гада, который подкинул мне кошелек.
Мулла нахмурился. Кто бы мог подумать, что Тимофей Беспалый так много помнит? На долю секунды Заки почувствовал себя обезоруженным. Однажды Мулла и впрямь узнал, что обидчик Тимохи сидит в Таганской тюрьме, и, воспользовавшись тюремной почтой, распорядился как следует наказать предателя. Приказ был исполнен немедленно, и в ответ Мулла получил в небольшом конверте из грубой бумаги клок волос опущенного.
— Помню, не забыл, — обронил Мулла глухо. Он и сам частенько вспоминал старого кореша детства Тимоху Удачу. — Только ведь с тех пор времена изменились!
— Для тебя они не изменились, Мулла. Ты был вор и таковым остаешься. А я в отличие от тебя действительно сменил специальность…
— Поздно об этом говорить, Тимоха, что случилось, то случилось, обратно не воротить. Ты лучше колись, с какой стати ты собрал большой сходняк в этой зоне? Не боишься, что какой-нибудь пахан, которого ты опустил до «шестерки», захочет вспороть тебе живот?
— Мулла, ты меня недооцениваешь. Или, по-твоему, я не знал, на что иду? Ты посмотри, какая вас охраняет бригада! Это ведь любимые воспитанники самого Лаврентия Павловича Берии. Орлы! Все бывшие фронтовики, орденоносцы, гвардейцы, откомандированы сюда по его личному распоряжению и по партийной путевке. А потом, если ты обратил внимание, кумовья ходят по лагерю в сопровождении автоматчиков.
— И что же ты думаешь делать дальше?
— Я должен доказать, что не зря ношу полковничьи погоны. Извини меня, Мулла, за откровенность, но я или уничтожу всех, кто не подчинится здесь моей воле, или превращу их в послушных овец. Я ведь не шутил, когда говорил, что заставлю воров работать на мебельной фабрике! Ты слышал мою приветственную речь?
— Не довелось, — кисло скривился Мулла.
— Жаль! Она мне удалась. В стране пора завязывать с преступностью. Товарищ Сталин нам всем четко об этом сказал. Порядок наводить нужно с головы, а значит, с воров в законе. Они подчинятся, тогда всех урок в стране поставим на колени.
— Я вижу, у тебя большие планы, полковник!
— О! Это ты в самую точку, Мулла. Я разворошу весь этот гадюшник. Сегодняшнее побоище — это только начало. Это предостережение тем, кто вздумает ослушаться Тимофея Беспалого. Тебя же я призываю стать на мою сторону и поддержать меня. Все, что потребуется, я тебе гарантирую.
— Ты опоздал, гражданин начальник! Мы способны так же организоваться, как и всякое общество… А может быть, даже быстрее. У вас, у гэбэшников, есть генсек, у нас — смотрящий… Ты же знаешь.
— Ах, вот как! По-научному рассуждаешь. Не ожидал. Серьезный соперник… Но что-то слишком быстро вы организовались. Хотя это даже интересно. Я не люблю легких побед. Я сделаю вот что: запру вашего смотрящего, Хрыча, вместе с его кодлой в отдельный барак и посмотрю, что из этого выйдет. Уверяю тебя, получится веселый спектакль. И я тебе даже в чем-то завидую, потому что ты в этом спектакле являешься одним из главных действующих лиц. Как тебе моя идея — собрать всех паханов Союза вместе? Как думаешь, что из этого выйдет? — Мулла лишь снова скривился. — Здесь слабый станет еще слабее, а сильный окрепнет! Им еще сполна предстоит оценить мою выдумку.
— Только вор мог додуматься до того, чтобы столкнуть лбами законников! — спокойно вымолвил Мулла.
— Ты прав, Мулла, только вор Тимофей Беспалый мог до этого додуматься. Хотя операми такое новшество тоже было воспринято на «ура»! — Глаза полковника сияли от гордости. — Вот увидишь, я еще выбьюсь в генералы! Тебе же, Заки, я по-прежнему предлагаю сотрудничество. И если хочешь, помогу тебе сделаться смотрящим зоны. А сейчас иди и крепко подумай.
Беспалый сдержал обещание — уже на следующий день, после утренней поверки, Хрыча вместе с его кодлой он велел запереть в отдельном бараке, к которому приставил усиленную охрану.
Солдаты-срочники, не очень разбирающиеся в воровской иерархии и званиях, для которых законники были всего лишь зэками, насильно сдергивали строптивую кодлу с нагретых нар и прикладами подгоняли к бараку.
Тимофей Егорович спокойно наблюдал за тем, как молоденькие солдаты топтали сапогами упавшего Хрыча, всякий раз стараясь угодить в лицо. Трое подпаханников Хрыча выхватили ножи, но тотчас были сбиты охранниками с ног и втоптаны в грязь, а их бесчувственные тела с позором, за ноги, приволокли в барак усиленного режима.
Прочие зэки стояли в стороне и напряженно молчали. Кто-то со злорадством посматривал на побитого Хрыча, припоминая обиды, полученные от него. А кто-то смутно подозревал, что это прелюдия куда более страшной развязки. С паханом, о котором сами зэки слагали легенды, солдаты расправились просто — как будто перед ними был желторотый жиган.
Когда в барак был втиснут последний вор из кодлы Хрыча, Беспалый вышел на территорию зоны.
— Бродяги! — громко произнес он. — Кто меня знает, те подтвердят, что я никогда не любил, когда у кого-то на зоне власти было больше, чем у меня. Такую ситуацию я воспринимаю очень болезненно. Поэтому Хрыч получил по заслугам. В этой зоне вся власть находится у полковника Беспалого, прошу не забывать об этом, и я ни с кем не собираюсь делиться ею. А теперь хочу спросить вас, кто недоволен заведенным порядком?
Зэки угрюмо помалкивали. Некоторые знали Беспалого по местам прошлых отсидок. В то время он казался им вором с понятием, и сейчас можно было только предполагать, как здорово над ним подшутила судьба, если из законнного вора произвела в полковники.
Беспалый уверенно выдержал взгляд сотен глаз, а потом произнес:
— Я знал, что у нас с вами будет полное единодушие. Хочу напомнить: мы с вами вылеплены из одного теста. Я вас знаю так же хорошо, как самого себя. Развлекайтесь, бродяги, будьте на моей зоне как дома.
Беспалый улыбнулся на прощание и кивком головы увлек за собой вооруженную охрану.
Так сборище паханов лишилось вожака.
— Ну что, откушали? — зло поинтересовался рыжеволосый зэк, сплюнув на пол через большую щербину липкую слюну. — Это еще только начало. Тимоша нас еще так скрутит, что дыхалку сопрет. Я знаю его столько же, сколько Мулла: если он что-то решил, то сделает непременно. А он решил уничтожить всех воров в законе… Как большевики контру!
Это был Степан Афанасьев, известный больше как Шельма. Он вышел из среды беспризорников и был одним из ближайших друзей Муллы. Судьба развела их на многие годы, забросив в противоположные концы Союза, чтобы сейчас свести вместе под началом общего друга-неразлучника — Тимохи. Когда-то они втроем промышляли карманными кражами на рынках Москвы. Самым искусным среди них считался Тимоха, который за один вечер на многолюдных рынках столицы мог надыбать столько кошельков, что купюры едва помещались в просторных карманах. Он щедро делился с товарищами добытыми деньгами и, давая взаймы, часто забывал про долг. Тимоху обожали не только карманники, но даже громилы. Последние ценили его за то, что он был способен подыскать хату с добром, а то и найти наводчика, который за небольшой процент сумеет не только сказать, когда хозяина не бывает дома, но и в каком месте лучше всего искать сбережения.
Перерождение своего в доску Тимохи в хитрого и безжалостного полковника МГБ казалось ворам неправдоподобным.
— И что же ты предлагаешь, Шельма? — спросил высокий старик со скрипучим, словно рассохшиеся половицы голосом.
Его прозвище было Цыганок. Возможно, такое погоняло этому вору дали из-за курчавой шевелюры, сильно поредевшей на макушке и поседевшей на висках, а возможно, из-за того, что в молодости Цыганок, по слухам, был влюблен в молдаванку невероятной красоты, которая подарила ему трех отпрысков. Цыганок, как и всякий вор в законе, не признавал брака и семьи, зато никогда не оспаривал своего отцовства и гордо заявлял, что по всему Союзу можно отыскать три дюжины пацанят, которые имеют точно такую же физиономию, как у него. Каждый, кто слышал это бахвальство, невольно улыбался. Все дело было в том, что Цыганок отсидел на зонах почти полвека и для налаживания семейного благополучия у него от силы набиралось каких-нибудь года три.
