Анатолий Безуглов - Рассказы и повести
– Хорошо, а что она скажет о такой записи?– Следователь полистал книжку и прочел: – Три от Г. М. Д.– двенадцатого, второго, восемьдесят второго… Расшифровываю: три тысячи рублей от 1л ушко Миколы Даниловича – двадцатого февраля восемьдесят второго года… Как раз в это время в магазин «Овощи-фрукты» отпустили две тонны марокканских апельсинов, которые ушли налево…
– Не буду гадать, Анатолий Васильевич, как поведет себя на допросе Калгашкина, но прошу отнестись к нему очень серьезно… Кстати, нашли этого Глушко?
– Пока нет.
– Когда думаете допросить Калгашкину?
– Сейчас. Она здесь, в прокуратуре…
Я как в воду глядел. Калгашкина отрицала факт дачи взятки кому бы то ни было и за что бы то ни было. А о найденных у нее деньгах – тридцати тысячах рублей – сказала, что их у нее оставила на хранение подруга, которая работает на Севере. Записи же в книжке, по ее словам, не что иное, как памятка, кто и сколько у нее брал в долг продуктов в магазине. Она утверждала также, что апельсины были реализованы через магазин.
Часа четыре говорил с ней следователь. Калгашкина упорно стояла на своем.
Принимая во внимание, что заведующая магазином могла сговориться с Дроздовым и Щербаковым, как всем им вести себя на допросах, было решено, что лучше взять ее под стражу.
В тот же день Орлов произвел обыск в квартирах председателя ЖСК Щербакова и начальника горжилуправления Дроздова.
– У Щербакова не квартира, а прямо выставка сувениров,– делился следователь своими впечатлениями.– Чего там только нет! И пластмассовые вазы, и хрустальные ладьи, какие-то деревянные медведи, рога, подарочные чернильные приборы… И дешевка, и дорогие вещи – все вперемешку… Дома во время обыска была мать Щербакова и его дочь. Сам председатель правления укатил с женой на свадьбу к родственникам в другой город… Я спрашиваю у матери: кто это увлекается безделушками? А она: моего, говорит, Николая очень уважают в кооперативе, вот и несут в знак душевной благодарности…
– Как, как? – переспросил я.
– В знак, говорит, душевной благодарности,– повторил следователь.– А когда мы выходили, сосед по площадке так прямо и влепил: хапуга, говорит, этот Щербаков. За каждой бумажкой к нему неделями ходить приходится, пока подарок не принесешь. За справку – берет, поставить печать – и то берет…
– А что он за птица? Где работает?
– До того, как стал председателем правления ЖСК, работал в типографии наборщиком. Потом неожиданно сделался заместителем директора строительного техникума. Но, Захар Петрович, странное дело: время устройства Щербакова в это среднее учебное заведение совпадает со временем, когда дочь директора техникума въехала в ЖСК «Салют» в однокомнатную квартиру…
– Тоже «душевная благодарность»?
– Похоже, что так. Ты мне квартиру, а я тебе должность…
– Когда Щербаков должен вернуться со свадьбы?
– Его мать сказала: сегодня-завтра… Тут же допрошу его.
– Ну, а как обыск у Дроздова?
Следователь развел руками:
– Да, знаете, ничего подозрительного не обнаружили… Я бы не сказал, что очень роскошная обстановка. Хороший мебельный гарнитур, югославский. Несколько ковров, не очень дорогих. Есть хрусталь, но немного… Ни денег, ни драгоценностей не нашли.
– Валерий Семенович присутствовал при обыске?
– Был. Грозился найти на меня управу…
Но, как ни странно, на этот раз никто за начальника горжилуправления вступаться не пробовал. Я сам позвонил председателю горисполкома Лазареву, но тот был в командировке в областном центре.
Обсудив со следователем вопрос о мере пресечения в отношении Щербакова и Дроздова, мы пришли к следующему: пока на руках Орлова не будет показаний, изобличающих взяточников, ограничиться подпиской о невыезде.
Однако в тот же день это решение пришлось изменить.
Когда я вернулся после обеденного перерыва на работу, в приемной навстречу мне со стула поднялся пожилой мужчина. Тут же находилась женщина с авоськой в руках. Оба были бледные от волнения. Я успел заметить в авоське какие-то свертки.
У мужчины дрожал подбородок. Он хотел что-то сказать, но так и не смог.
– Гражданин прокурор,– хрипло произнесла за него женщина.– Вот, пришли. С повинной…
– Заходите,– открыл я дверь кабинета.
– Я уж один, Соня,– наконец обрел дар речи мужчина.– Сам натворил, сам и ответ держать буду…
– С богом, Саша,– тихо проговорила женщина…
– Васильков моя фамилия,– представился мужчина, когда мы сели.– Александр Прокофьевич… Извелся я, гражданин прокурор. Вконец совесть заела. Шестьдесят лет прожил честно. На войне смерти в глаза смотрел. А вот последнее время живу как тварь какая-то, собственной тени боюсь… Словом…– Он махнул рукой и замолчал.
– Объясните, пожалуйста, что же вы натворили?– спросил я, видя, как трудно перейти ему к делу.
– Ведь я всегда презирал тех, кто ловчит, на чьем-то горбу или каким другим паскудным мака-ром в рай въехать хочет… И вот на старости лет…– Васильков судорожно вздохнул.– Пишите. Я, Васильков Александр Прокофьевич, дал взятку триста рублей начальнику горжилуправления Дроздову, за что получил двухкомнатную квартиру… И готов понести за это заслуженное наказание…
Он замолчал и вздохнул так, словно сбросил с себя тяжелую ношу.
– Хорошо,– сказал я,– вы это сами изложите потом на бумаге. А теперь расскажите, как это получилось?
– Понимаете, гражданин прокурор, вот уж как намаялся,– провел он ребром ладони по горлу.– Трое в одной комнате. Знаете три дома на Привокзальной улице? Барачного типа…
Я кивнул. Об этих домах который уж год говорили на сессиях горсовета. Давно было решение снести их, а жильцов переселить в благоустроенные квартиры. Бараки сломали только в прошлом месяце.
– Кухня общая. Уборная во дворе… Каждый год все обещаниями кормят: снесем, дадим жилплощадь в новом доме. А у меня дочка взрослая, невеста. Плачет, говорит, невозможно в такую халупу даже парня привести, чтобы с нами познакомить…
– Вы стояли на очереди?– спросил я.
– А как же? Восемь лет… Мне еще тогда говорили, что вот-вот должен получить. А как пришел Дроздов, совсем другие песни стал петь… Ходил я к нему на прием чуть ли не каждую неделю. Примет два-три человека, а потом то на совещание уйдет, то еще куда. Наконец прорвался. Посмотрел он мои бумаги. У тебя, говорит, Васильков, двадцать семь метров на троих… Действительно, комната большая, скажу я вам… Так вот, Дроздов мне даже выговор сделал: у тебя двадцать семь, а у других и того меньше. Но ждут… Жена посоветовалась с юрисконсультом на работе. Оказывается, в новом законе есть такое положение: если в одной комнате живут взрослые различного пола, ну, отец и дочь, например, или мать и сын, то мы имеем право требовать две комнаты… Я опять к Дроздову. Снова месяц ходил, пока попал на прием. Ждите, говорит… Жена пилит, дочка плачет. Решился пойти к Дроздову в третий раз. Он говорит: ну и настырный же ты мужик, Васильков. А какой я настырный? Кабы не обстоятельства… И вдруг он такой ласковый стал. Выспрашивает, какой у меня доход и так далее. Чую, что-то не так. А он осторожненько намекает, что просьба без даров, что песня без музыки… Пришел я домой. Говорю жене, надо дать. Она ни в какую. И не денег жалко, хотя сами понимаете, трудом добытые. Было у нас пятьсот рублей на книжке. Жена твердит: чего доброго, загремишь в суд за взятку. Я говорю: черт с ним, с деньгами и со всем, Веруньку, дочку, жалко… Короче, снял я с книжки триста рублей, пришел к Дроздову. Сунул ему в конверте… Самого, поверите, аж в пот бросило. А он этак небрежно смахнул конверт в стол. Иди, говорит, Васильков, решим, значит… А через неделю вызывают меня в горисполком и выдают смотровой ордер…
– Когда это было?
– Три месяца назад.
Да, Дроздов уже определенно знал, что бараки на Привокзальной улице должны ломать. Он даже точно знал когда: через месяц. И все-таки выудил у Василькова деньги.
– А почему вы только сейчас решили сознаться?– спросил я.
Васильков опустил глаза.
– Совестно…
– Только это?– настаивал я, потому что чувствовал: Васильков искренен не до конца.
– Чистосердечное признание, слышал я, учитывается…
– А еще?
– Жена настаивала. Говорит, что не только мы дали Дроздову. И уже посадили кое-кого… Испугался, ежели начистоту…
– Ну, это, кажется, ближе к истине.
Я попросил Василькова изложить все сказанное мне в письменном виде. Что он и исполнил.
Затем я пригласил следователя Орлова, дал ему ознакомиться с показаниями Василькова.
– Я думаю, Захар Петрович, надо изменить меру пресечения кое-кому.
Это он, конечно, о Дроздове. Просто не хотел при постороннем упоминать его имя.
– Да, готовьте постановление об аресте,– сказал я.– А с товарищем Васильковым подробнее побеседовать хотите?
